— Пожалуй, вы правы.

— И конечно, при гораздо более строгом Ричарде Мортону жилось похуже, чем при добродушном Эдуарде. Так что он занял бы сторону Вудвиллов даже без убийства мальчиков.

— Относительно этого убийства… — начал было молодой человек и замолчал.

— Слушаю вас.

— Относительно этого убийства, убийства двух принцев… Разве не странно, что никто не говорит о нем?

— Как это понимать: никто не говорит?

— Последние три недели я просматривал бумаги современников Ричарда — письма и тому подобное. И нигде ни слова о принцах.

— Быть может, люди просто боялись? В то время было опасно распускать язык.

— Хорошо. Тогда, как вам понравится другой факт? Известно, что после битвы при Босворте Генрих созвал парламент, который по его требованию принял акт, обвиняющий Ричарда в государственной измене. Там Ричарду в вину ставится жестокость и тирания, но даже не упоминается об убийстве принцев.

— Что?! — воскликнул пораженный Грант.

— Да, да! Ваше удивление вполне оправданно.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно.

— Но Генрих занял Тауэр немедленно по прибытия в Лондон после битвы. Если мальчики исчезли, он тут же поспешил бы возвестить об этом. Такой козырь! — Грант озадаченно умолк. — Я не вижу здесь смысла, — продолжал он. — Как можно объяснить, что Генрих не пытался воспользоваться исчезновением принцев?

Брент поудобнее поставил свои длинные ноги.

— Существует единственное объяснение, — промолвил он. — Мальчики никуда не исчезали.

Наступило еще более долгое молчание, во время которого Грант и Кэррэдайн поедали друг друга глазами.

— Какая-то ерунда получается, — не выдержал наконец Грант. — Должно существовать какое-то очевидное объяснение, которого мы просто не видим.

— Например?

— Не знаю; не было времени подумать.

— У меня было почти три дня, но я так и не придумал ничего подходящего. Единственная гипотеза, объясняющая все факты, состоит в том, что, когда Генрих овладел Тауэром, принцы были живы. Акт, обвиняющий Ричарда в измене, составлен самым бессовестным образом. Генрих также обвиняет в измене сторонников Ричарда, оставшихся верными законному королю, сражающемуся против завоевателя. В акт были включены все обвинения, которые только мог сочинить Генрих. Худшими из них были обвинения в жестокости и тирании. Но о принцах там ни слова.

— Поразительно.

— Невероятно, но факт.

— Значит, при жизни Ричарда его в убийстве принцев не обвиняли.

— Правильно.

— Но… погодите. Ведь за это убийство повесили Тиррела. Перед смертью он во всем сознался. Вот, смотрите. — Грант взял книгу Олифанта и стал искать нужное место. — Тут где-то все написано. Никаких загадок. Убийство совершил Тиррел; его признали виновным, он сознался и взошел на эшафот.

— Это случилось сразу после вступления Генриха в Лондон?

— Сейчас посмотрим. Вот здесь. — Грант быстро просмотрел страницу. — Нет, его казнили в 1502 году… — Тут он внезапно понял смысл названной даты и повторил, уже озадаченно: — В 1502 году…

— Но ведь… но ведь это…

— Да. Спустя почти двадцать лет…

Брент пошарил в кармане, вытащил портсигар и затем торопливо спрятал его.

— Курите, если хотите, — сказал Грант. — А мне хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче. Голова моя, похоже, работает не слишком уверенно. Сейчас я чувствую себя, как в детстве во время игры в жмурки, после того как мне завязали глаза и хорошенько раскрутили.

— Да, — согласился Кэррэдайн, закуривая сигарету. — Полная тьма, и голова кружится.

— Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, — через некоторое время произнес Грант.

— Разве?

— А разве могут?

— Раньше я тоже так думал, но теперь уже не столь уверен…

— Не слишком ли вы поспешны в своем скептицизме?

— Нет. И потрясла меня даже не наша история с Ричардом.

— А что же?

— Одно событие двухсотлетней давности, названное Бостонской бойней. Слышали о нем?

— Конечно.

— Так вот, учась в колледже, я совершенно случайно обнаружил, что Бостонская бойня оказалась всего лишь мелкой уличной потасовкой. Толпа швыряла камнями в часового. Пострадали всего четыре человека. А меня воспитывали на Бостонской бойне. Моя грудь просто раздувалась при одном воспоминании о ней. Кровь вскипала при мысли о том, как английские солдаты косили ружейным огнем беспомощных горожан. Вы не можете себе представить, каким ударом было узнать, что на самом деле все сводилось к драке, столь же обыденной, как нынешние стычки между полицией и забастовщиками, которым уделяется лишь несколько строк в местной газете.

Не услышав ответа, Кэррэдайн прищурился на свет, чтобы увидеть, как Грант воспринял его слова. Но Грант лежал неподвижно, уставившись в потолок, будто изучая невидимый рисунок.

— Вот почему меня так интересуют наши исследования. — Кэррэдайн попытался продолжить разговор.

Наконец Грант молча протянул руку, и Кэррэдайн дал ему сигарету и зажег ее. Они курили, не говоря ни слова.

— Тонипэнди, — вдруг выпалил Грант.

— Что?

Но Грант был еще погружен в свои мысли.

— В конце концов я знаю, как такой же номер проделывали и здесь, — заметил Грант, обращаясь скорее к потолку, нежели к Кэррэдайну. — Это Тонипэнди.

— Что за таинственное Тонипэнди? — переспросил Брент. — Похоже на название патентованного лекарства…

— Тонипэнди, — начал Грант тем же задумчивым тоном, — это местечко в Южном Уэльсе. Если попадете в те края, то наверняка услышите, как в 1910 году правительство послало войска расстреливать бастовавших валлийских шахтеров. Вам, возможно, расскажут еще, что ответственность несет Уинстон Черчилль, который в ту пору был министром внутренних дел. Южный Уэльс, скажут вам, никогда не забудет Тонипэнди!

Кэррэдайн посерьезнел.

— А как все обстояло на самом деле?

— Реальные факты таковы. Во время забастовки ситуация стала выходить из-под контроля. Уже принялись громить магазины, уничтожать собственность. Начальник полиции графства запросил министерство внутренних дел, чтобы ввели войска. А если уж сам начальник полиции считает, что без вмешательства войск не обойтись, то у министерства внутренних дел выбора практически не остается. Тем не менее Черчилль наотрез отказался использовать воинские формирования против разгулявшейся толпы. Он приостановил продвижение войск и направил взамен отряд обычных лондонских полицейских, вооруженных лишь скатанными плащами. Войска оставались в резерве, и погромщиков утихомиривали