– А вот здесь вы заблуждаетесь, мисс Летти, – проговорил он бархатистым голосом, слегка растягивая слова. – За последние пять лет я очень много думал о вас.

– Я тоже думала о вас, милорд. Первое время. Но потом поняла, что вы были правы – мы совершенно не подходим друг другу. И я стала думать о другом.

Джессалин ожидала чего угодно, но только не этого… Трелони весело расхохотался.

– Замечательно! – воскликнул он. – Просто чудесно. Меня разложили по полочкам, выпотрошили, как рождественского гуся, проткнули насквозь, как подушечку для иголок, вывернули наизнанку, как… как… О Господи! Простите меня, мисс Летти, но у меня, кажется, закончились метафоры. Я ведь разговариваю с мисс Летти. Или, может быть, мне теперь следует называть вас по-другому? Например, миссис Респектабельность? Или миссис Зануда?

Джессалин уже готова была рассказать ему о своей помолвке с Кларенсом – пусть поймет, что она сумела преодолеть унижение, которому он подверг ее. Но тут их взгляды встретились. В его темных глазах пылал знакомый огонь, и Джессалин почувствовала, как вновь учащенно, как будто желая выпрыгнуть из груди, забилось ее сердце, словно не было этих пяти лет.

Как же она ненавидела его за эту власть над нею! В пять минут рухнули все барьеры, которые она так тщательно воздвигала в течение пяти лет.

– А ты выросла, малышка.

Выросла… Да, ей и впрямь следует помнить о том, что она теперь молодая женщина, а не наивная босоногая девчонка, которая пять лет назад так глупо себя вела. Редингот скрывал по-прежнему стройную, но уже чисто женскую фигуру, а аккуратно перевязанные лентой волосы были убраны под шелковую шляпку. Но несмотря на все перемены, шевелюра оставалась рыжей, а рот по-прежнему был слишком велик для ее лица.

«Если я когда-нибудь женюсь, то женюсь на женщине, а не на тощей, рыжеволосой девчонке, только вчера закончившей школу…»

Джессалин почувствовала, что внутри у нее сжимается тугой комок. Скорее прочь… Она должна уйти отсюда прежде, чем…

Но не успела она сделать шаг в сторону, как Трелони подхватил ее под руку и повел к белым маркерам, обозначавшим финишную прямую. Он лишь слегка поддерживал ладонью ее локоть, но Джессалин казалось, что его пальцы оставляют отметины даже на кости.

Они остановились у самого финиша. Трелони отпустил ее локоть и ухватился за деревянную перекладину с такой силой, что даже сквозь лайковую перчатку было видно, как вздулись вены на кисти. Казалось, что еще немного – и тонкая кожа перчатки просто лопнет. Джессалин украдкой взглянула на его лицо. Выпрямившись, он не отрываясь смотрел, как на старт выводили участвующих в заезде лошадей. На щеке подергивался нерв.

Появились и жокеи, яркие, как попугаи, в своих разноцветных куртках. Сквозь туманную пелену дождя было почти невозможно отличить одну лошадь от другой: они все казались одной масти.

Краем глаза Джессалин заметила, что стоящий рядом мужчина отпустил перекладину и вроде бы куда- то направляется. Она облегченно вздохнула, но радость была непродолжительной. Внезапно он схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Почему ты назвала лошадь Голубой Луной?

Вопрос застал ее врасплох. На несколько секунд ипподром вдруг куда-то исчез, а она, юная девчонка, пританцовывая, бежала по тропинке, срывала лунный цветок и, весело смеясь, засовывала ему за ухо. Она услышала шум прибоя и почувствовала дуновение ветра, несущего запах моря и рыбы… Она вспомнила ночь, когда светила голубая луна, а Трелони обнимал и целовал ее так, как мужчина целует женщину, которую хочет.

Сохранять самообладание становилось все сложнее. Джессалин посмотрела в темные, непроницаемые глаза, силясь понять: вспоминает ли стоящий перед ней человек о том же самом. Но там не было ничего, только тень. И она решила ограничиться полуправдой.

