Должно быть, он наклонился слишком низко, потому что заметил как маленькие волоски на ее шее стали дыбом. Ее рука взметнулась, словно собираясь прихлопнуть муху. Алек наклонился к ней и успокаивающе зашептал на ухо, она вновь погрузилась в сон, тотчас прижав руку к уху.

Он осторожно убрал ее вниз, положив в более удобное положение.

На вид Таня была такой теплой и сладкой. Он не мог противиться ей. Алек снял с себя плащ и положил его поперек кровати. Вслед за плащом слетели бежевые замшевые сапоги. Бесшумно, как пантера, он взобрался к ней на постель. Кровать скрипнула под весом Алека. Он легонько прикоснулся к лбу Тани губами и отдал ей прямой приказ глубоко уснуть.

Алек прижался к ее изгибам своим телом. Одной рукой обнял за талию. Другую руку положил на подушку над ее головой. Носом он уткнулся в ее плечо так, чтобы можно было вдыхать ее запах всю ночь. Его одежда стала оскорбительным препятствием. Он встал и откровенно грубо сорвал с себя белоснежную рубашку. Он вновь обнял Таню, чувствуя близость, к которой так стремился.

На этот раз его нагая грудь была вплотную прижата к ее спине. У нее были костлявые лопатки. Они упирались ему в ключицы. У нее всегда были костлявые лопатки, даже когда она была мужчиной. Эта особенность ее телосложения напомнило ему о былом. Он жил так долго, что зачастую прошлое возвращалось к нему в той или иной форме, заставляя его вновь все пережить. Надо полагать, именно это происходило и сейчас. Ему не хотелось вновь пройти через это. Таня была иной, но не чужой. И та же самая, и нет. Она была все такой же прекрасной, самоотверженной и рискованной, как и те, кем она была прежде. Она была ключом к его страсти.

Тянулись часы, а он по-прежнему был в постели вместе с нею, вспоминая те времена, когда они были очень счастливы. Он вновь оказался в том же самом затруднительном положении.

В то время она была Констанс Деверо и после встречи с ней на Квартеронском[55] балу[56] в Новом Орлеане ее мать всецело отписала свою дочь Алеку в качестве узаконенной любовницы. Он обратился к ней с просьбой переехать вместе с ним в Канаду, где они смогли бы без всяких помех и политических ограничений узаконить свои отношения. Таких, как они, на юге было немало.

— Прежде, чем ты согласишься принять меня в мужья, я должен тебе кое-что рассказать.

Они выехали на пикник. Констанс отставила свою чашку чая, внимательно его слушая.

Черты его лица исказились от страданий и такой острой тоски, что она взяла его руку в ладони, сопереживая и разделяя его чувства.

— Ты не обратила внимания, что мы видимся только поздним вечером или ранним утром?

— Да, я заметила это.

— Я не имею понятия, как тебе об этом сказать… Констанс, я — вампир. Вампир в течение многих лет… столетий.

Девушка отпустила его руку и встала. Она принялась ходить взад и вперед, а затем посмотрела ему в глаза.

— Я знаю, Алек. Я знаю об этом уже в течение некоторого времени.

— Как ты это заподозрила?

— У тебя бледная кожа, подобная лунному лику. Ты никогда открыто не улыбаешься, но был момент, когда ты забылся, и я увидела твои заостренные зубы.

— А я и не ведал. Когда мы вместе, я иногда небрежен.

— Ты никогда не ешь. Я зачастую задавалась вопросом: почему? Я сложила все воедино и поняла.

— Мне казалось, что я осторожен. Я не хочу тебя обманывать, Констанс.

— Я родилась в этих местах, Алек. Это земля вуду. Новый Орлеан обладает необыкновенной мистичностью. Мне знакомы подобные вещи.

— Тебе не страшно?

— Нет. У меня нет оснований для этого. Ты никогда не причинишь мне боли. Ты всегда добр ко мне. Алек Синклер, я хочу выйти за тебя замуж и переехать в Канаду.

Тогда они были оптимистично настроены. У них может быть шанс и сейчас. Он должен рассказать ей, рискуя всем.

