безоружные полицейские. Все кровопролитие свелось к паре разбитых носов. Кстати, в палате общин министра внутренних дел подвергли критике за его «беспрецедентное вмешательство». Вот вам и все Тонипэнди. Вот вам и зверский расстрел, который Уэльс никогда не забудет!

— Да, — согласился Кэррэдайн после некоторого раздумья. — Вы правы. Это и впрямь напоминает Бостонские события. Делают из мухи слона ради политических интриг.

— Дело, я думаю, даже не в сходстве. А в том, что все люди, до единого, присутствовали при том событии, знали, что выдуманная версия — стопроцентная ложь, но никто об этом и не заикнулся. И теперь уже ничего не исправить. Мы видим, как совершенно неправильная трактовка событий превращается в легенду, в то время как знающие об этом люди предпочитают помалкивать.

— Да. Очень любопытно, как стряпают историю. В конце концов правда о каком-нибудь событии кроется не в чьем-то рассказе о нем. О ней говорят нам мелкие штрихи эпохи. Неприметные факты. Объявление в газете. Продажа дома. Стоимость кольца.

Грант продолжал смотреть в потолок.

Наконец он повернул голову и, заметив выражение лица своего посетителя, спросил:

— Что вас забавляет?

— Я впервые заметил, что вы выглядите как настоящий полицейский.

— Я и чувствую себя как полицейский. Я думаю как полицейский. Я задаю себе вопрос, который задает каждый полицейский после каждого убийства: кому это выгодно? И впервые мне пришло в голову, что версия о том, будто Ричард избавился от мальчиков, чтобы укрепить свое положение на троне, это полная ерунда. Предположим, он и в самом деле уничтожает мальчиков. Но ведь между ним и троном все равно остаются пять их сестер. Не считая двух детей Георга: мальчика и девочки. Эти двое, конечно, уже были лишены права престолонаследия парламентским актом, осудившим их отца; но, как я понимаю, подобные акты, случается, аннулируют… Если претензии Ричарда на корону не были достаточно вескими, все эти наследники были ему серьезной помехой.

— А они все его пережили?

— Не знаю. Придется это выяснить. Во всяком случае, старшая сестра принцев пережила Ричарда, потому что потом стала королевой Англии, выйдя замуж за Генриха.

— Послушайте, мистер Грант, давайте взглянем на все с самого начала. Без учебников истории, современных трактовок, предвзятых мнений и расчетов. В конце концов правда скрывается не в расчетах, а в счетах.

— Складный каламбур, — похвалил Грант. — А он что-нибудь означает?

— Конечно! Настоящая история записывается там, где на нее не смотрят как на историю. В денежных счетах королевского гардероба и отчетах о тратах из королевского «личного кошелька», в конторских книгах и личных письмах. Если, скажем, какой-нибудь биограф настаивает, что у леди имярек никогда не было детей, а в записях ее эконома мы обнаружим: «Для сына, родившегося у миледи под Михайлов день: пять ярдов синей ленты, четыре с половиной пенса», — то мы можем смело предполагать, что в канун дня св. Михаила у миледи все-таки появился наследник.

— Понимаю. Хорошо, так с чего же мы начнем? — осведомился Грант.

— Ну, следствие же ведете вы. Я только на побегушках.

— Не знаю, что бы я делал без вашей помощи…

— Благодарю. Так что же надо выяснить?

— Ну, для начала неплохо бы узнать, как главные герои нашего расследования отреагировали на смерть Эдуарда. Я имею в виду Эдуарда IV. Ведь умер он внезапно, и его смерть застала всех врасплох. Я хотел бы знать реакцию людей, окружавших его.

— Как я понимаю, вас интересует, что они делали, а не что думали.

— Разумеется.

— Это биографы пишут о том, что они думали. Научных работников интересуют их действия.

— Именно это я и хочу знать. Я всегда считал, что поступки намного красноречивее слов.

— Кстати, что пишет сэр Томас Мор о действиях Ричарда, когда тот узнал о смерти своего брата? — спросил Брент.

— Святой сэр Томас (он же Джон Мортон) говорит, что Ричард стал подлизываться к королеве и уговаривать ее не посылать большой охраны для сопровождения наследного принца из Ладлоу, а сам одновременно строил планы похищения мальчиков по дороге в Лондон.

— Значит, согласно св. Мору, Ричард с самого начала намеревался занять место принца?

— Верно.

— Что ж, по меньшей мере мы выясним, кто где был и что делал, а возможно, сумеем сделать выводы о их намерениях.

— Этого я и хочу. В точности.

— Ох уж эти полицейские, — вздохнул юноша. — «Где вы находились в пять часов пополудни пятнадцатого числа сего месяца?»

— Этот метод работает, — заверил Грант. — Да-да, поверьте.

— Что ж, тогда я пойду. Вернусь, как только разузнаю что-нибудь полезное. Я очень благодарен вам, мистер Грант. Это куда интереснее, чем народные восстания.

Он вышел из палаты и растворился в сгущающихся сумерках зимнего вечера; похожее на мантию пальто придавало его худощавой молодой фигуре академическую солидность.

Грант включил лампу и принялся изучать отбрасываемый ею на потолок рисунок, словно видел его впервые.

Брент вот так невзначай подбросил ему поразительно занимательную задачку. Насколько неожиданную, настолько же и обескураживающую.

Почему Ричарда при жизни не обвиняли в убийстве принцев?

Генриху вовсе не требовалось доказывать, что виновен сам Ричард. Мальчики находились на попечении Ричарда. Если, захватив Тауэр, их и впрямь не нашли, то в руках Генриха оказывались куда более весомые козыри против мертвого Ричарда, нежели пустячные обвинения в жестокости и тирании.

Грант проглотил ужин, даже не ощутив вкуса поданных блюд.

Только когда Амазонка, унося поднос, с удовлетворением отметила, что съедены обе котлеты, Грант заметил, что поужинал.

В течение следующего часа Грант глядел в потолок и напряженно думал, перебирая варианты, снова и снова выискивая хотя бы малейшую ниточку, которая могла привести к решению задачи. Наконец, он выбросил мучивший его вопрос из головы. Так он привык делать, когда орешек оказывался слишком твердым, чтобы раскусить его немедленно. Утро вечера мудренее. Возможно, на свежую голову решение придет само собой.

— Вы знаете, что в парламентском акте о лишении Ричарда III всех прав совсем не упоминалось убийство принцев в Тауэре? — спросил Грант на следующее утро хирурга.

— Да ну? — удивился тот. — Странно, не правда ли?

— Весьма. Как вы это объясните?

— Быть может, они пытались приглушить скандал. Ради семейной чести.

— Нет. Ричард был последним в своей ветви. Ему наследовал первый Тюдор. Генрих VII.

— Да, да, верно, я совсем забыл. История мне всегда плохо давалась. На уроках истории я делал домашние задания по алгебре. В школе историю вообще как-то скучно преподают. С портретами, наверное, было бы интереснее. — Он посмотрел на портрет Ричарда и снова занялся осмотром Гранта. — А вот это мне нравится куда больше, рад за вас. Болей больше нет?

Добродушный хирург вышел. Лица интересовали его постольку, поскольку являлись частью его ремесла, но история для него была лишь предметом, предназначавшимся совсем для других целей; предметом, на котором можно было решать задачи по алгебре под партой. У него на попечении находились