— Он вообще о ней не говорил. Он просто нес какой-то бред однажды вечером, когда мы были немного пьяны. Билл не пьет, господин Грант. Я хотел бы, чтобы вы это правильно поняли. То есть у него нет обыкновения пить. Некоторые парни у нас пьют — это я признаю, — но такие в ОКЭЛ долго не задерживаются. Они вообще долго не протягивают. Поэтому ОКЭЛ от них избавляется. Не в том дело, что люди гробятся, дело в том, что расходы растут. Время от времени у нас есть свободный вечер, как у других людей. И как раз в один из таких свободных вечеров Билл и разошелся. Все мы были немного в подпитии, так что я не помню никаких подробностей. Я знаю, что мы уже забыли, о чем вели разговор. И по очереди придумывали какие-то необычные тосты. Знаете, что-то вроде: «за третью дочку бургомистра Багдада» или «за мизинчик левой ноги Джун Кей». А Билл сказал: «За рай!» и потом пробормотал этот отрывок насчет говорящих зверей, поющих песков и чего-то такого еще.

— Никто его не спросил об этом его рае?

— Нет! Следующий только ждал, чтобы взять слово. Никто ни на что не обращал внимания. Они просто считали, что тост Билла ужасно скучен. Я бы и сам его не вспомнил, если бы, думая о Билле, не наткнулся на эти слова в газете.

— И он уже никогда об этом не упоминал? Никогда не говорил ни о чем таком, когда был трезв?

— Нет. Билл никогда не любил болтать.

— А как вы думаете? Если бы его что-то очень интересовало, то он придержал бы это для себя?

— О да, он себя так ведет, именно так. Он, знаете ли, не скрытен, только немного замкнут. По-своему он самый открытый субъект, какого только можно себе представить. Он щедр и не заботится о себе. Но в некоторых делах… в делах личных, если вы понимаете, что я имею в виду, он просто замыкается в себе.

— У него была девушка?

— Как и у всякого. Но что-то в этом есть. Все мы, когда у нас свободное время, подхватываем первую попавшуюся. Только Билл может один поехать в другой район города и найти что-то такое, что более в его вкусе.

— Какого города?

— Безразлично какого, это зависит от того, куда мы попадем. Кувейт, Маскат, Кватиф, Мукалла. Где угодно между Аденом и Карачи, если уж об этом речь. Мы большей частью летаем на постоянных линиях, но некоторые летают на трамповых.

— Где летал… летает Билл?

— Везде. Но в последнее время — между Персидским заливом и Южным побережьем.

— То есть над Аравией.

— Да. Это ужасно скучная трасса, но Биллу она нравилась. Что до меня, то я считаю, что он был на ней чересчур долго. Когда ты долго на одной трассе, то тебя охватывает скука.

— Почему вы считаете, что он был на ней слишком долго? Он как-нибудь изменился?

Каллен заколебался.

— Не совсем. Он просто был тем же стариной Биллом, непосредственным и симпатичным. Но он стал таким, что не мог от этого оторваться.

— Вы имеете в виду: оторваться от работы?

— Да. Большинство из нас… собственно говоря, все мы забываем о работе, когда отдаем машину наземному персоналу. И мы не вспоминаем о ней, пока не скажем «привет» дежурному механику на утро следующего дня. Но с Биллом случилось что-то такое, что он стал подолгу просиживать над картами трассы, как будто никогда там не летал.

— Как по-вашему, откуда этот интерес к трассе?

— Я думал, что он ищет способ обойти районы плохой погоды. Этот интерес к картам начался внезапно… Он тогда вернулся очень поздно, потому что его снесло с трассы одним из тех ужасных ураганов, что в той стране приходят неизвестно откуда. Тогда мы почти что уже поставили на нем крест.

— Разве нельзя летать над бурями?

