– Так вот. В этом случае все зависит от мужчины, который пожелает вас купить. И вряд ли цена будет слишком высокой. Кому нужна сухопарая перезрелая девица… – Маккейди сделал театральную паузу, ожидая ответной вспышки. Но ее не последовало. – Такая девица стоит гораздо дешевле, чем юное, свежее создание, только что со школьной скамьи. Мужчины предпочитают более молодое мясо.

– Какое мне дело до того, что предпочитают мужчины, если выбор будет за мной? А мое единственное условие – это приличное состояние. – Указав пальцем на поблескивающую золотую сережку, Джессалин продолжала. – Естественно, мне не подойдет джентльмен, который по уши в долгах. Кроме того, он не должен быть толстым и лысым. – С этими словами она придирчиво осмотрела Маккейди с головы до ног, как будто прикидывая, соответствует ли он ее требованиям.

– Засидевшаяся в девках рыжеволосая, веснушчатая барышня не должна быть слишком разборчивой.

– Ну, до старости мне еще далеко, и кроме того…

– Не стоит обольщаться насчет своего возраста, мисс Летти.

– …Кроме того, у меня больше нет веснушек. Взяв Джессалин за подбородок, Маккейди принялся внимательно рассматривать ее лицо при свете ближайшего фонаря.

– Лгунья, – сказал он наконец, нежно проведя пальцем по ее скулам. – Я только с одной стороны насчитал не меньше двадцати.

Взгляд темных глаз ласкал ее лицо, и Джессалин вдруг показалось, что все звуки вокруг стихли. Как будто они стояли не посреди рыночной площади, а в глухом лесу, где не было ни души, кроме них двоих. Ветер трепал широкие полы ее плаща, открывая длинные ноги, обтянутые белым трико. Лицо Маккейди было совсем близко, и Джессалин, не в силах даже вдохнуть, приоткрыла губы в ожидании поцелуя. Ей казалось, что сердце в груди замерло, чтобы своим звуком не нарушить волшебство этого момента.

Но Маккейди вдруг отпустил ее. Стараясь не выдать своего разочарования, Джессалин сглотнула застрявший в горле комок.

– Вероятно, мне придется потребовать, чтобы он дарил мне драгоценности. И, конечно, купил дом на мое имя.

– Это будет очень мудро с вашей стороны. Ведь рано или поздно ваши прелести, и сейчас сомнительные, окончательно увянут. Скорее всего, их хватит еще года на три. Ну, может быть, на четыре. Не больше.

– Бабушка говорит, что у меня хороший запас прочности.

– Хороший или плохой, но когда-нибудь вы обязательно надоедите своему благодетелю. К тому времени, мисс Летти, вы уже будет изрядно потасканной, и вряд ли вам предоставится достаточно широкий выбор. Придется довольствоваться тем, что подвернется. А потом, через год-два, сменив нескольких мужчин, вы станете как две капли воды похожи вон на эту жалкую шлюшку.

Проследив за направлением его взгляда, Джессалин увидела тощую женщину в безвкусном атласном платье с глубоким вырезом. Кутаясь в шаль, она пьяно цеплялась за руку какого-то старика в засаленном плаще. Лицо несчастной покрывал густой слой желтой пудры, на щеках горели пятна румян омерзительного оранжевого цвета.

– Сейчас они направятся в ближайший притон, где она и окажет ему необходимые услуги. Хорошо еще, если его запросы не выходят за рамки нормальной человеческой физиологии. Потом он заплатит ей пять шиллингов, четыре из которых она отдаст сводне либо сутенеру. Она уже давно катится по наклонной плоскости и, скорее всего, закончит свою жизнь в какой-нибудь канаве. Рядом с вон той несчастной.

Маккейди кивнул в направлении кирпичной стены, увешанной выцветшими объявлениями. Поначалу Джессалин не могла рассмотреть там ничего, кроме сгустков теней. Но одна из теней вдруг пришла в движение и превратилась в создание женского пола в изорванном платье и порыжелой от времени черной шляпке.

– Ей приходится зарабатывать себе на жизнь в парках и темных аллеях, потому что ни один сутенер уже не хочет иметь с ней дела. Она получает за работу два пенни, и, если я тебе скажу, что она готова за них сделать, ты мне просто не поверишь.

