— Лестным не назовёшь. Возьмите, прочитайте. Можем обсудить в ресторане. — В этот вечер я пригласил её в ресторан. — Да, и ещё: миссис Такмэн в третьем стойле.
Я не раз просил её не употреблять такого рода выражений, однако не стал заострять на этом внимания, а журнал сунул в свою почту. В этот дождливый апрельский день, кроме миссис Такмэн, на утренний приём никто не записывался.
Миссис Такмэн — жена одного из инженеров фирмы. В течение последнего месяца я принимал её трижды, она жаловалась на нервозность и утомляемость. Причины этих явлений нетрудно угадать.
С закрытия Марса прошло два года, «Перигелион» трясли слухи о предстоящих увольнениях. Финансовое благополучие её мужа оказалось под угрозой, собственные попытки найти работу не увенчались успехом. Она поглощала ксанакс в угрожающих количествах и хотела выписать ещё больше, причём немедленно.
— Может быть, обдумаем, чем его заменить, — предложил я.
— Антидепрессантов я не хочу, если вы это имеете в виду. — Миловидное лицо миниатюрной пациентки нахмурилось и потеряло привлекательность. Взгляд её беспокойно метнулся по кабинету и на время задержался на окне, по стеклу которого стекали капли дождя. Окно выходило на южный газон. — Нет, я серьёзно. Я полгода сидела на паралофте и не вылезала из туалета.
— Когда?
— До вашего прибытия. Доктор Кёниг выписывал. Конечно, тогда всё обстояло иначе. Карла я почти не видела, так он был занят. Одинокие ночи, конечно, но зато работа выглядела надёжной, гарантированной. Где теперь те времена… Это же отражено в моей… как она там… карточке, что ли?
Её карточка — точнее, пухлая тетрадка — лежала передо мной на столе. Каракули доктора Кёнига сразу не разберёшь. К счастью, он выделял основное красным: аллергические реакции, хронические состояния. Записи его в истории миссис Такмэн отличались сжатостью, лаконичностью. Да, паралофт… Да, курс прерван по инициативе пациентки, которая жалуется на «нервность, страх перед будущим». Хотел бы я знать, кто не испытывает страха перед будущим…
— А теперь нельзя рассчитывать даже на работу Карла. У меня этой ночью ужасно, ужасно билось сердце, учащённо, необычно, неестественно. Я подумала, что это, наверное… Ну, вы знаете…
— Что?
— Ну, вы знаете… это… СПАССА.
СПАССА — синдром прогрессирующей атипичной сердечно-сосудистой атрофии — дал о себе знать в последние месяцы. Он убил тысячи людей в Египте и Судане. Сообщалось о случаях заболевания в Греции и Испании, на юге США. Вялотекущее инфекционное заболевание, реальная угроза населению тропических стран третьего мира, однако излечимое современными средствами. Миссис Такмэн СПАССА не угрожал, и я её заверил в этом.
— Но говорят, что они его сбросили на нас.
— Кто кого на нас сбросил, миссис Такмэн?
— Эту болезнь. Гипотетики. Они сбросили её на нас.
— Видите ли, всё, что я об этой болезни читал, предполагает, что она подарена людям копытными. В Северной Африке эпидемия погубила несметное поголовье крупного рогатого скота.
— Как же, скот… Так они вам и скажут. Они ведь не объявят об этом в вечерних новостях.
Я применил иную тактику:
— СПАССА — острое заболевание, миссис Такмэн. Если бы вы заразились этой болезнью, вы бы уже лежали в больнице. А у вас совершенно нормальный пульс и прекрасная кардиограмма.
Однако попробуй убедить того, кто решительно настроен оставаться при своём мнении. Я выписал ей другой транквилизатор, по сути, тот же самый ксанакс, только с видоизменённой побочной молекулярной цепочкой. Если не лекарство, то новое эффектное наименование её вылечит, понадеялся я. Миссис Такмэн оставила мой кабинет, несколько смягчившись, сжимая в руке рецепт, как священный свиток.
Я казался себе мелким жуликом.
Но состояние миссис Такмэн меня не удивляло. Всех мучили страхи. То, что недавно выглядело многообещающим шагом в будущее, терраформинг и колонизация Марса, окончилось пшиком. Будущего нам не осталось, остался лишь «Спин». Экономика земного шара заколебалась, потребители и целые государства копили долги, которые не рассчитывали возвращать; кредиторы гребли под себя, копили деньги и повышали процентные ставки. Рука об руку шагали по планете обострённая религиозность и преступность. В странах третьего мира крушение финансовой системы, голод и разруха возродили захиревшие воинствующие марксистские и исламистские группировки.
Нетрудно понять и психологические последствия. И разгул насилия. Многим досаждают повседневные неприятности, но лишь полностью потерявший веру в будущее появится на своём месте работы с автоматической винтовкой и списком тех, кого и в какой последовательности следует пристрелить. Гипотетики, хотели они того или нет, породили отчаяние именно такого рода. Легионы недовольных точно знали виновников своих бед. Этими виновниками оказались все американцы, британцы, канадцы, датчане и т. д. — или же, напротив того, все мусульмане, темнокожие, неанглоговорящие… Все католики, все фундаменталисты, атеисты, либералы, консерваторы… Для таких недовольных стопроцентным выражением моральной определённости стали суд линча, террористы-смертники, фетва ближайшего мудрого муфтия и понятное на всех языках слово pogrom. И число таких граждан всех стран множилось на глазах, как когда-то давным-давно количество звёзд в небе с приходом темноты.
Наступили опасные времена. Миссис Такмэн это сознавала, и весь ксанакс мира не смог бы её переубедить.