— На длинной трассе, конечно, да. Но когда ты летишь по фрахту, то приходится спускаться вниз в самых неожиданных местах. Так что всегда, в большей или меньшей степени, ты отдаешься на волю погоды.

— Понимаю. И вы думаете, что Билл изменился после того случая?

— Ну, я думаю, что это оставило в нем какой-то след. Я был там, когда он прибыл. То есть приземлился. Я ждал его на поле. Он мне показался чем-то потрясенным.

— Он пережил потрясение?

— Да. Он все еще был там, если вы понимаете, что я имею в виду. Он не слушал, что ему говорили.

— И это именно тогда он начал изучать карты. Чтобы планировать трассу…

— Да. Начиная с того момента, он носил это в себе, вместо того чтобы забыть об этом сразу же, как только сбросил комбинезон. Он даже приобрел привычку опаздывать. Так, будто он отклонялся от курса, чтобы поискать более легкую трассу, — Каллен сделал паузу и после торопливо добавил обеспокоенным голосом: — Я прошу вас понять, господин Грант, я не говорю, что Билл перестал владеть собой.

— Нет, разумеется, нет.

— Когда человек перестает владеть собой, то это не выглядит подобным образом, прошу мне поверить. Тогда человек вообще не хочет и думать о полетах. Он становится нетерпелив, пьет слишком много и в слишком раннее время. Он пытается выклянчить себе короткие рейсы. Он чувствует себя больным, хотя с ним все в порядке. Мы знаем, как это выглядит, когда человек теряет контроль над собой, господин Грант. Такой случай узнаешь сразу, как название фирмы на шторах магазина. Ничего подобного с Биллом не происходило… и мне не кажется, чтобы когда-нибудь могло произойти. Он всего лишь не мог от этого оторваться.

— Это сделалось его манией?

— Что-то в этом роде, как я полагаю.

— У него были какие-нибудь другие интересы?

— Он читал книги, — сказал Каллен огорченно, как бы извиняясь за чудачества друга. — Даже здесь это проявлялось.

— Как это проявлялось?

— Вместо обычных книжек с рассказами у него были, должно быть, только книги об Аравии.

— Да, — сказал задумчиво Грант. С той минуты, когда незнакомец впервые упомянул Аравию, Грант со всем вниманием все «усекал». Аравия для всего мира означала одно: песок. И более того, он осознал, что, когда в то утро в отеле в Скооне у него появилось чувство, будто поющие пески на самом деле где-то существуют, он должен был ассоциировать их именно с Аравией. Где-то в Аравии были пески, которые, может быть, пели.

— А потому я был доволен, когда Билл взял отпуск раньше, чем намеревался, — говорил Тэд Каллен. — Мы планировали в отпуск поехать вместе в Париж, Но он раздумал и сказал, что сперва хотел бы на неделю или, две заскочить в Лондон. Потому что он, знаете ли, англичанин. Так что мы договорилась о встрече в отеле «Сен-Жак» в Париже. Он должен был встретиться там со мной четвертого марта.

— Когда? — спросил Грант и тут же замолчал. Он застыл, как охотник, в поле зрения у которого появилась птица.

— Четвертого марта. А в чем дело?

Поющими песками мог интересоваться любой. Таких, что летают в ОКЭЛ, полным-полно. Но растянутая, туманная история Билла Кенрика, который маниакально интересовался Южной Аравией и не явился на встречу в Париже, внезапно свелась к одной точке, к дате!

Именно 4 марта, когда Билл Кенрик должен был появиться в Париже, лондонский экспресс прибыл в Скоон с мертвым телом молодого мужчины, который интересовался поющими песками. Молодого мужчины с дерзкими бровями. Молодого мужчины, который, судя по внешности, мог быть летчиком. Грант помнил, что он пытался представить его на мостике корабля где-нибудь в бескрайнем море. Он идеально подходил к этому. Но столь же хорошо он выглядел бы и за штурвалом самолета.

— Почему Билл выбрал Париж?

— А почему выбирают Париж?