Он смотрит на нее, собрав всю свою уверенность.

– Я вполне здоров, Джилли. Клянусь.

– Да? Тогда откуда эта кровь из носа? И тот приступ головокружения?

– Я и пытаюсь объяснить.

– Задавая идиотские вопросы о записке, которой никогда не было?

– Сейчас ее не было. А раньше она была.

– Ты псих.

Она отворачивается, снова берет весло и делает резкий гребок, рассыпая холодные сверкающие брызги.

Представление отличное, но Джек ощущает за маской презрения, насколько она взволнована. Джилли действительно считает, что с ним что-то не так. Ее страх колет ему сердце, и его страх тоже, совсем другой.

– Это была записка от папы для Амбар, – продолжает давить он. – Ты ее подделала. И перестань брызгаться!

Брызги становятся гуще, изумрудные радуги повисают в воздухе между гребцами.

– Подделала? Зачем?

– Чтобы она думала, будто у нас есть разрешение брать каноэ.

– Я тебе скажу потрясающую новость, Джек: у нас есть разрешение брать каноэ. Все лето было.

– В этой реальности.

Тут она перестает брызгаться. И грести тоже.

– А это что значит? – спрашивает она, не оборачиваясь, но плечи у нее напряжены.

– Замолчи на минутку, и я тебе объясню.

Ее молчание – возможность, которую нельзя упускать. Взяв за образец Холмса, Джек выкладывает факты и свои выводы, гребя медленно, ровно, приспосабливая собственный голос к этому успокаивающему ритму, будто так получается убедительнее… или, как гипноз, делает Джилли податливей к убеждению. Он начинает с той волны, что унесла его в море, переходит к игре в скрэббл, к сломанной руке, смене персонажей в «Мьютах и нормалах», к записке. Он воспоминает обстоятельства как можно подробнее, отмечая физические эффекты – кровь из носа, головокружение, удвоение зрения, – что и предшествовали проявлениям его силы, и следовали за ними. Он ей говорит, как только он один способен запомнить, что осталось после отмененной реальности – словно полустертое домашнее задание мелом на доске; хотя на самом деле помнит не только он, и он объясняет, почему верит, будто есть конкуренция не на жизнь, а на смерть между ним и по крайней мере еще одним лицом с тем же умением изменять прошлое, настоящее будущее, с кем-то, чье движение он ощутил в чернильных глубинах океана, как гигантского спрута капитана Немо, чудовище, которое с тех пор за ним охотится. Он говорит ей все, опуская только свои подозрения насчет дяди Джимми: это и без того достаточно сложно.

Он рассказывает, а Джилли снова начинает грести, приспосабливаясь к его гребкам, не прерывая ни словом, ни всплеском. Каноэ выскальзывает из заливчика к северо-восточному берегу бухты Литтл-бей. Здесь вода глубже, синева ее темнее, с вплетенными прядями мигающих алмазов от стоящего над головой солнца. К югу, где бухта расширяется до максимума, ходят несколько парусных лодок и катамаранов, грациозные и расцвеченные, как стрекозы. Две ворчащие моторки тянут визжащих водных лыжников. На заднем плане нависает далекая горная гряда, дрожащий воздух заволакивает на горизонте отели и кондоминиумы Оушен-сити.

Поделиться своей тайной с Джилли – колоссальное облегчение, хотя Джек прекрасно понимает, что она ему не верит. Это было бы очевидно даже без их особенной связи, но он и не ожидал, что убедить ее будет легко. Хорошо, что она его хотя бы слушает, что не перебила, не обозвала сумасшедшим, а этого он боялся. Боялся еще того, что казавшееся ему убедительным наедине с собой прозвучит фальшью, если произнести это вслух. Но сейчас он чувствует, что становится все более и более убедительным, и последние сомнения исчезают.

