с супом…

Роберт принес поднос, с четырьмя плоскими чашками, а следом вошла Марион, неся большое блюдо под серебряной крышкой. Когда суп был съеден, Марион поставила перед матерью блюдо, а перед Кевином — бутылку вина. Под крышкой лежал жареный цыпленок, окруженный овощами, а вино оказалось «Монтраше».

— О-о, «Монтраше»! — воскликнул Кевин. — Да просто великолепно.

— Роберт сказал нам, что вы любитель кларета, — отозвалась Марион, — но в погребе старого мистера Кроуля хорошего красного не осталось. Так что пришлось выбирать между этим вином и красным бургундским. Однако бургундское хорошо только в зимние вечера и вряд ли уж так хорошо в летний день, да еще при цыпленке.

Кевин заметил, что не часто встречаются женщины, понимающие толк в напитках, если, конечно, последние не шипят и не взрываются.

— Мы обе, — сказала миссис Шарп, — с молодых лет умеем разбираться в винах. У моего мужа был недурной погреб, но вкус, признаться, был хуже моего. А у моего брата в Лессуэйс и прекрасный погреб, и тонкий вкус.

— Лессуэйс, — повторил Кевин, вглядываясь в миссис Шарп, будто искал в лице ее какое-то сходство. — А вы не сестра Чарли Мередита?

— Родная сестра. Вы знаете Чарли? Быть не может, вы для этого слишком молоды.

— Мой первый пони, так сказать личный, был выращен вашим братом. Этот пони прожил у меня семь лет, и ничего дурного я от него не видел.

После этого, конечно, оба забыли о присутствии других и даже о еде. Поймав на себе взгляд Марион, Роберт, веселый и довольный, сказал:

— А вы наклеветали на себя, уверяя, что не умеете готовить!

— Будь вы женщиной, вы бы заметили, что ничего я и не готовила! Суп — это консервы, я лишь туда прибавила немного шерри и разных травок. А цыпленок прибыл с фермы Стэйплс. Я облила его кипятком, прибавила всего, что только могла придумать, и, помолившись, поставила в духовку. Что касается сыра, то он тоже с фермы Стэйплс.

— Ну, а прекрасные хлебцы к сыру?

— Их испекла хозяйка Стэнли.

Оба засмеялись. Завтра она предстанет перед судом, завтра она будет одной из героинь процесса, эдаким развлечением милфордцев… Но сегодня жизнь была еще ее собственной, и Марион могла смеяться и радоваться обществу. Так говорили ее веселые глаза.

Они взяли тарелки прямо из-под носа двух других своих сотрапезников — а те продолжали говорить, ничего не замечая, — унесли поднос с грязной посудой на кухню и стали варить там кофе. Кухня была большим мрачным помещением с каменным полом и старинной раковиной для стока воды, и вид ее наводил тоску…

— Мы топили плиту только по понедельникам, когда приходила уборщица, — сказала Марион, — а вообще-то мы готовим на керосинке.

И Роберт подумал о горячей воде, которая, стоит повернуть кран, бежит в сияющую чистотой ванну, и почувствовал себя пристыженным. Роберт привык к комфорту, и нелегко было ему вообразить, как живут люди, которым надо греть воду для мытья и стряпни на керосинке.

— А ваш друг — человек обаятельный! — сказала Марион, наливая горячий кофе в кувшин, — в нем есть нечто мефистофельское. Вообразить его своим противником не очень-то приятно, но он — обаятельный!

— Ирландская кровь, — мрачно отозвался Роберт. — Ирландцам ничего не стоит обольстить людей. Нам, бедным англосаксам, остается только удивляться, как они это делают!

Она повернулась, чтобы передать ему поднос, и стояла лицом к нему, руки их почти соприкасались.

— У англосаксов есть два качества, которые я ценю превыше всего: доброта и то, что на них можно положиться. Или так: терпимость и надежность. Вот этих качеств кельтам как раз и недостает… А, черт! Сливки забыла. Сейчас, сейчас. Я их в чуланчике охлаждаю.

