обычная старческая катаракта. Она теперь не могла читать или смотреть телевизор, она теперь жила как в колодце. И теперь не только мир вокруг нее стал невидимым — невидимой стала она сама.

Она сидела в своей инвалидной коляске, воображая, что вокруг нее идет снег. Наблюдала за крупными снежинками в воздухе и, как ни странно, ей совсем не было холодно. Снежинки все падали и падали, а она представляла себе, как под снежным покрывалом погрузится в зимний сон, до самой весны, пока не потеплеет и снег не растает. И она уже почти видела, как из-под растаявшего снега появляется кучка ее собственных костей, тоже белых, как снежинки.

Беба и ее тело жили во взаимной нетерпимости. Беба не могла вспомнить, когда произошел первый инцидент. Тогда, когда она набрала первые пять лишних килограммов? Может быть, уже тогда тело взяло ситуацию под свой контроль, и ничто больше не могло помешать его конспиративной борьбе против нее? А она считала, что избавиться от пяти килограммов — это мелочь и что она приступит к действиям со следующего понедельника… Но, столкнувшись однажды со своим изображением в зеркале, Беба с изумлением обнаружила, что находится не в своем теле, более того — находится в теле, которое ей и дальше придется терпеть как наказание. Ее грудь, раньше ни большая, ни маленькая, стала крупной, а потом очень крупной, а потом такой, что с Бебой начали происходить случаи, подобные тому, который произошел сегодня утром, когда она выходила с массажа. Какой-то мрачный русский хам с распатланными волосами, в обществе двух точно таких же хамов, увидев ее, бросил: «Aj, mamaaa, titki как u gipopotama!» — уверенный, что «gipopotama» не поймет. А Беба поняла — обидные слова в переводе не нуждаются.

Ее плечи поникли от тяжести груди, на них образовались глубокие пролежни от бретелек бюстгальтера, ее руки от плеча до локтя стали крупными, как у портового грузчика, и почти «съели» шею. У нее всегда была шея нормальной длины, сейчас от нее почти ничего не осталось. Верхняя часть тела расползлась, на талии образовался толстый слой жира, похожий на старинный спасательный пояс для плавания, а над ним возвышалась пойманная в ловушку огромная Беба. При том, что нижняя часть тела начала уменьшаться. У Бебы теперь и задница была новая, из числа тех жалких сплющенных задниц, по которым невозможно отличить старую женщину от старого мужчины. Единственное, что не изменилось, — это голени и руки от локтя до запястья… А Бебино лицо, которое еще несколько лет назад было привлекательным! Оно тоже ей мстило. Вокруг глаз образовались жировые мешки, и ее когда-то живые синие глаза утопали в подкожных отложениях. У нее появился второй подбородок, из-за которого оттянулись вниз уголки губ. Волосы Бебы поредели, а ступни стали больше на два размера. С тридцать восьмого Беба добралась теперь до сорокового. Единственное, о чем она более или менее заботилась, были ногти на ногах, и если бы она не ходила регулярно к педикюрше, ее ступни уже превратились бы в копыта. А зубы?! Как только они не издевались над ней! Она весь свой век не слезала со стоматологического кресла, руководствуясь здоровым желанием сохранить здоровыми зубы, но даже это ей не удалось. Да, тело жестоко мстило ей, оно целиком и полностью перестало принадлежать ей и стало чужим.

Правда, нужно отметить, что она все-таки стремилась переломить ситуацию. Она начала носить «минимизер», бюстгальтер, который уменьшает грудь, крупные серьги, броские длинные шали, большие брошки и перстни — и все это с целью отвлечь деталями критический взгляд, на который наблюдателя провоцировала ее грудь. Именно поэтому она редко расставалась со своим «медальоном» — крупным плоским камнем округлой формы с отверстием посредине, одетым на шнурок. И фокус срабатывал, обычно камень сразу привлекал к себе внимание. Да, постепенно она превращалась в то, что всегда ее ужасало: в одну из выцветших старушонок с короткими волосами, с пережаренными в дешевых соляриях лицами, с руками, испещренными набрякшими венами, старческими пятнами и вызывающими дешевыми перстнями и крупными браслетами из стразов. А уши, эти печальные, длинные уши, вытянутые из-за постоянной и чрезмерной тяжести серег?!

