Алек приподнял ее голову, удерживая рукой за подбородок.

— Нет, не сможешь.

— Твои секреты настолько страшны, что ты не можешь рассказать мне?

— Они не страшны… для меня. Но могут показаться таковыми тебе.

— Ты кого-то убил?

Он вздохнул.

— Это была самооборона.

Она покачала головой. Ну, он же вырвал горло Клайну, так что чем черт не шутит? Но также она знала, что Алек был щедр на сострадание и доброту, чего она никогда прежде не встречала в мужчинах.

— Ты никогда не причинял мне боли.

— Причинение боли тебе равносильно моему убийству.

— Но ты делаешь мне больно сейчас.

— И это убивает меня.

— Это безвыходная ситуация.

— Выходит, что так.

— Получается, что каждый из нас вернется к своей жизни, и мы будем встречаться, только когда я попаду в беду?

— Позвони матери. Тебе сегодня не следует оставаться одной.

Стало быть, это «да».

— Ты уходишь?

Он иронично усмехнулся.

— Я вынужден прибегнуть к своему дневному сну.

— Алек, ты опять собираешься прыгать с балкона?

— На сей раз, я воспользуюсь парадной дверью. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб, а затем в нос. Не желая разрывать контакт, их пальцы переплелись.

Они держались за руки через кровать.

— Так это значит — прощай?

— Это значит — до скорой встречи.

На следующую ночь, Алек спустился на кухню, схватил бутылку вина из холодильника и осушил ее до дна. Он натянул свой плащ, запер входную дверь и сбежал вниз по лестнице в снежную ночь. Кустистые насаждения перед его домом были украшены белыми огнями. Огни сверкали сквозь снег; это было особое время в году. Особое время для влюбленных пар и семей. Он же не относился ни к тем, ни к другим.

Алек спустился в метрополитен. Он годами не пользовался метро и не ездил на поездах по маршруту «F» [52].

Он помнил более ранние модели поездов. Тогда они изготавливались из древесины. Поезда были оснащены ременными петлями, изготовленными из прочнейшей материи, а не из холодного метала. Места для сидений были мягкими, и не было никакого кондиционирования воздуха и теплооснащения. Он разглядывал людей, находящихся в вагоне вместе с ним: парочки страстно обнимались, жадно целуя друг друга. Им явно требовался гостиничный номер. Молоденькая мать читала своему сыну. Двое парней одеты в джинсы, клетчатые рубашки и жилеты в оранжево-белую полоску. Один парень был в оранжевой каске с фонариком. Это работники городского транспорта, направляющиеся домой. Семейства, разряженные в честь праздника. Должно быть, они посещали рождественскую елку в Рокфеллер-центре [53].

Рождественская пора. Хо-хо, кровавая пора.

Состав остановился на пересечение Смита и Девятой [54]. Они приблизились к железнодорожной эстакаде. В его вагон зашли пассажиры. Двое мужчин и женщина сели на разноцветные, оранжево-белые сиденья напротив него. Из всех людей в вагоне Алек отчетливо почувствовал волнующий запах крови лишь от одного мужчины, который разносил газеты. Сладковатый запах меди. Должно быть, у него было превосходное здоровье. Сквозь плотную, стеганую куртку мужчины Алека слышал, как сокращается его сердце. Он видел паутину близко расположенных к поверхности кожи вен. Кровь мужчины пела и взывала к Алеку. Мужчина расстегнул куртку, а затем верхнюю пуговицу клетчатой рубашки, словно приглашая Алека к трапезе. Он может укусить, и никто в вагоне этого не заметит. Это было бы быстро, безболезненно… Нет, нет, это в нем говорил гнев. Он не поддастся этим низменным инстинктам. Алек отвернулся от мужчины и устремил взгляд в снежную ночь.

Город исчезал под ледяным спокойствием и равнодушием тихо падающего снега. Люди уже не мчались стремглав. Такси двигались в более медленном, необычном для Нью-Йорка темпе.

Нью-Йорк сиял особым блеском. Свет, преломляясь от снежного наста, окрашивал обыденные вещи в нежно-синие цвета.

В такую ночь хорошо свернуться калачиком в постели с книгой или с кем-то любимым. Наблюдать за падающим снегом и потягивать горячий шоколад, или заниматься «акробатической» деятельностью.

Это Рождество пройдет не без Тани.

Он сошел с поезда на Форт Гамильтон Паркуэй, прошел два с половиной квартала и пересек путепровод, направляясь в сторону Таниного дома. Она жила на самом верхнем этаже, балкон ее квартиры выходил на фасад здания. Взобраться по кирпичному фасаду поздним вечером — довольно трудное занятие, но он проделывал этот трюк и раньше. Алек огляделся по сторонам. На улице было пустынно, его никто не заметит. Даже машины не проезжали мимо, так что это было идеальный момент для того, чтобы вскарабкаться вверх.

Через три минуты он достиг Таниного балкона. В ее квартире было темно, но он чувствовал ее присутствие. Она крепко спала. Он перепрыгнул через перила и тихо приземлился на балкон, взметнув ногами снежинки. Проверил французские двери. Они были заперты изнутри. Алек видел очертания спящей девушки сквозь прозрачные занавески дверей. Он мысленно потянулся к ней: «Таня, открой дверь».

Он увидел, как она заворочалась.

«Таня, открой дверь». Он отступил подальше от дверей, так чтобы она его не увидела.

Таня откинула одеяло и открыла балконные двери, а потом вновь забралась в кровать.

Алек вошел в темную комнату. Он любил темноту. Она была не столь сурова к его глазам, как свет. Он посмотрел на спящую девушку. Она выглядела прекрасной, спокойной и отдохнувшей.

Застонав во сне, она перевернулась на правый бок.

Он знал, что у нее был тяжелый день. Во время своего сна он ощутил ее потрясение и радость чему- то. Несомненно, его тянуло к ней. При желании он мог бы читать человеческий разум с величайшей легкостью и без зазрений совести. Но когда дело касалось Тани, он вопиюще игнорировал ее право на личную жизнь, хоть она и была по природе своей самостоятельной особой.

Какое-то время Алек испытывал чувство вины за то, что принудил девушку пригласить его в дом. Он чувствовал себя навязчивым ухажером, выходцем с того света, но что еще ему оставалось делать? Он не мог находиться вдалеке от нее слишком долго. Для него это было физически болезненно, точно так же, как и для нее — он был в этом уверен.

Как отметил Мэтт, он стал сварливее из-за того, что не мог быть рядом с нею. Алек и позабыл, что у него такая психическая связь с ним, он являлся его господином, и иногда Алеку надлежало возводить психический барьер, чтобы оградить Мэтта от своего внутреннего мира. Ему пришлось специально изучать свои ментальные силы. Существовало еще много чего, что он не понимал. Возможно, если бы он потратил меньше времени в качестве Инфорсера деда и больше времени уделил самому себе, он был бы более осведомлен.

Алек наклонился и вдохнул запах ее кожи. Она недавно приняла душ и пахла маслом какао.

Таня использовало масло какао для смягчения кожи. «Женщины и их ритуалы», — подумал он. Но это было мило. Она изумительно пахла. Долгожданное избавление от запаха йода, которым она «блистала» в последнее время из-за всех тех ран, что получила в результате нападения мужа клиентки.