— Извини…

— И как это выглядело? Сидели за бутылочкой пивка и перемывали мне косточки?

— Ничего подобного. Он… Джексон сказал это под воздействием лекарства. — Так я допустил очередной идиотский ляпсус.

— Какого лекарства? — насторожилась Диана.

— Я его врач. Я лечу его и иной раз прописываю разные лекарства. Это такая редкость?

— Не любое лекарство заставляет человека нарушать клятвы. Он обещал мне, что никогда не скажет тебе… — Она сделала следующий логический шаг: — Значит, он настолько болен, что не смог приехать на похороны?

— Он занят. До первых запусков остались считаные дни.

— Но ты его от чего-то лечишь.

— Врач не вправе разглашать сведения о состоянии здоровья пациента. — Конечно, я понимал, что такая фраза лишь добавит горючего в костёр её любопытства.

— Похоже на него. Заболеть и никому не дать знать. Скрытный до герметичности, запечатанный…

— Возьми да поинтересуйся. Могла бы и позвонить ему.

— Думаешь, не звонила? Я ему раньше еженедельно звонила, да что толку… От него ничего не услышишь. Как дела? Да всё путём. Как здоровье? Да отличненько. Что нового? Да ничего. Вот и весь разговор. Он со мной знаться не хочет, Тайлер. Он глубоко в лагере И-Ди. Я ему, что заноза в пятке. — Она чуть помолчала. — Разве что что-нибудь изменилось.

— Не знаю, что изменилось, но ты могла бы с ним увидеться лицом к лицу, поговорить.

— Как?

— Возьми ещё неделю. Лети со мной.

— Ты же сказал, он страшно занят.

— Когда начнутся пуски, ему придётся сидеть и ждать. Можешь с нами съездить на Канаверал. Увидеть, как делается история.

— Эти ваши запуски — тлен и суета. — Суждение прозвучало торжественно, однако мне показалось, что слышу ученицу, хорошо вызубрившую урок. — Я бы, может, полетела, но мы с Саймоном не можем этого себе позволить. Мы сводим концы с концами, но богатыми нас не назовёшь. Мы не Лоутоны.

— Я куплю тебе билет.

— Щедрость по пьянке.

— Без шуток.

— Спасибо, не надо. Я не могу принимать такие подарки.

— Подумай.

— Давай поговорим, когда протрезвеешь, — добавила она, уже поднимаясь по ступеням крыльца. Жёлтый свет лампочки играл в её зрачках. — Что бы я когда-то ни думала… Что бы я ни говорила Джейсону…

— Не надо, Диана.

— Я знаю, что И-Ди не отец тебе.

Интересным в этом её утверждении было то, каким образом она его высказала. Твёрдо, решительно.

Как будто теперь ей все тайны мира открыты. Как будто она нашла ключ к тайнам Лоутонов.

Диана вернулась в «большой дом», я же решил, что свою дозу соболезнований получил, и отправился через газон, в дом моей матери, который теперь показался душным и перегретым.

На следующий день Кэрол сказала мне, что я могу не торопиться с освобождением помещений — она назвала это «устраивать дела». Относительно дальнейшего использования маленького дома не существовало никаких планов, так что я мог «устраивать свои дела» хоть месяц, хоть год, когда у меня будет время и настроение.

Насчёт настроения у меня не было никакой уверенности, но я поблагодарил её за чуткость и провёл день в весьма неспешных сборах в обратный путь, в Орландо. Сознание сверлила мысль, что следует взять что-то на память о матери для какой-нибудь моей собственной коробки сувениров, когда я её заведу. Но что? Одну из её Хаммелевских статуэток, которые она обожала, хотя я всегда считал их самой кретинской халтурой? Вышитую крестиком бабочку со стены гостиной? Гравюру «Водяные лилии» в «самосборной» рамке?

От этих размышлений меня оторвала Диана:

— Ну, как твоё предложение насчёт Флориды? Ещё не передумал?

— Конечно, не передумал.

— Дело в том, что я переговорила с Саймоном. Ему эта идея не то чтобы поправилась, но он полагает, что сможет обойтись без меня ещё несколько дней. — Деликатный господин, подумал я. — Ну, тогда, если ты… Я имею в виду, ты вчера здорово поддал…

— Чушь какая. Сейчас позвоню.

И я заказал для Дианы билет из Вашингтона в Орландо первым рейсом на следующий день. После чего закончил паковаться. Из вещей матери я взял с собой одного из двух облупленных Будд.

Осмотрев весь дом, заглянув даже под кровати, я так и не нашёл обувной коробки с надписью «Школа».

Джейсон предложил нам снять комнаты в Какао-Бич и подождать его там день. Он давал последний информационный сеанс для медиакорпуса во флоридской штаб-квартире «Перигелиона» и высвободил себе окно до запусков, которые хотел наблюдать без долбящих его вопросами репортёров CNN.