Но, с другой стороны, что еще остается женщинам, после того как они перешагнут определенный возраст? Не часто встречаются счастливицы с генами сверхчеловека, какой была любимица Гитлера, крепкая старушка Лени Рифеншталь, которая дожила до ста одного и всем показала, что значит триумф воли! Она лазала по горам, до ста лет ходила на лыжах, в девяносто овладела дайвингом, путешествовала по Африке, фотографировала несчастных нубийцев, спала с ними, пила их кровь, и это поддерживало ее в форме! Какие еще есть достойные примеры? Джессика Флетчер? Глория Свенсон в фильме «Бульвар Сансет»? Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд в «Что случилось с Бэби Джейн»? Большинству достается этот отвратительный «крепкая старушка — lоок[26] ». Полностью утратившие свой пол старушонки с короткими мужскими стрижками, одетые в светлые спортивные куртки и штаны, которые ни чем не отличаются от своих сверстников мужчин и которых люди замечают только тогда, когда они в группе. Да, может быть, выход именно здесь, может быть, нужно мимикрировать в третий пол, пол без пола и жить своей незаметной параллельной жизнью: подниматься в горы, гулять с альпийской палкой, путешествовать в организованных туристических группах любителей оперы, любителей эльзасских вин, любителей средиземноморских сыров. Какие еще варианты есть в типологии старых женщин? Окруженные кошками чокнутые старушки, к которым в один прекрасный день вваливаются соседи, предварительно выломав дверь, и находят их мертвыми в застоявшейся вони кошачьей мочи? Или похотливые старухи с неутоленными сексуальными аппетитами, которые каждую весну совершают паломничества в регионы, где местные молодые люди привыкли продавать себя за деньги? Или богатые старушенции, которые истерически подвергают себя всевозможным процедурам — лифтинг, липосакция, гормональная терапия, если нужно, то и терапия говном, — и все только для того, чтобы хоть чуть-чуть оттянуть неумолимое старение?

Возможно, курорт — это место, которое создает иллюзию того, что старость действительно можно оттянуть? Да, курорт — это естественная среда обитания для бабулек, курорт — это их жанр, просто теперь это называется не курортом, теперь это же говно, но в более эффектной упаковке называется «спа- центр».

В белом махровом халате, наброшенном на голое тело, Беба изучала свое отражение в зеркале. Все висит, все состарилось, все потеряло форму, только внизу оставался свежим тронутый сединой «кустик». Надо же, откуда взялась у нее эта идиотская гордость по поводу «кустика»? Тоже мне, сейф с сокровищами! Как будто все остальные части тела — как полицейские, кассиры, швейцары — существуют только для того, чтобы обслуживать этот клад! А откуда взялся этот морализаторский протест? Может быть, действительно «кустик» много лет был ее «сейфом с сокровищами», может быть, большую часть жизни у нее все вертелось вокруг секса?! В молодости она была готова продать душу дьяволу за простой принцип механики поршня. «Мужчина и женщина — это поршневой механизм», — сказал как-то один из ее любовников. Имени его она теперь не вспомнит, а фразу запомнила. Тогда эта метафора показалась ей невероятно смешной. «Пхх-пхх! Пхх-пхх!» А сейчас кажется неуместной. Но если хорошенько подумать, существует ли что-то другое, кроме «пхх-пхх»? Может быть, все другое — только туман, который смягчает правду, чтобы эта человеческая поршневая механика не производила такое устрашающе примитивное впечатление? Разумеется, все заключается в вопросе перспективы. Сейчас ей кажется, что это так, а раньше, когда она была молодой, казалось противоположное. Тогда за этот чертов «поршневой механизм» она была готова и умереть.

Беба апатично щипнула свой «кустик» и уже совсем было двинулась в душевую, как ей на секунду показалось, что вместо сухого, сероватого «кустика» она видит блестящие черные перья. Беба подошла к зеркалу, совсем близко, и, надо же, теперь ей стало казаться, что с проблематичного места на нее смотрит птичий глаз, более того, этот сверкающий, злобный птичий глаз ей подмигивает! «Кшш, что за черт!» — подумала Беба, запахнула поплотнее махровый халат и направилась в душевую.

А мы? Мы идем дальше.