Во время ланча я засел за дальний столик в кафе для персонала и, поглядывая в окно на дождь, тарабанивший по крышам машин на стоянке, нянчил чашку с кофе и изучал статью в журнале, который мне подсунула Молли.
«Будь на свете наука антология, — так начиналась статья, — Джейсон Лоутон непременно стал бы её Ньютоном, Эйнштейном, Стивеном Хокингом».
Именно то, что всегда внушал журналистам И-Ди, и то, чего без содрогания не мог слышать Джейсон.
В радиологии и теории магнитного поля, в фундаментальной науке и в философских дебатах едва ли найдётся область, не испытавшая воздействия его идей. Он автор многих часто цитируемых статей, он преобразователь различных аспектов науки и технологии. Его присутствие мгновенно превращает сонные академические конференции в события, живо обсуждаемые в прессе. И в качестве фактического директора «Перигелион фаундейшн» он оказал определяющее влияние на американскую и мировую космическую политику эры «Спина».
Но реальные достижения — а иногда и медиафокусы, — которыми может похвастаться Джейсон Лоутон, заслоняют тот факт, что «Перигелион фаундейшн» основана его отцом, Эдвардом Дином (И-Ди) Лоутоном, который прочно занимает немаловажное место в совете управляющих и в президентском кабинете. И некоторые готовы утверждать, что ореол славы вокруг младшего Лоутона создан более таинственным, не менее влиятельным, однако не выставляющимся на передний план Лоутоном-старшим.
Статья детально освещала ранние этапы карьеры И-Ди, его успехи в развитии атмосферных линий связи на аэростатах, его связи с президентской администрацией при трёх подряд президентах, историю создания «Перигелион фаундейшн».
Задуманная как мозговой центр и промышленное лобби, «Перигелион» превратилась в агентство федерального правительства, проектирующее космические операции, связанные со «Спином», и координирующее деятельность десятков университетов, исследовательских центров, организаций НАСА. Закат «старого НАСА» совпал с расцветом «Перигелиона». С десяток лет назад отношения между этими двумя агентствами оформили, и реорганизованный «Перигелион» стал консультирующим филиалом НАСА. Фактически же, как утверждают все, связанные с этой отраслью, произошло обратное: НАСА стало аппендиксом «Перигелион фаундейшн». И пока молодой вундеркинд Джейсон Лоутон очаровывал прессу, его отец продолжал плести интриги.
Статья обращала внимание на долгую историю связей И-Ди с администрацией Гарланда и намекала на нечистую подоплёку одной из его операции: какая-то небольшая фирма в Пасадене получила заказ на изготовление аппаратуры по цене в несколько миллионов долларов за одни прибор, в то время как фирма «Болл аэроспейс» предлагала аналогичные приборы по меньшей цене.
Разворачивалась предвыборная борьба, и обе главных партии проявляли активность, особенно их радикальные фракции. Гарланд, республиканец-реформист, уже отпрезидентствовал два срока, и в качестве его преемника выставили канидатуру Престона Ломакса, вице-президента при Клейтоне. Ломакс, согласно опросам, опережал соперника, чем журнал, поместивший статью, явно был недоволен. «Скандал», однако, был высосан из пальца. Аппаратура, предложенная фирмой «Болл», действительно более дешёвая, превышала закупленную весом, габаритами и уступала ей в существенных технических параметрах.
Это я и сказал Молли во время трапезы в Чампсе, в миле от «Перигелиоиа». Ничего в этой статье нового, сказал я ей. Обычная предвыборная брехня.
— Неважно, правы они или нет, — возразила Молли. — Главное, как они это подают. Главное, что крупный печатный орган находит целесообразным пускать стрелы в «Перигелион».
В том же номере журнала, в редакционной статье, проект терраформинга Марса назывался «самым крупным в истории разбазариванием средств, как в отношении финансов, так и в отношении людских ресурсов человечества». Участники клеймились также за стремление поживиться на глобальной катастрофе. Автор высказываний — спичрайтер Христианской консервативной партии.
— Это журнал христианских консерваторов, Молл. Что хотят, то и пишут.
— Они хотят нас скинуть.
— Кишка тонка. Даже если Ломакс проиграет выборы. Даже если наша роль снизится до наблюдательной. Мы — единственный глаз, заглядывающий в «Спин».
— Что не означает, что всех нас не могут выгнать и заменить.
— Не помрём даже в этом случае.
Она явно придерживалась иного мнения.
Молли работала приёмной сестрой ещё при докторе Кёниге, до моего появления в фирме. Более пяти лет она представлялась мне вежливым, профессионально эффективным предметом обстановки. Мы мило беседовали, обменивались любезностями. Я как-то постепенно узнал, что она на три года моложе меня, живёт одна, где-то недалеко, не на первом этаже, без лифта, не на берегу. Слишком разговорчивой она не казалась, и я считал, что это её стиль.
Затем, менее месяца назад, Молли, собирая сумочку в конце рабочего дня, вдруг пригласила меня на обед. Я удивился.
Почему?
Потому, что ей, видите ли, надоело ждать, когда я сам соображу её пригласить. Итак, согласен? Не согласен?
Согласен.
Молли оказалась куда более едкой, остроумной, циничной собеседницей, чем я мог себе представить. С тех пор мы не раз повторили поход в Чампс. Подходящее меню без претензий, подходящая непринуждённая атмосфера. Я часто думал, что Молли в этой пластиковой палатке выглядит наилучшим образом, облагораживает её своим присутствием, оживляет своими длинными светлыми волосами — сегодня из-за высокой влажности воздуха не столь упругими, как обычно. Её подсвеченные зеленью контактные линзы тоже выглядели эффектно.
