дождь стучал в окно. Внутри потрескивал огонь, окутывая их теплом, а взгляд Алека согревая, обволакивал ее.
Неожиданно, он резко наклонился к ней, упершись руками в колени. Его нос оказался в дюйме от нее. Его взгляд остановился на ее губах.
— Это провокационное заявление, — его теплое, свежее дыхание скользнуло по ее векам.
Таня почувствовала легкую дрожь в его руках. Связывающие их узы возникли задолго до их рождения, а теперь они жаждали укрепить их через физическую и кровную связь. И неукоснительная убежденность в их укрепление была сильна с обеих сторон.
— А почему бы и нет? — она играла с огнем. Но где-то в глубине души, она знала, что ничего ужасного не случиться, если он укусит ее.
— Я бы охотно так и поступил, если бы мне не претило это отвратительное, общепринятое понятие, о так называемой «абсолютной свободе человеческой воли».
— В сущности, я предлагаю себя на блюдечке с голубой каемочкой.
— Я хочу этого не меньше тебя, — перебил он Таню. — И ты заблуждаешься, мы знаем друг друга гораздо лучше, чем ты думаешь.
— До того дождливого октябрьского дня мы никогда не встречались.
Он резко отдернул ладони от ее лица. Утрата тепла его прикосновений была настолько болезненна, что в груди возникло тягостное ощущение пустоты.
— Ты уверена в этом?
Ее пронзило смутное предчувствие.
— Более чем, — заявила она, встав с кушетки и присоединившись к нему у камина.
Он небрежно пожал плечами, словно все что она говорит не имеет значения.
— Ты когда-нибудь покупала такие большие разноцветные губки, а потом разрезала напополам? Если ты используешь половинку губки, ты никогда толком ничего не отмоешь. Ты только напрасно потратишь усилия, губка становится бесполезной.
— Да, от нее уже никакого проку.
— Две половинки единого целого, — произнес он, убирая косички с ее лба. — Это то, кем являемся мы.
Таня зачаровано смотрела на огонь, перед ней промелькнуло воспоминание: летящие комки грязи, стук копыт, пологий холм, поросший травой. Она услышала смех. Длинный черный плащ, трепещущий на ветру, развевающиеся на ветру косы и царственного вида мужчина с длинными черными волнистыми волосами.
— Мне раньше часто снились сны о том, как я скачу на лошади. Я с кем-то смеялась и шутила. — Таня не знала, откуда взялись эти сны, но в ее жизни не случалось ничего подобного, и она не могла понять подоплеки этих видений.
— Продолжай.
— Я ехала верхом на белой лошади, а рядом со мной на вороном коне скакал мужчина. Я была безмерна счастлива. Я чувствовала себя свободной. Да и мужчина, с которым я скакала, тоже казалось, испытывал чувство внутреннего довольства. Ветер раздувал мне волосы, воздух был чист и прозрачен, а вокруг было очень много деревьев. Вот и все, что я помню.
— Раньше, мы с тобой наперегонки скакали по вересковым пустошам Шотландии.
Таня задрожала:
— Разве это был не просто сон?
— И да, и нет.
— О, Боже! Мне нужно присесть.
— Ты не помнишь кличку моего коня?
Таня перебирала в уме воспоминания, пытаясь вспомнить кличку лошади, единственное имя, которое ей приходило на ум — это Маджестик. Одно и то же имя настойчиво свербело в голове. Она опустила голову и с поникшим видом произнесла:
— Маджестик?
— Бог мой! Мою лошадь звали Маджестик!
— Это был величественный [63] конь вороной масти. Его грива мерцала в лунном свете, как… волосы его хозяина.
— Я не был ему хозяином, мы были друзьями.
— Это какое-то безумие. Должно быть, я ударилась головой выходя со станции, или же я ненароком прошла сквозь облако марихуаны.
Рот Алека искривился в усмешке:
— Поверь мне, ты абсолютно нормальна.
— Так это не был сон? У меня, в самом деле, были видения о нас? Или, все же нет? У меня в голове абсолютная неразбериха.
— Ну еще бы. У меня самого не совсем это укладывается в голове, но я постараюсь тебе объяснить. Ты прожила множество жизней, я же прожил одну протяженностью в несколько веков. Каждые сто лет, ты возрождалась в ином обличие, и мы находили друг друга снова и снова.
— В твоей душе царит Ширли Маклэйн [64] и вера в реинкарнацию?
— Ты живое доказательство того, что такой феномен имеет место быть. Знаешь, почему в качестве примера я привел губку? Я считаю, что мы родственные души, вот поэтому, мы постоянно и возвращаемся друг к другу.
На мгновение она сосредоточилась на своих чувствах, которые всколыхнула и вынесла на поверхность эта беседа.
— Почему у меня такое чувство, будто на
— Так и есть. Последний раз, когда мы были вместе, закончился ужасно.
— Что случилось?
— Никогда не проси меня возродить воспоминания о тех временах.
Потрясенная его внезапной вспышкой гнева, Таня попыталась объяснить ему, почему ей столь важно это знать:
— Алек, я…
— Никогда не спрашивай меня, — непреклонно повторил он.
Она вздохнула:
— Если все было настолько ужасно, тогда почему мы постоянно возвращаемся друг к другу? Не пора бы нам отказаться от этой затеи?
— Души должны выяснить, что стоит на их пути к счастью.
Таня не могла понять и осознать всего, что узнала; для первого раза это было уже слишком. Одну минуту она — муниципальный трудоголик: обыкновенная служащая, перегруженная работой и с мизерным окладом. В следующую — перевоплощенная душа из прошлого. «Это какое-то безумие», — подумала она. Однако же, у нее остался еще один не заданный вопрос.
— Луиза говорила, что я напоминаю Ионе женщину, которая встала между вами двумя. Это правда?
— Луиза, по большей части, не присутствовала при той драме.
— А Луиза — вампир?
— Нет, она оборотень.
— Черт! — Таня спрыгнула с кушетки. — А разве они не едят людей? Я смотрела «Вой» [65], и мне показалось, что они предпочитают нас в сыром виде.
— Оборотни не едят человечины, вы им не по вкусу. Оборотни, как и вампиры, были и есть цивилизованной расой в течение многих столетий. К слову, вампиры тоже безвкусны. — Крепко удерживая Таню за плечи, он усадил ее на кушетку. — А теперь успокойся.
Таня старалась не трястись от волнения, но было уже поздно. У нее задрожали руки и она вспотела. Вспотеть в присутствии такого «орла» не самая лучшая идея. К несчастью, Алек пристроился рядом с ней на
