Неподвижный воздух всколыхнулся от мощного взрыва. Оглушительный звук пророкотал над вересковой пустошью, эхом отразился от черных прибрежных скал и замер над морем. Но затишье продлилось недолго – буквально через считанные секунды земля содрогнулась, подобно старику, подавляющему приступ кашля.

Козы, мирно глодавшие колючие побеги боярышника, встрепенулись, замерли, настороженно поводя ушами, и молнией бросились по узкой тропке к вершине скалы. Из-под копыт посыпались мелкие камушки – прямо на голому девушке, стоявшей внизу.

Джессалин Летти брела вдоль кромки прибоя, высматривая что-нибудь стоящее. Шторм из тех, которыми славен Корнуолл, затих лишь под утро, и она была почти уверена и успехе. Наверняка удастся найти что-нибудь полезное, а если повезет, то и выручишь пару звонких монет.

Она как раз собиралась подобрать обломок мачты, когда раздался взрыв. Джессалин вздрогнула, резко выпрямилась, и… дождь мелких камушков посыпался ей на голову. Проворно отпрыгнув в сторону, она, щурясь от слепящего послеполуденного солнца, посмотрела вверх, но увидела лишь два подрагивающих хвостика, которые тут же скрылись за гребнем скалы.

На берегу наступила абсолютная, непривычная тишина. Умолкли даже чайки. Вдалеке, едва различимая на фоне бледно-голубого неба, поднималась тонкая струйка дыма. Джессалин подобрала юбки и побежала в ту сторону, оставляя босыми ногами глубокие отпечатки на влажном песке.

Не менее проворно, чем козы, она вскарабкалась по почти отвесной тропке и остановилась перед проемом в невысокой каменной изгороди. Джессалин явно колебалась. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда она в последний раз отважилась наведаться во владения Сирхэев. В то лето она наткнулась на злющего сторожа, который наставил на нее мушкетон и пригрозил пристрелить, если она еще раз вторгнется в частные владения.

– Эй, ты, рыжая, – ухмыльнулся он, скаля гнилые зубы, – разнести тебе башку, что в тыкву стрельнуть. Ба-бах, и все! – и расхохотался, любовно погладив приклад своего допотопного ружья. Джессалин его не дослушала – она мчалась домой так быстро, как только позволяли ее длинные юбки.

Правда, уже на следующий день она осторожно прокралась на то же место и принялась тайком наблюдать за гнусным сторожем. Сердце Джессалин билось часто-часто, но скорее от любопытства, чем от страха. Она была уверена, что заняла свою позицию не напрасно. Кто же не знает, какая подозрительная семейка эти Трелони? Джессалин рассчитывала по меньшей мере увидеть контрабандистов, нагруженных ящиками с виски, а то и пиратов, закапывающих набитые золотом сундуки. Но ее ждало жестокое разочарование – ничего, кроме буйно разросшихся сорняков, зацветших прудов и гигантского, обветшалого особняка, она там не обнаружила.

Но это было давно, и с тех пор многое изменилось. Нет уже старика сторожа, а про нынешнего графа говорили, что он постоянно живет в Лондоне, играет в карты и спивается. Дом закрыт наглухо, старые рудники заброшены. И совершенно непонятно, кто или что могло явиться причиной неожиданного взрыва в угодьях Сирхэев.

Пробираясь сквозь пролом, Джессалин зацепилась за колючий терновник. Безуспешно попытавшись высвободить юбку, она нетерпеливо дернула ткань, и та лопнула с протестующим треском. А Джессалин уже спрыгнула на тропинку, густо заросшую дроком. Острые камешки больно впивались в ее босые ноги. Дымок уже растаял в небе, все вокруг казалось пустынным и безжизненным.

Джессалин поднялась на пригорок. В узком овраге, поросшем боярышником и узловатыми вязами, высилась большая кирпичная башня, в которой когда-то стояла паровая машина, приводившая в действие насос для давно закрытого оловянного рудника Уил Руз. Вход почти совсем зарос кустарником, однако из верхних окон вырывались белые клубы пара. К заброшенному руднику вела протоптанная в свое время мулами тропинка, и Джессалин бегом устремилась по ней.