Проститутка, поняв, что к ней проявили интерес, отделилась от стены и направилась к ним. Когда она вступила в круг света, у Джессалин от ужаса перехватило дыхание. Перед ними стояла не женщина, а девчушка лет пятнадцати. Ее губы были покрыты гноящимися язвами, а багровые синяки под глазами показывали, что недавно ее кто-то крепко побил.

– Не желаете ли получить удовольствие, ваша честь? – заскулила она, цепляясь за плащ Маккейди покрытыми струпьями пальцами. – Все, что захотите, ваша честь. И как захотите.

Сунув девушке монету, Маккейди сделал ей знак уйти. По его лицу Джессалин догадалась, что увиденное ничуть не шокировало его. Ведь он соприкоснулся с этой стороной жизни еще совсем мальчишкой, и теперь мало что могло шокировать его или испугать. Но у Джессалин отпала всякая охота продолжать нелепую игру. Маккейди преподал ей серьезный урок, и он произвел на нее впечатление.

– Итак, мисс Летти? Вы увидели достаточно или желаете продолжать? – насмешливо поинтересовался он.

В эту минуту Джессалин его ненавидела. Ненавидела за то, что он показал ей, какую ужасную цену приходится платить за грехи. Показал, что и невинность можно купить и продать. Показал, что любовь может быть уродливой.

Джессалин в отчаянии дернулась прочь, ей неистово захотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Но рука Маккейди удержала ее, обхватив за талию. Он снова развернул ее лицом к себе. Отчаянно вырываясь, она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но сильные руки обхватили ее запястья. Джессалин силилась что-то сказать, но губы Маккейди закрыли ей рот.

Хотя все внутри у нее кипело от злости, губы Джессалин раскрылись, отвечая на поцелуй. Маккейди оставил ее запястья и запустил пальцы в густые рыжие волосы. Она со все нарастающей страстью отвечала его губам, приникнув к ним, как умирающий от жажды приникает к источнику. Она целовала его с безрассудством шестнадцатилетней девчонки, когда-то потерявшей свою любовь, и с неистовством молодой женщины, которая эту любовь вновь обрела. И почему-то все это причиняло боль. Почти непереносимую боль.

Найдя наконец в себе силы вырваться из его объятий, Джессалин начала пятиться назад, повторяя как заклинание одни и те же слова:

– Нет, только не снова… Только не снова.

Она повернулась и побежала, не разбирая дороги, свернула в какую-то темную аллею. Она понятия не имела, куда бежит, это было ей совершенно безразлично. Из дверей прокуренной кофейни, пошатываясь, вышел какой-то щеголь в пурпурно-зеленых полосатых панталонах, и Джессалин налетела прямо на него.

Схватив ее за руки и обдав запахом табака и перегара, он пьяно забормотал:

– Так-так. Ну-ка посмотрим, что нам подвернулось.

– Отпусти ее, – раздался сзади голос Маккейди. Такого его голоса она еще не слышала. Щеголю хватило одного-единственного взгляда на внушительную фигуру Трелони, и его пальцы мгновенно разжались, выпустив руку Джессалин. Он попятился назад, выставив перед собой затянутые в перчатки руки, и, отойдя на безопасное расстояние, повернулся и быстрым шагом двинулся прочь.

Джессалин стояла, не шевелясь, тяжело дыша и с трудом сдерживая слезы. Маккейди обошел ее и встал к ней лицом, и она медленно подняла на него полные слез глаза. Наверное, именно так выглядит дьявол, когда он сильно разгневан, подумала Джессалин. От него веяло ледяным холодом, беспощадностью ада. Сильные пальцы впились в ее многострадальную руку. Он сознательно хотел причинить ей боль, он схватил ее за руку с расчетливой, подчеркнутой жестокостью. Но как ни странно, его прикосновение причинило Джессалин не боль, а какое-то жгучее, почти непереносимое наслаждение.

Глядя на державшие ее запястье пальцы, на обожженные, покрытые рубцами пальцы изобретателя и механика. Джессалин вдруг поняла, что никогда, несмотря ни на что, по сможет разлюбить этого человека. Даже ненавидя, она все равно любила его. Любила его непроницаемые глаза и темную душу, его мечты о железных конях и экипажах, которые ездят сами по себе. Ее сердце принадлежало этому мужчине. Ему одному.

И ему оно было совершенно не нужно.