– Я назвала ее Голубой Луной, потому что это совершенно необычная лошадь. Поверьте мне, милорд, она обязательно выиграет дерби, на радость нам с бабушкой. И будьте так добры, уберите руки. Мне не нравится, когда меня трогают малознакомые люди.

Трелони выполнил ее просьбу, подчеркивая каждое движение.

– Приношу вам свои глубочайшие извинения, мисс Летти. В будущем я постараюсь ни в коем случае не «трогать» вас. – Его лицо было совсем рядом, и Джессалин чувствовала, как горячее дыхание ерошит выбившиеся из-под шляпки пряди ее волос. Сердце стучало так, будто изнутри в грудь кто-то колотил кулаком. – По крайней мере, до тех пор пока мы снова не познакомимся получше.

«Снова». Ну уж нет, спасибо. Руки Джессалин непроизвольно сжались в кулаки. Никогда… Никогда больше не будет этого страшного «снова».

А он все стоял перед ней, не шевелясь и не отводя взгляда от ее лица. Рукав его пальто касался руки Джессалин. Порыв ветра приподнял подол ее редингота и плотно облепил юбкой ноги, и Джессалин явственно услышала, как у него перехватило дыхание. Ей даже казалось, что она различает удары его сердца.

– От души надеюсь, что ваша Голубая Луна выиграет множество скачек, – после мучительной паузы наконец произнес он. – Но только не сегодняшние. Я уже нашел покупателя на Гонщика Рома, а жеребец будет стоить гораздо дороже, если сегодня придет первым. Не говоря уже о том, что я поставил на него целое состояние.

– Вам, милорд, не стоило так рисковать. Вашему жеребцу будет крайне сложно обойти Голубую Луну. Особенно в такую погоду.

– А что, она особенно хорошо скачет в грязь? – Трелони широко улыбнулся, и сердце Джессалин предательски подпрыгнуло в груди.

– Голубая Луна в любую погоду мчится, как ветер. И опять он не отрываясь смотрел на ее губы. Казалось, сам воздух, разделявший их, вибрирует, как слишком туго натянутые скрипичные струны. Джессалин чувствовала тепло, шедшее от его тела, вдыхала его запах.

Внезапно ей стало страшно. Отступив на два шага назад, она отвернулась и попыталась успокоиться. Вскоре дыхание стало ровнее, но сердце все еще стучало так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Джессалин казалось, что она снова летит в темный провал шахты, но на этот раз уцепиться не за что. Она летела и летела до тех пор, пока не оказалась в том далеком лете. Бедная, глупая девочка, которая так любила его, так любила… Тогда он едва не уничтожил, ее. Но она выжила. «Снова»… «снова»?.. Ну нет, она никому не позволит снова растоптать себя!

Джессалин нервно облизнула губы. На языке остался привкус дождя и дыма.

– Мне пора, – сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти. – Бабушка будет волноваться…

– Подожди! – Его голос звучал так, что Джессалин невольно остановилась. Она снова посмотрела ему в глаза – они были совершенно пустыми и непостижимыми, как море. – Сейчас начнутся скачки, – проговорил он.

Джессалин проследила за направлением его взгляда. Лошади все еще стояли на старте. Так могло продолжаться довольно долго. Она попыталась разглядеть Голубую Луну и Топпера, их жокея. Это как раз было нетрудно. Паренек был одет в цвета Летти – черный и ярко-красный. Голубая Луна в этот пасмурный день тоже казалась не гнедой, а какой-то кроваво-красной. Жокеи коротали время, обмениваясь приятельскими тычками. Лошади гарцевали и били копытами. Но вот жокеи взлетели в седла – сквозь пелену дождя их яркие куртки напоминали разноцветные поплавки.

Трелони снова оказался рядом. Джессалин глубоко вдохнула влажный, с запахом земли и травы воздух.

– Которая из них лошадь вашего брата?

– Лошадь моя.

– Ах да… простите. Мне очень жаль…

– Вам незачем жалеть Гонщика Рома. Заверяю вас, что жестокое обращение с животными не входит в число моих разнообразных пороков. Напротив, я очень люблю лошадей. Честно говоря, это мое единственное слабое место.

– Я всего лишь хотела сказать, мне очень жаль, что ваш брат умер.