чизбергеры. Но еще в списке были булочки с беконом, грибами и сыром... Вдруг он удивленно улыбнулся, и Фиби рассмеялась.

— Тебя, наверное, развеселили диетические булочки из соевых бобов, украшенные брюссельской капустой? — Фиби продолжала смотреть на него смеющимися глазами.

— Да, особенно булочка для вегетарианцев. «Длинная булочка с брюссельской капустой, помидорами, салатом и соусом», — прочитал он вслух. — Это что-то новенькое.

Фиби снова засмеялась. Сейчас она выглядела столь же молодой, как тогда, когда он так самозабвенно любил ее. Сознание Бретта опять перенесло его в прошлое, воскресив образ совсем юной девушки, с которой он так ни разу и не побывал у Сэма. Двенадцать лет назад он мог только мечтать о том, чтобы пригласить ее сюда. И если бы она тогда приняла его предложение, это бы — ни много ни мало! — означало, что они будут вместе. Но этого не случилось. Он отвел от нее глаза, опустив взгляд на потертый стол. Сейчас они здесь, но это уже совсем другое.

Фиби заметила тень, пробежавшую по его лицу, но даже если бы она видела сейчас его глаза в тусклом освещении ресторана, то ничего не смогла бы прочитать в них.

Кто-то откашлялся, и, обернувшись, она увидела Сэма, стоящего рядом с их столиком, — небольшого роста человека с блестящей лысиной, отбрасывающей блики от тусклого освещения ресторана. Всегда строгий в общении с посетителями, сейчас он добродушно улыбался.

— Ну, здравствуй, Бретт Кроуз, — сказал он, протягивая руку. — А я ждал, когда ты придешь сюда.

— Не мог не заехать, Сэм, — сказал Бретт, пожимая руку хозяину ресторана.

— Боже, вот ведь как бывает! Сэм перевел взгляд с. Фиби на Бретта. — Когда-то ты часто заглядывал сюда, правда, давненько это было. Я слышал, ты теперь живешь в Нью-Йорке?

— К счастью, да. Судя по тому, как на меня здесь смотрят, лучше было бы вообще сюда не приезжать.

Сэм рассеянно поглаживал лысину.

— Если хочешь знать, я искренне расстроен тем, как тебя встретили в Конуэе, и не верю ни одному слову из того, что о тебе здесь говорят.

— Спасибо, Сэм. — Бретт бросил взгляд на Фиби. — Когда люди верят в тебя, это уже немало.

— Ладно, так что принести вам? — Сэм опустил руку в карман передника за блокнотом, но сделал это так неуклюже, что можно было подумать, ему не часто приходится принимать заказы.

— Ты никогда не говорил мне, что близко знаком с Сэмом, — сказала Фиби, когда тот отошел от стола. Она видела, что мрачное настроение, владевшее Бреттом до появления хозяина ресторана, почти улетучилось.

— Я много чего не рассказывал тебе, — ответил Бретт. — Держу пари, что ты даже не знаешь, что я придумал когда-то рекламный текст для Сэма.

Фиби сморщила нос и засмеялась.

— Может быть, в этом твое призвание? Ты мог бы сделать, наверное, карьеру в рекламном бизнесе. О чем еще ты мне не рассказывал?

Он перегнулся через стол и дотронулся до ее носа.

— О том, что когда ты смеешься, у тебя на носу появляются смешные морщинки!

— Бретт! — Фиби засмеялась, отстраняясь от его руки.

— А еще, — продолжал Бретт, — я не рассказывал тебе, что никогда не видел более красивых женских ног, чем у тебя.

Фиби невольно скрестила ноги под столом.

— Ты заставляешь меня краснеть.

— Мне нравится, как ты краснеешь.

Бретт положил локти на стол, его глаза поблескивали от удовольствия.

Фиби покраснела еще сильней, явно смущенная такой переменой в его поведении, и не сразу нашлась, что ответить на игривые комплименты Бретта.

