увидел ее голые ноги. Мысль о том, что теперь он знает, как она бедна, даже не может купить себе новое белье, была непереносима.

Резко одернув юбку, Джессалин украдкой взглянула в его сторону. Но ее опасения оказались напрасными. Незнакомец стоял к ней спиной, задумчиво разглядывая кучу обломков. Теперь наконец и она смогла без опаски его рассмотреть. Облегающие лайковые штаны заправлены в высокие сапоги. Очень тонкая батистовая рубашка, намокнув, стала почти прозрачной и едва прикрывала тело.

Джессалин встала, и в ту же секунду он, резко повернувшись, впился в нее пронзительными темными глазами. Девушка вспыхнула и принялась оглядываться по сторонам, безуспешно изображая, что это ей очень интересно.

Рудник закрыли уже давно. За эти годы ветры намели н углах башни кучи песка. Устье основной шахты когда-то обшили досками, теперь они прогнили и провисали, как старый матрас. Таких брошенных шахт в округе было немало, и местные жители давно облюбовали их для того, от чего хотели раз и навсегда избавиться – будь то мешки с новорожденными котятами или незаконными младенцами.

Однако в этой башне чувствовались следы чьего-то недавнего присутствия. Повсюду были разбросаны клочки бумаги, покрытые рисунками и чертежами, их слегка шевелил задувавший в открытую дверь ветерок. Из разбитого чайника на камни сочился недопитый чай. И везде валялись обломки того, что недавно взорвалось. Правда, Джессалин никак не могла себе представить, что бы это могло быть.

Незнакомец, присев на корточки, палкой пытался перевернуть какую-то плоскую железяку с зазубренными, оплавленными краями. Затем он поднял кусок искореженной медной трубы, несколько секунд, нахмурившись, изучал его и отбросил в сторону. В углах его рта залегли угрюмые складки.

– Что случилось? – спросила Джессалин и тут же подумала, что зря спрашивает. В горячей, влажной тишине ее голос прозвучал неожиданно громко и резко. И как-то очень по-детски.

Незнакомец тотчас же встал и повернулся к ней, готовый немедленно удовлетворить ее любопытство.

– Очевидно, – отчетливо выговаривая каждое слово, начал он, – давление на квадратный дюйм оказалось слишком сильным. Возможно, конечно, что где-то прохудился котел. Хотя мне все-таки кажется, не выдержали трубы. А вы как думаете.

– Я не знаю, – честно ответила Джессалин, с тем же успехом он мог бы говорить по-китайски.

– Какого же черта вы задаете дурацкие вопросы?

– Я просто пыталась завязать разговор.

– Лучше вам повторить эту попытку где-нибудь в другом месте.

Это было уже слишком. Надо немедленно уйти. Однако Джессалин не ушла. Теперь уже с непритворным любопытством она стала осматриваться. Ей стало понятно, что здесь проводился какой-то эксперимент. Не настолько же она тупа, чтоб не знать, что паровыми машинами откачивают воду из рудников. Но паровые машины, которые ей доводилось видеть, были просто гигантскими. Один котел там был размером с телегу. А этот, который взорвался, был, судя по всему, не больше барабана. Очевидно, его держала деревянная рама, опиравшаяся на деревянные козлы. Взрыв был таким сильным, что и раму, и козлы разнесло в щепки.

О Господи… этому сумасшедшему просто повезло, что он остался жив. А он стоит себе перед ней и смотрит с таким неприкрытым вызовом, будто ждет ответной грубости. Или насмешек.

Он не брился дня два и напоминал не то цыгана, не то бродягу. Да и такая манера выражаться тоже пристала больше какому-нибудь пастуху. Он что-то делал в старом машинном отделении рудника, значит, как-то связан с горным делом. Но одежда слишком добротная и дорогая не только для простого рабочего, но и для начальника рудника.

– Вас нанял граф, чтобы снова открыть рудник? Он не ответил, но Джессалин почувствовала, что его напряжение спало: незнакомец повел себя как отпущенная пружина – грязно выругался, развернулся и направился к двери, заметно прихрамывая.