Сделав глубокий вдох, она рванула дверь, из которой тотчас же вырвался густой клуб удушливого пара и…

Ощущение было такое, будто ее хлестнули по лицу горячим мокрым полотенцем. Джессалин испуганно вскрикнула. Чуть придя в себя, она закричала снова, потому что сквозь белые клубы пара к ней, пошатываясь, направлялся какой-то черный призрак.

Столкновение было неизбежно, и они изо всей силы стукнулись лбами. Призрак упал навзничь, ударившись головой о вымощенный каменными плитами пол, а Джессалин, налетев прямо на него, тоже растянулась на полу, ободрав в кровь ладони и колени.

С трудом поднявшись на четвереньки, она попыталась восстановить дыхание. Получалось плохо, так как всю внутренность башни заполнял удушливый пар. Он забивал нос, легкие, и в какое-то мгновение Джессалин показалось, что она вот-вот задохнется. Наконец ей удалось сделать судорожный вдох, а за ним и другой. Отдышавшись, она решила взглянуть, обо что же она споткнулась.

На полу, раскинув руки, лежал молодой мужчина. Точь-в-точь Христос на кресте. Нет, скорее, темный ангел, изгнанный с неба.

Джессалин подползла поближе и похлопала загадочного незнакомца по щеке. Заросшая колючей щетиной кожа оказалась, на удивление, мягкой и теплой. Прикосновение озадачило Джессалин – в нем ей почудилось что-то странно личное, интимное. Она взяла руку мужчины и похлопала его по щеке его же собственной ладонью. Он даже не пошевелился. Джессалин ударила еще раз, сильнее.

Рука незнакомца была тяжелая, но узкая и худая, с длинными, покрытыми рубцами пальцами и мозолистыми ладонями. Вдруг ей подумалось, что прикосновение к этой руке тоже чересчур смело, и она осторожно вернула ее на пол, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

В книжках, которые она брала в библиотеке Пензанса, когда героиня падала в обморок, герой всегда расстегивал ей воротник. В данном случае расстегивать было абсолютно нечего – на незнакомце не было ни воротничка, ни галстука, а ворот белой измятой рубашки и так был расстегнут. Загорелая шея была мокрой от пота и пара. Джессалин заметила, как небольшая капля медленно скатилась вниз и исчезла где- то среди темных волос на груди. Это зрелище произвело на Джессалин странное впечатление, и она поспешила отвернуться, нервно облизав губы. Во рту появился привкус копоти и серы.

Воздух по-прежнему был очень горячим и каким-то липким, будто в закипающем чайнике. Джессалин отбросила с лица влажные волосы, задела шляпку, та съехала набок. Повозившись с завязанными на подбородке лентами, она сдернула ее с головы. Пропитавшееся влажным горячим паром страусиное перо печально поникло. Джессалин перевела взгляд на голую загорелую грудь незнакомца, которая приподнималась и опускалась в каком-то судорожном ритме.

Ему явно было тяжело дышать в этом густом пару. Надо бы сходить на доктором Хамфри, но Джессалин боялась оставить его одного. Сзади послышался какой-то шорох, и девушка резко обернулась, словно бы надеясь, что сейчас из клубов пара материализуется старичок доктор. Но за спиной, естественно, не оказалось ничего, кроме бесформенной кучи железных и деревянных обломков – Бог знает, что это было, но именно оно послужило причиной взрыва. Куча приподнялась и опала, издав печальный вздох, как будто под ней кто-то медленно умирал. Повсюду валялись тлеющие кусочки угля.

«Уголь», – подумала Джессалин. Он же еще горит, при желании от него можно зажечь свечу… или перо.

Ей вспомнилось, как однажды Полли Анджелис – торговка рыбой – упала в обморок в церкви, и жена преподобного Траутбека привела старуху в чувство, поднеся к ее носу зажженное перо. Правда, то перо было куриным. Но вряд ли это имеет большое значение.

Джессалин снова посмотрела на шляпку, лежавшую у нее на коленях. Она купила ее в пейзанском ломбарде, и бабушка говорила, что такие шляпки были в большой моде в год, когда Наполеон развелся с Жозефиной. Но пусть старая и потрепанная, это была единственная шляпка Джессалин, а длинное, пышное страусиное перо, выкрашенное в бледно-желтый цвет, составляло предмет особой гордости. Кроме пера,