сглотнул – отцовство?

Раньше Рис никогда не думал о браке, раз и навсегда решив, что такая попытка была бы обречена на неудачу. Только теперь он понял, насколько был поглощен работой, как мало оставалось времени на что- либо другое. Бизнес был для него и женой и семьей. Но теперь, когда есть Анжелика, может быть…

Подчиняясь импульсу, он крутанул руль, заводя машину в ее двор. Он не собирался останавливаться – да и приглашен-то не был, – и вот он здесь. Единственное, что она может сделать, – это захлопнуть дверь у него перед носом; только лучше бы, черт возьми, она этого не сделала.

– Рис? Я тебя не ждала. – Анджи стояла в дверях, вопросительно глядя на него; волосы были еще влажными после душа, миниатюрное тело в мягком халате. Кошка выглядывала из-за длинного подола, приветствуя его тихим мяуканьем.

Вот так и должно быть, вдруг понял Рис. После работы они с Анжеликой должны быть вместе, дома. Если бы только удалось убедить Анжелику, что ее дом – с ним.

– Ты меня впустишь?

Она отступила, пропуская его, и медленно закрыла дверь.

– У тебя усталый вид, – сказала она, решив, очевидно, принять его появление без комментариев. – Попить хочешь? А как насчет поесть?

– Ты уже ела?

– Да, салат. Но я тебе что-нибудь сделаю.

– Например, сэндвич с тунцом, – подсказал он.

Анджи улыбнулась.

– Тебе повезло. У меня случайно завалялась банка тунца.

– Спасибо. Я возьму себе попить. – Он направился к холодильнику, где она завела обыкновение держать фруктовые напитки для него. Сейчас Рису хотелось виноградной газировки. И Анжелику. Но лучше пока сосредоточиться на газировке.

Открыв банку, он шагнул назад и чуть не наступил на Цветика.

– Проклятая кошка, – беззлобно выругался он, беря бумажное полотенце, чтобы вытереть образовавшуюся на полу лужу.

– Она в порядке? – забеспокоилась Анджи, оборачиваясь к возмущенной кошке.

– Она-то в порядке, – саркастически отозвался Рис. – Я тоже. Спасибо за беспокойство.

Она хихикнула.

– Я решила, что ты сможешь постоять за себя.

Он открыл шкафчик, где у нее стояло мусорное ведро.

– На меня напали сзади. Застали врасплох.

Анджи улыбнулась и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Бедный мальчик. Хочешь чипсов вдобавок к сэндвичу?

Он замер с грязным полотенцем в руках.

– Я… гм… что?

Удивленная Анджи повторила:

– Хочешь чипсов, Рис?

– А-а. Ага, спасибо. – Черт, она его убивает. Стоит ей чмокнуть его в щеку и сказать какую-нибудь чепуху, и он теряет рассудок. Только дурак не постарается заполучить такую женщину навсегда. Риса Вейкфилда обвиняли во многих грехах, но в глупости – никогда.

Вспомнив о полотенце, он нагнулся, чтобы бросить его в ведро. Хотел уже закрыть шкафчик, когда заметил на полу конверт. Похоже, его нечаянно уронили, выбрасывая мусор. Он поднял, обратив внимание на аккуратный почерк, обратный адрес и на то, что конверт не распечатан.

– Ты не по ошибке выбросила это? – спросил он, догадываясь, что письмо от отца.

Она взглянула на конверт и нахмурилась.

– Не по ошибке. Твой ужин готов.

– Это от отца?

– Да. Выбрось, пожалуйста.

– Анжелика…

– Рис. – Ее взгляд ясно говорил: «Не лезь не в свое дело». – Мой отец не может сказать ничего такого, что мне было бы интересно услышать – или прочитать.

– Может быть, ему просто одиноко, – осторожно предположил Рис. Он сам не вполне понимал, почему настаивает, но что-то подсказывало, что Анджи не будет счастлива, пока не помирится – хотя бы отчасти – с единственным оставшимся у нее родным человеком.

– Плевать, – сказала она с никогда не слышанной им жестокостью. – Он сам вырыл себе эту яму. Если там оказалось неуютно – поделом. Следовало быть разборчивее в средствах.

Рис со стулом подъехал к столу и откусил сэндвич. Прожевал, проглотил и решился продолжить:

– Я понимаю, что он наделал ошибок. Но не он первый и не он последний. Ты сказала, что твое детство нельзя назвать несчастливым. Неужели у тебя не осталось к нему никаких чувств?

– Он заставил меня забыть обо всех чувствах, – возразила она, напряженно выпрямившись. – То, что он сделал… то, что он сказал мне… Я никогда не позволю себе простить это.

Рис положил на тарелку недоеденный бутерброд.

– Ты всегда так бескомпромиссна?

Ее глаза расширились от возмущения и боли.

– Ну что ты пристал? Тебе до этого какое дело?

Ему не понравилось, как она это сказала. И она, кажется, уловила раздражение в его ответе.

– Хотелось бы знать, будешь ли ты так же безжалостна, если я сделаю что-то, что не понравится тебе.

– Рис, как ты можешь так говорить? – Она недоверчиво поморщилась. – Ты никогда бы не сделал того, что мой отец. Ты, наверное, самый честный человек из всех, кого я знала, – в бизнесе и в личной жизни. Как можно сравнивать тебя с моим отцом?

– Все мы совершаем ошибки, Анжелика, – настаивал он. – Я не могу обещать, что никогда не причиню тебе невольную боль или не разочарую тебя чем-то. И если это случится, ты так же решительно порвешь со мной?

Она долго молча смотрела на него, потом кончиками пальцев тронула его руку.

– Не думаю, что когда-нибудь я смогу порвать с тобой, – прошептала она.

Он схватил ее руку, чувствуя, как что-то сжалось в груди. Сейчас, подсказал ему тихий внутренний голос. Сделай это сейчас. Пока не струсил.

– Ну так оставайся со мной навсегда, – напрямик потребовал он, не в силах быть дипломатичным сейчас, когда так многое зависело от ее ответа. – Давай поженимся, Анжелика.

Она задохнулась, и ее рука обмякла в его ладони.

– Поженимся?..

Он конвульсивно стиснул ее пальцы. Потрясена так, будто он дал ей пощечину, мрачно подумал Рис.

– Мы принадлежим друг другу. Это не постельная связь и не служебный роман. Это навсегда. Я не могу жить без тебя. Ты мне невероятно дорога. Скажи, что ты согласна выйти за меня.

Она сглотнула. Голос прозвучал хрипло:

– Рис, я не ожидала. Ты должен дать мне время.

– Сколько? – ровно спросил он, не отпуская ее глаз.

Она беспокойна поерзала, но он не отпускал и руку.

– Я не знаю. Я не могу назвать день и время.

– Мне нужен ответ, Анжелика. И терпения у меня не много.

Она состроила рожицу.

– Уж кто-кто, а я это хорошо знаю.

Рис прижал ее руку к щеке, радуясь мимолетному мгновению интимности.

– Выходи за меня.

Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, в их фиалковой глубине стояли слезы.