Они поворачивают лодку к северо-востоку, где дрейфуют лениво три других каноэ и одна шлюпка: этот тихий угол бухты облюбовали рыбаки и краболовы. В четверти мили впереди находится Каменный остров, его плоский берег представляет собой смесь песчаного пляжа и густых болотистых пятен серебристой зелени, за которыми возвышается щетинистая стена сосен. Самый большой из всех островов Литтл-бей, с бухтой, которая сама по себе является самой маленькой в цепочке соединенных бухт, тянущихся от Реховот-бич до Оушен-сити, Каменный остров изрезан туристическими тропинками, площадками для пикников и палаток, а с задней стороны соединен с материком однополосным деревянным мостом, по которому приезжают отдыхающие на велосипедах и машинах, и олени тоже пользуются этим мостом, как и еноты, опоссумы, лисы, а бывает – и черный медведь. Джек и Джилли презирают этот форпост цивилизации, но, к счастью, за ним есть острова поменьше, особенно те, что рассыпаны у северо-западного края бухты, где вьется ручей Мельника через сердце заповедника Фенвик – остающегося пока нетронутым, если не считать редких утиных охот. Безымянные, отсутствующие на навигационных картах, продающихся в «Наживке и снастях», некоторые островки так заросли, что стали непроходимы, другие – всего лишь пригоршни песка, обнажаемые штормом и приливом. Джек и Джилли все лето лазили по этим островам, наносили их на карту, придумывали им имена, объявляли своими. Карты, сперва исполненные в карандаше, наводились затем цветными маркерами на той же графической бумаге, что использовалась для игры в «Мьютов и нормалов», и прятались в рюкзак Джека, сложенные и запечатанные в пластиковых пакетах для бутербродов… хотя Джек только сейчас вспоминает этот слой из палимпсеста прошлого.

Когда он замолкает, исчерпав свои аргументы, сияющее здание теории стоит нерушимо – по крайней мере так кажется Джеку. Он ждет, что Джилли что-нибудь скажет, но она продолжает грести, будто ни слова не слышала, будто он ни слова не говорил… и он уже задумывается: а не включилась ли вновь его сила, не стерла ли его признание? Он проверяет, не идет ли из носа кровь – нет. И тут она перестает грести и оборачивается к нему лицом.

– Ты веришь в эту чушь, да? В смысле, ты не для того, чтобы мне лапшу на уши навесить?

– Это правда.

– А доказать можешь? Хоть одно слово? – Она мотает головой и сама отвечает: – Не-а. Ни единого слова.

– А что я могу, если больше никто не помнит?

– Потому что это фигня.

– Так докажи, что я не прав, – требует он. – Давай попробуй, раз ты такая умная.

– Я достаточно умная, чтобы не тратить время на попытки.

– Потому что не можешь.

– Я много чего не могу доказать. Это еще не значит, что это неправда.

– И что это правда, тоже не значит.

– Сопляк!

Она резко грузит весло, обрызгивая Джека. Он отвечает тем же. Битва оказывается яростной, но прекращается резко, когда каноэ кренится набок и чуть не переворачивается. Джек сидит, тяжело дыша, пока успокаивается качка, и вода капает с лица, со всего тела. Он промок, кроссовки пропитались, как губка. Сердце бьется с такой силой, что, кажется, ее хватит закончить начатое и перевернуть каноэ. Джилли снова смотрит вперед, сгорбившись, опустив плечи. Она плачет? Джек чувствует подводное течение недовольства и страха.

– Джилли… – говорит он, потрясенный.

Ее смех застает его врасплох. В нем нет резкости, только веселье. Лицо, которое она к нему обернула, такое же мокрое, как у него, но не от слез.

– «Мьюты и нормалы»! – говорит она.

– А? Да причем здесь эта игра?

– Не та, в которую мы играем на графленой бумаге с костями, дурень. Другая. Ту, которую предложил нам дядя Джимми, когда ехали в убежище, помнишь? Ты просто играешь в другой вариант этой игры.

– Только это не игра, – говорит он. – Это взаправду.

– Но у нее те же – как он их назвал? – выбранные начальные условия: мутанты прячутся среди