– Вы же поранили ногу!

Она догнала его у самого выхода. Прислонившись к старой, иссеченной непогодой кирпичной стене, он тяжело дышал, потирая раненую ногу. Его губы искривились в болезненной гримасе.

– Может, все же позвать доктора Хамфри?

Его пронзительный взгляд буквально пригвоздил ее к стене.

– Послушай, девочка, тебя что, приставили ко мне сестрой-сиделкой.

– Я вам не «девочка».

Из-под полуопущенных век он бросил на нее насмешливый взгляд.

– Ты, конечно, весьма нескладное и долговязое создание. Но все же мне показалось, что можно смело предположить, что…

– Естественно, я де… женского пола. Я просто хотела сказать, что вы не имеете право так фамильярно со мной разговаривать. Для таких, как вы, я – мисс Летти.

Он еще раз окинул ее насмешливым изучающим взглядом, демонстративно начав с поцарапанных босых ног и постепенно переводя его вверх вдоль порванного, измятого и перепачканного копотью платья. А когда добрался до свисавших мокрыми, спутанными прядями и напоминавших прошлогоднее птичье гнездо волос, его губы искривились в насмешливой ухмылке.

Джессалин твердо решила не дать себя смутить.

– Я не знаю, кто вы такой… сэр, – начала она, выговорив последнее слово с таким презрением, чтобы сразу стало ясно, что он не заслуживает такой чести. – Но одно могу сказать совершенно точно – вы явно не джентльмен. Потому что, если бы вы были джентльменом, то хотя бы поблагодарили меня за то, что я пыталась спасти вам жизнь.

– Сначала ты чуть не расплющила меня, потом пыталась поджечь страусиным пером. Затем ты набросилась на меня и начала целовать, пользуясь тем, что я слишком слаб, чтобы отстаивать свою добродетель…

– Я вас не целовала!

– И вот выясняется, что ты все это время спасала мою жизнь? В следующий раз будь так добра, заранее ставь меня в известность о предстоящих актах милосердия. Я хоть заранее приготовлю какое-нибудь уютное гнездышко.

– Вы, сэр, не только грубиян, но и нахал. – С этими словами Джессалин гордо вздернула подбородок, вышла из дома и направилась вверх по тропинке.

Однако уже через пару шагов он догнал ее и, схватив за руку, резко повернул к себе.

– Ну зачем же так? Погоди минутку. Я с тобой еще не закончил…

– Зато я закончила! – Джессалин выплевывала слова, тщетно пытаясь вырваться. – И я вас не целовала!

– Но ты ведь думала об этом. – Его губы скривились в жутковатом подобии улыбки. – А подумать – это уже почти сделать.

– Да я никогда!.. Да как вы смеете?.. Клянусь Богом, вы самый самовлюбленный, надутый… Жаба надутая! И клянусь – для жабы это оскорбление.

С этими словами она выдернула руку с такой силой, что та по инерции описала дугу и со всей силой врезалась в его челюсть.

– Черт! Ах ты маленькая…

Но Джессалин не стала ждать, что будет дальше. Она со всех ног кинулась прочь.

Только у самой изгороди Джессалин наконец остановилась и, прислонившись спиной к грубым камням, перевела дух.

Вдруг что-то легонько коснулось ее щеки. Ветер трепал клочок голубой кисеи, зацепившийся о терновник. Джессалин захотелось плакать. У нее так мало платьев… Но в то же время она понимала, дело совсем не в разорванной юбке. Ее переполняли противоречивые чувства.

Джессалин попыталась пригладить взъерошенные ветром волосы. Они оказались еще в худшем состоянии, чем она предполагала, – растрепанные и спутанные, все в колтунах. Солнце светило прямо в лицо. Наверняка завтра снова высыпят проклятые веснушки. Свою шляпу она оставила там… у него. Нет, лучше уж изжариться, чем даже подумать о том, чтобы вернуться туда.

Костяшки пальцев неприятно саднило, и Джессалин прижала руку к горячей щеке. О Господи, надо же