Она вернулась со сливками и сказала, подражая крестьянскому говору:

— Я вроде бы наслышана, что у некоторых есть такие штуки, которые зовут «холодильниками», что ли, но нам-то они ни к чему!

Роберт нес поднос с кофе в гостиную, залитую солнцем, и представлял себе, какой адский холод стоит зимой на кухне. Ведь плита там не топится! Это не прежние времена, когда в распоряжении кухарки была дюжина слуг и можно было заказывать уголь в любом количестве. Ему страстно захотелось забрать отсюда Марион. Он сам хорошенько не знал — куда: ведь его дом был заполнен присутствием тети Лин.

Во время кофе Роберт завел разговор о возможности продажи дома Фрэнчайз и покупки вместо него коттеджа.

— Да наш дом никто не купит, — сказала Марион, — Кому он нужен? Для школы слишком мал, для семьи слишком велик и уж очень от всего удален. Между прочим, он вполне бы годился для сумасшедшего дома, — задумчиво добавила Марион, уставившись на розовую кирпичную стену за окном, и Роберт поймал быстрый, любопытный взгляд, который Кевин метнул на Марион, — тут очень тихо. Ни деревьев со скрипом веток, ни плюща, постукивающего в окна, ни птиц, поднимающих с раннего утра такой громкий щебет, что кричать хочется… Чрезвычайно подходящее место для истерзанных нервов. Вот, может быть, это качество кому-то и подойдет!

Итак, ей нравилась тишина, та тишина, которая ему казалась такой угнетающей. Видимо, именно о такой тишине она мечтала во время своей тесной, шумной, бедной лондонской жизни. Этот большой, тихий, безобразный дом оказался убежищем! Но отныне он перестал быть убежищем.

Настанет день — Господи, помоги, чтобы он настал! — и Бетти Кейн лишится доверия и любви окружающих.

— Ну, а теперь, — сказала Марион, — приглашаю вас взглянуть на «роковой чердак».

— С удовольствием, — отозвался Кевин, — интересно взглянуть на предметы, якобы опознанные девочкой. По-моему, все ее заявления — результат логических догадок. Ну, например, отсутствие ковра на втором марше лестницы или деревянный комод — что-то в этом роде всегда есть в деревенском доме. Или ящик с плоской крышкой…

— Вот именно! Сначала мне было просто страшно слышать, как она называла одну вещь за другой, и я не могла собраться с мыслями, но позже поняла, что не так-то уж много она перечислила правильно в своем заявлении. И она сделала одну серьезную ошибку, которую никто не заметил. Ее заявление с вами, Роберт?

Роберт кивнул, и вместе с Марион и Кевином отправился на чердак…

— Вчера вечером, — сказала Марион, — я зашла сюда. Это мой обычный субботний рейд с влажной тряпкой по всему дому…

Кевин подошел к окну:

— Итак, этот вид из окна она описала…

— Да. Этот вид она описала. И если я правильно вспомнила вчера вечером ее слова, то… Роберт, прочитайте, пожалуйста, то место, где она говорит о том, что видела из этого окна.

Роберт отыскал нужный абзац и стал читать. Кевин слегка наклонился вперед к маленькому круглому оконцу, а Марион, стоя за его спиной, улыбалась загадочно.

«Из окна чердака я могла видеть высокую кирпичную стену и большие железные ворота. Позади стены шла дорога, потому что я видела телеграфные столбы. Нет, я не могла видеть идущие по дороге машины, стена была слишком высока. Изредка лишь крыши грузовиков. Сквозь ворота тоже ничего не увидишь, потому что они закрыты изнутри листовым железом. От ворот автомобильная дорожка сначала идет прямо, затем разветвляется, делая круг у двери. Нет, я не помню никаких кустов…»

— Ну и ну! — крикнул Кевин.

— В чем дело? — удивился Роберт.

— Прочитай-ка снова насчет дорожки!

«От ворот автомобильная дорожка сначала идет прямо, потом разветвляется, делая круг…»