— Ну, благодетель, спасибо. С твоими подарками как раз в каталажку угодишь.

Его улыбка расширилась:

— Я верю, что ты всё сделаешь как надо.

— А как надо?

— Ну, там сообразишь. Я в тебя верю. После перехода…

— Что?

— Я как-то яснее всё вижу.

В объяснения он не вдавался.

Коробку я засунул в багаж. Меня подмывало надписать её на манер тех коробок, которые мать хранила на этажерке.

* * *

Репликаторы казались медленными даже в сравнении с терраформингом мёртвой планеты. Прошло два года, прежде чем до нас дошёл сигнал из-за Плутона.

Репликаторы, едва затрагиваемые светом и притяжением Солнца, делали своё дело, росли и крепли, согласно программам, заложенным в их сверхпроводящем эквиваленте ДНК, питались временем, льдами, углеродистыми и некоторыми другими элементами — всё это ради того, чтобы «позвонить домой», сообщить родителям о самочувствии и успехах. Однако первым спутникам, запущенным за оболочку «Спина» для слежения за репликаторами, не хватило срока жизни, чтобы дождаться этого звонка.

В течение этих первых двух лет я нашёл партнёра, сработался с Гербертом Хакимом, прибывшим в Штаты из Бенгалии, врачом с добродушной улыбкой и мягкой манерой речи, окончившим интернатуру в год посещения Ваном Большого Каньона. Мы переняли практику в Сан-Диего, сменив ушедшего на пенсию терапевта. Хаким легко находил общий язык с пациентами, но к общению вне практики не стремился, со мной тоже редко встречался в нерабочей обстановке, а самый «нескромный» вопрос, который я от него услышал, относился к моей «сверхтелефонизации». Хаким с обычной своей улыбкой поинтересовался, для чего я таскаю с собой два мобильника.

Вторым, старым карманным телефоном я, собственно, никогда не пользовался, а носил его с собой лишь потому, что его номер знала Диана. Он никогда не звонил, и я тоже не делал попыток с ней связаться. Но засунь я этот телефон в какой-нибудь почётный долгий ящик, и она не сможет в случае надобности со мной связаться. А этот вариант всё ещё казался мне… как бы это сказать… нежелательным.

Работа меня вполне удовлетворяла, в общем и целом даже и пациенты нравились. Огнестрельных ранений встречалось гораздо больше, нежели я ожидал, зловредное влияние «Спина» всё сильнее портило нравы, статистические кривые убийств и самоубийств всё круче загибались кверху. Казалось, все, не достигшие тридцати лет, носили какую-нибудь форму, если не военную, то национальной гвардии, национальной безопасности, частных охранных фирм, лесной службы… Даже ставшие редкой роскошью дети щеголяли в скаутской и рейнджерской униформах. Голливуд пёк фильмы, в которых рекой лилась кровь либо елей и ни намёком не упоминался «Спин», подобно сексу и ненормативной лексике, изгнанный цензурой культурного совета при Ломаксе и федеральной комиссией по связи.

Причёсывала администрация и марсианские архивы, приняв с этой целью ряд законодательных актов. Архивы Вана, согласно утверждениям президента и его союзников в Конгрессе, содержали потенциально опасную информацию, которую надлежало обезопасить. Открыть их для широкого доступа означало бы то же самое, что «разместить в интернете руководство по изготовлению портативного ядерного взрывного устройства». Редактировался даже антропологический материал, а четвёртый возраст определялся как «уважаемые старейшины». И никаких упоминаний о медицински инициированном долголетии.

Но кого интересовало долголетие? Приближался конец света.

Мерцание стало его провозвестником даже для самых упрямых скептиков.

* * *

Первые сигналы от репликаторов поступили за полгода до появления мерцания. Я узнал о них от Джейсона дня за два до того, как данные открыли средствам массовой информации. Собственно, ничего сенсационного не произошло. Один из спутников наблюдения НАСА, «Перигелион», зарегистрировал слабый сигнал с одного из известных малых тел облака Оорта, вращающегося вокруг Солнца далеко за орбитой Плутона. Сигнал представлял собой повторяющийся некодированный всплеск колебаний, излучал его один из репликаторов растущей репликаторной колонии — можно сказать зрелой. Невзрачный сигнал на первый взгляд казался малозначащим, но по сути свидетельствовал о том, что новая биологическая форма, посланная на окраины нашей Солнечной системы, закрепилась на дальних рубежах, использовала скудный свет своей звезды, улавливала молекулы воды, углеродосодержащие частицы и развивалась, размножалась, используя местные материалы.

За многие годы колония выросла до размеров, может быть, горошины. Космонавт, знающий точно, где её искать, обнаружил бы крохотный нарост на заурядном космическом обломке. Но колония объединяла возможности составляющих её репликаторов, ускоряла рост, генерировала больше теплоты. Температура колонии отличалась от окружающей на незаметные для человека доли градуса, кроме моментов, когда репродуктивные вспышки вызывали резкий рост выделения энергии в окружающую среду, но процесс продолжался постоянно и неуклонно.

На их орбите проходили тысячелетия, равные земным месяцам. Подпрограммы генетической подложки репликаторов, стимулируемые локальными градиентами температуры, модифицировали процесс. Клетки специализировались. Подобно человеческому эмбриону, колония не просто производила больше клеток, но порождала клетки разного рода, как в человеческом зародыше образуются сердце и лёгкие, руки и ноги. Щупальцы внедрялись в планетоиды, извлекая потребный для развития материал. На определённой стадии развития целенаправленные выбросы пара начали замедлять вращение планетоида-хозяина, продолжая процесс до тех пор, пока колония не стабилизировала своё положение, обратившись к Солнцу. Теперь дифференциация началась всерьёз. Колония этаблировала связи между атомами углерода, между углеродом и кремнием, образовывались мономолекулярные цепочки, строились лесенки, завязывались узлы, рождались светочувствительные точки — аналоги глаз, конструировались источники радиочастотных шумов.