— Вот и хорошо, — сказала Диана, когда я передал ей эту новость. — А вопросами я его не хуже репортёров задолбаю.

Мне удалось приглушить её страхи относительно состояния здоровья Джейсона. Она поверила, что он не умирает и что сообщать или не сообщать о своих болячках — исключительно его прерогатива. Она приняла всё это к сведению, однако так же горячо желала увидеть брата, чтобы убедиться своими глазами. Смерть моей матери, казалось, поколебала её веру в незыблемость звёзд вселенной Лоутонов.

Я использовал удостоверение «Перигелион фаундейшн» и поддержку Джейсона, чтобы снять два соседних номера в «Холидей Инн» с видом на Канаверал. Вскоре после того, как запустили проект терраформинга Марса — «приняв к сведению» (то есть проигнорировав) возражения Управления по охране окружающей среды, — где-то на верфях построили и отбуксировали к Канавералу с дюжину мелководных плавучих пусковых платформ. Их поставили на якоря возле Мерит-Айленд, и мы могли любоваться ими из отеля. Остальные достопримечательности пейзажа — обширные автостоянки, обширные зимние пляжи, ширь океана.

Мы стояли на балконе номера Дианы. Она только что вышла из душа, переоделась, и мы собирались рискнуть спуститься в ресторан гостиницы. Остальные балконы по фасаду, сколько захватывал взгляд, щетинились камерами, штативами, объективами. «Холидей Инн» оккупировал медиакорпус. Конечно, Саймон светскую прессу, мягко говоря, не уважал, но Диану она, скорее, интересовала. Заходящего солнца мы не видели, но оно бросало свет на вышки и эстакады пусковых установок, придавая им вид таинственный, фантастический и какой-то скорее эфирный, нежели реальный. Казалось, что эскадрон гигантских боевых роботов шагает на позиции где-то в Центральной Атлантике. Диана отступила на шаг от балконной решётки, как будто испугавшись этого стального частокола.

— Почему их так много?

Я усмехнулся:

— Залповый экопойезис.

Она засмеялась, глядя на меня с упрёком:

— Научный жаргон Джейсона?

Она не совсем угадала. Слово «экопойезис» применил некто по имени Роберт Хейнс в 1990 году, когда терраформинг был ещё чисто спекулятивным понятием. Технически термин означал создание саморегулирующейся анаэробной биосферы там, где до неё не существовало жизни, но в современном контексте он относился конкретно к биологическому преобразованию Марса. Озеленение Марса требовало сочетания двух видов планетной инженерии: грубого начального терраформинга с целью подъёма температуры поверхности и атмосферного давления до пороговых значений, допускающих возникновение жизни, и экопойезиса, то есть использования микробов и растений для улучшения почвы и насыщения воздуха кислородом.

Основную часть работы за нас выполнил «Спин». Все планеты Солнечной системы, за исключением Земли, уже разогрело расширяющееся Солнце. Нам оставалась более тонкая задача — экопойезис. Однако существовало много путей выполнения этой задачи, много организмов-кандидатов, от бактерий, живущих внутри скал, до альпийских мхов.

— Значит, залповый, потому что вы одновременно посылаете всё, что можете?

— Всё, что можем, потому что нет гарантии выживания какого-то конкретного организма. Но хоть один должен выжить.

— Больше, чем один.

— Было бы неплохо. Ведь нам нужна как можно более полноценная экология, а не монокультура.

Запуск ракет предусматривался по графику. В первой волне на Марс доставлялись лишь анаэробные и фотоавтотропные организмы, простейшие формы жизни, не требовавшие кислорода и получавшие энергию от Солнца. В случае если они выживут и станут естественным образом отмирать в достаточных количествах, то создадут слой биомассы, достаточный для питания более сложных экосистем. Следующая волна, через год после первой, будет включать организмы-окислители. Последние запуски перед заселением Марса людьми должны доставить туда примитивные растения для фиксации почвы и регулирования циклов испарения и атмосферных осадков.

— Всё это звучит как-то невероятно, Тайлер.

— Мы живём в невероятное время. И необязательно всё задуманное осуществится.

— А если нет?

Я пожал плечами:

— А что мы теряем?

— Кучу денег. Затраты труда.

— Не вижу лучшего варианта использования всего этого. Да, стопроцентного успеха обещать невозможно, но результат стоит риска. Да и сейчас это предприятие окупается. Посмотри, как оно поднимает дух, как укрепляется международное сотрудничество.

— Но вы дурите людям головы! Вводите их в заблуждение. Убеждаете их, что можете управлять «Спином», что на это хватает вашей хвалёной технологии.

— Иначе говоря, внушаем им надежду.