В этот момент дверь ресторана открылась и вошли Джон и Гарри Дейве. Бросив быстрый взгляд на их стол, Джон отвернулся, а изумленный взгляд Гарри остановился на Фиби, потом перешел на Бретта. Его подбитый глаз был заметен даже издали.

— Он смотрит на нас, как будто бы я злой Волк, а ты Красная Шапочка, — заметил Бретт сухо. Его настроение опять испортилось. Он откинулся на спинку стула и вопросительно посмотрел на Фиби. Ему не хотелось посвящать ее в причину их ссоры с Гарри отчасти из-за того, что она приходила заступаться за него. Но ему было любопытно послушать, что она скажет.

— Почему бы тебе не поинтересоваться, за что я ударил Гарри? — спросил он.

— Ну, хорошо, — ответила она. — За что ты ударил его?

— У меня было много на то причин, — сказал Бретт, — но терпение лопнуло при оскорбительном упоминании о моей матери.

Фиби прикусила губу. Уже не в первый раз она пыталась поставить себя на место Бретта. Для невиновного человека, засыпанного обвинениями, он демонстрировал отменную сдержанность, и Фиби не осуждала его за драку с Дейве. Но она не знала, как сказать ему об этом.

Бретт неправильно истолковал ее молчание и постарался подавить растущее в душе негодование.

— Ты, наверное, считаешь, что мне следовало развернуться и уйти?

Фиби на мгновение задумалась и кивнула.

— Я действительно так считаю, — сказала она, и Бретт еще плотнее сжал губы. — Но если бы я была на твоем месте, я, наверное, поступила бы так же.

Ее слова поразили Бретта, и, вместо благодарности за поддержку, Фиби услышала:

— Как? Ты за то, чтобы еще сильнее накалить обстановку в своем горячо любимом Конуэе?

Она смотрела на него спокойно, нисколько не обидевшись на намек о ее нелепой привязанности к Конуэю.

— Наш городок — это лишь маленькая точка на карте, Бретт, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Но ведь главное — люди.

— Но если так, тогда почему ты не уехала?

Бретту искренне хотелось знать причину. Он был абсолютно убежден, что Фиби никогда не могла бы быть счастлива в городе, настолько изолированном от остального мира.

— Пожалуй, у меня никогда не было достаточно оснований для переезда, — ответила она, и Бретт подумал, что он мог бы стать таким основанием, если бы она дала ему шанс.

— А живопись? — спросил он. — Разве это не веская причина, чтобы уехать?

Фиби вздохнула. Она так давно не занималась живописью, что теперь не была уверена, что это увлечение достаточно сильно, чтобы изменить ее жизнь. Но если бы она отказалась сейчас разговаривать с Бреттом на эту тему, он бы окончательно перестал доверять ей.

— Едва ли. — Фиби с сомнением покачала головой. — После того, как ты уехал из города, я нарисовала одну-единственную картину. Не знаю, почему, но у меня пропал интерес к творчеству. Да и вообще, с твоим отъездом жизнь как-то угасла в этом городе, по крайней мере, для меня, а я всегда черпала вдохновение из общения с людьми. Понимаешь?

Бретт кивнул. Он понял самое главное — что нравится ей.

— Значит, ты бросила живопись?

Фиби вздрогнула. Вопрос был задан с безжалостной прямотой. Да, она бросила живопись, и при этом утратила нечто большее — свою личность.

— Можно сказать и так, — проговорила она задумчиво. — Вероятно, ты был прав, когда утверждал, что я сама себя обманываю, думая, что мама и Боб не смогут обойтись без меня. Может быть, я действительно пыталась оправдать таким образом свое пребывание здесь.

Бретт провел рукой по волосам. Она упомянула о вчерашнем разговоре, и у него появилась возможность извиниться, хотя большая часть его слов была правдой.

— Я был слишком суров с тобой вчера, — наконец произнес он. — Мне не следовало говорить, что я занимался с тобой любовью только в память о прошлом.