Сейчас уже она прижималась к нему. Его подбородок покоился поверх ее заплетенных волос. Одна рука обнимала ее, в то время как другая рука лежала на подушке поверх ее головы. Его нога лежала меж ее ног. Это была сладкая пытка. Его плоть напряглась, страстно желая затеряться в ней. Он подумывал о том, чтобы взять ее сейчас. Наблюдать за ее лицом, искаженным от экстаза, чей вид заставит его разбиться на миллионы осколков. Он понимал, что если они когда-нибудь займутся любовью, это выйдет за рамки разумного. Она познает его тело и душу, а он познает ее, в который раз.

Алек прижался ухом к ее горлу. Он слышал, как ее кровь мчится по венам, словно багровая река. Один восхитительный укус, одна капля его крови, и они сольются воедино навсегда. Но он никогда не впадал в такое отчаянье, чтобы насильно решить эту проблему, если она и захочет этого, то лишь тогда, когда будет к этому готова. Когда же она захочет его?

В это время мимолетные виденья, быстрее, чем Алек смог осознать, заполонили его разум, подталкивая его к тому, чтобы прижать ее к стене и вонзиться меж ее ног. Алек затвердел от представших зрительных образов. Нет, это не его образы, эти виденья принадлежали ей. Он смотрел, как ее глаза лихорадочно метаются туда-сюда под закрытыми веками. Неосознанно, девушка прогнулась под ним. Она грезила. При иных обстоятельствах он осуществил бы ее мечты без колебаний.

Радиоприемник с таймером показывал, что время близится к пяти часам. Алек почувствовал перемену в ее состояние и понял, что она просыпается. Радиочасы загудели. Таня застонала и вытянула ноги. Не отрывая от нее глаз, он поднялся и надел сапоги. Издав раздраженный вздох, она изо всех сил, с убийственным намерением ударила по нужной кнопке радио. Часы перестали гудеть. Алек застегнул рубашку. Таня перевернулась на правый бок. Алек накинул плащ. Повернувшись и открыв глаза, она подскочила, открыв рот от изумления.

— Алек? — она окинула взглядом спальню и устремила взор на балкон. Французские двери были открыты. Шторы грациозно колыхались под порывом холодного ветра.

Неужели она не закрыла двери вчера вечером?

— Эй! — она покачала головой. Как он смог попасть сюда? И тут Таня посмотрела на подушку рядом с нею. На ней явно проглядывалась вмятина от головы. Она с нежностью дотронулась до нее.

Позднее утром Таня пришла на работу на взводе. Ее раздражали мысли об Алеке. Она со злостью стучала по клавиатуре компьютера, печатая текст. Помощник окружного прокурора, проходя мимо нее, сделал ей комплимент. Она пробормотала ему что-то в том же духе. Ее мысли постоянно возвращались к сегодняшнему утру и прошедшей неделе. У нее возникало такое чувство, как будто она… она не в силах была выразить это словами. Таня проснулась с таким умиротворением, что ей вновь хотелось ощутить его. Ее сердце изнывало по тому чувству покоя. Она испытывала желание вновь пережить те ощущения окутывания и крепких объятий. Так прекрасно просыпаться, чувствуя это. Она никогда не чувствовала подобного за весь период своего взросления. Она всегда была единственной в семье, кто обнимал своих близких. Она никогда и не мечтала, что однажды это случится с нею. Должно быть, ей приснился сон.

Кого она дурачит?

Она скучает по нему. В этом вся проблема. Она скучает по тому, как он держал ее и пристально смотрел в ее глаза, искренне и с озорством. Прежде она никогда и ни к кому не испытывала подобного. Осознание этого потрясло ее до такой степени, что она напечатала сплошную линию на две строки во весь монитор.

Последний разговор ничего не объяснил и не рассеял ее страхов. Единственное, что было очевидно, это его потребность находиться рядом с нею. Так же, как и ей требовалось быть с ним. Может, она слишком торопилась. Может, ей следовало запастись терпением и не заострять внимания на его таинственности. Возможно, Мэтт все-таки был прав. Ее разум противоречил сердцу. Она ненавидела секреты. Секреты, причиняющие боль. Однако она тоже делает ему больно, потому что была не в силах постичь его тайны. Палка о двух концах.