И вот, по прошествии ещё многих веков, колония настолько развила свои способности, что смогла издать писк новорождённого воробья, обнаруженный спутником на околоземной орбите.

Медиа обсасывали тему меньше недели, обильно разбавляя её материалом о Ван Нго Вене, о его гибели и похоронах, о марсианском терраформинге с демонстрацией запусков. Затем всё забылось. В конце концов, репликаторы ничего героического пока что не совершили.

Бледная новость, не вдохновляющая. Если не задумываться о ней больше, чем полминуты.

Ведь это технология, живущая собственной жизнью — причём в буквальном смысле. Джинн, выпущенный из кувшина на авось.

* * *

А через несколько месяцев возникло мерцание.

Мерцание представляло собой первый признак изменений — если не нарушений — в Спин-оболочке. Если, конечно, не считать явления, последовавшего за обстрелом китайскими ракетами артефактов над полюсами в ранние годы «Спина». Оба явления наблюдались с любой точки планеты. Но этим сходство между ними и ограничивается.

После ракетной атаки барьерная оболочка вскоре восстановилась, продемонстрировав землянам стробированное изображение меняющегося неба, мультиплицированные луны и вращающиеся звёзды.

Мерцание протекало иначе.

Я наблюдал его с балкона своей пригородной квартиры. Тёплый сентябрьский вечер. Многие соседи уже вышли на улицу. После того, как это началось, выскочили все. Мы торчали на своих балконах, как вороны на ветках, многие возбуждённо переговаривались.

Небо сияло.

Небо сияло не россыпью звёзд, а узюсенькими нитями золотого огня, неслышно потрескивающими, как холодные молнии, протянувшимися от горизонта к горизонту. Нити бессистемно двигались, мерцали, возникали и исчезали. Зрелище завораживало и пугало.

Явление глобального характера. На дневной стороне планеты нити едва наблюдались, засвечивались солнцем или закрывались облаками. В обеих Америках и в Западной Европе кое-где вспыхнула паника.

В конце концов, сколько можно ждать конца света? И вот, наконец, вроде бы первое его знамение.

Тот вечер только в городе, где я жил, отмечен сотнями успешных и неудавшихся самоубийств. Сколько же их насчитывалось по всей планете! Не так уж мало на свете оказалось людей, подобных Молли Сиграм, решивших с помощью нескольких таблеток избежать прогнозируемого закипания морей и прочих прелестей глобальной катастрофы. И прихватить друзей, членов семьи. Многие из людей этого сорта решили, что их час настал. Как выяснили пережившие — преждевременно решили.

Зрелище длилось восемь часов. Утром я направился в местную больницу в отделение травмы и скорой помощи. К полудню насчитал семь случаев отравления моноксидом углерода. Люди запирались в гаражах и включали двигатели своих автомобилей. Большинство их них умерли, хотя и выжившим пришлось ненамного лучше. Ещё вчера здоровые люди, на которых я не обратил бы внимания на улице или в магазине, на всю оставшуюся жизнь оказались прикованными к инвалидным коляскам, обречёнными тупо созерцать вращение лопастей вентиляторов. Результат неудачно выбранной стратегии выхода. Но огнестрельные раны головы выглядели хуже. Обрабатывая их, я не мог не вспоминать о Ван Нго Вене, лежащем на асфальте флоридского шоссе с развороченным пулями черепом.

Восемь часов. Небо снова очистилось, солнце светит, как будто смеясь дурацкой шутке.

Через полтора года явление повторилось.

* * *

— Ты выглядишь, как будто веру потерял, — сказал мне однажды Хаким.

— А может, у меня её и не было.

— Я не про Бога. Бога ты вообще никакого никогда не ведал. Я имею в виду веру во что-то другое, не знаю даже, во что.

Весьма туманно. Но при следующем разговоре с Джейсоном я, кажется, частично проник в смысл сказанного Хакимом.

Джейсон позвонил, когда я был дома. На мой основной телефон, не на тот, который я таскал с собой талисманом. «Привет!» — «Привет!» — И он мне настоятельно рекомендует включить ящик для идиотов.

— Зачем?

— Включи новости. Ты один?

Конечно, один. Хватит с меня всяких Молли, не надо осложнять последние дни. Пульт управления телевизором валяется, как и почти всегда, на кофейном столике.

На экране сразу выскочила какая-то многоцветная диаграмма под неразборчивый бубнёж какого-то многомудрого эксперта. Я выключил звук.

— И что это я там вижу, Джейс?

— Пресс-конференция из Лаборатории реактивного движения. Данные от последнего орбитального приёмника. Надо понимать, передал эти данные репликатор.

— И?

— Дела идут. — Я живо представил себе его улыбку.

Спутник наблюдения принял узконаправленные сигналы от нескольких источников из другой солнечной системы. Что означало созревание уже не одной системы репликаторных колоний. И издавали эти колонии уже не младенческий писк, а нечто осмысленное. По мере созревания и старения репликаторных колоний рост их замедлялся, но зато оттачивалось функционирование. Они не просто глазели на светило и собирали энергию, они анализировали излучения, рассчитывали орбиты спутников, используя свои кремнеуглеродные нейросети, сравнивали, взвешивали — соображали. Не меньше дюжины колоний прислали данные, для сбора которых их и направили в глубины галактики. Четыре повторяемых пакета данных в

Вы читаете Спин
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату