Выстрел раскатился по окрестностям гулким эхом. Сенин не видел точно, куда стреляет, в его положении о прицельной стрельбе и речи быть не могло. Однако его тут же отпустили. Он извернулся, вскочил и со всего маху ударил ногой в темное пятно, что шевелилось рядом. Пятно издало приглушенный вздох и отвалилось назад.

Сенин отскочил, выставив перед собой пистолет. Глаза кое-как видели, он уверенно держал врага на прицеле. Через секунду глаза стали видеть лучше. И тогда у Сенина мурашки пошли по спине...

Он видел самого себя. Казалось, трудно было узнать кого-то в этом заросшем субъекте, завернутом в драное тряпье. Но Сенин видел уже не глазами, а всем своим существом. Он видел себя. Не двойника, не отражение, не биологическую копию. Именно себя.

И речи быть не могло о том, чтобы нажать на курок. Нельзя выстрелить в себя – в свои же переживания, воспоминания, надежды, мечты. Невозможно, противоестественно, преступно.

Сенин чувствовал, что он сам лежит сейчас в снегу, с окровавленной головой, под прицелом пистолета. Сердце сжималось от жалости к самому себе. Собственные губы бесшумно молили о пощаде.

Между тем подражатель пришел в себя. Он, не отрывая от Сенина настороженного взгляда, протянул руку в снег – там лежала ржавая металлическая полоса с набалдашником.

Сенин подался назад. Он знал, что сейчас произойдет, но по-прежнему не смел стрелять.

Подражатель начал медленно подниматься...

– Кто здесь?! – донесся окрик от крыльца.

По ступеням застучали ботинки. Подражатель затравленно обернулся, затем отшвырнул в сторону свою железку и мгновенно исчез в темном проходе между заборами.

– Кто здесь? – снова прозвучал голос, теперь уже совсем рядом. – Командир, ты?

– Гордосевич, – с облечением выдохнул Сенин. – Ты не представляешь, как ты вовремя.

Гордосевич с испугом смотрел на командира – растрепанного, облепленного снегом, с окровавленным лицом, да еще с пистолетом в руке.

– Это ты стрелял, командир?

– Я стрелял. Шастает кто-то по подворотням... Какая-то нечисть.

– Нечисть? – недоверчиво проговорил Гордосевич.

Они прошли в дом. Сенина трясло и колотило. У себя в комнате он быстро содрал с себя одежду, умылся, промокнул салфеткой ссадину на скуле. Руки ходили ходуном. Гордосевич молча стоял рядом, казалось, он просто не смеет оставить командира в таком состоянии.

– Это был он? – спросил, наконец, боец.

– Он, – кивнул Сенин. – Свиделись.

Гордосевич подхватил автомат и шагнул к двери.

– Я его догоню.

– Кончай! Все равно не догонишь, остынь.

Он упал в кресло, пытаясь совладать со все еще трясущимися конечностями.

– Может, выпить принести?

– Нет, – замотал головой Сенин. – Не могу. Ничего не могу. Представляешь, он такой же, как я. Совершенно такой же.

– Ну, да, похож. Я же говорил.

– Да нет, не похож. Он абсолютно такой же. Он так же двигается, так же мыслит... Все получилось, как я и думал. Я всю дорогу шел и озирался. Только у самой двери сорвался, голову потерял, побежал – вот тут он меня и накрыл. Я ведь знал, что так и будет, и все равно не уберегся.

– А по-моему, уберегся, – возразил Гордосевич.

– Ну, да, конечно, – согласился Сенин. – Я все-таки был готов к удару. Видимо дернулся в последний момент, ушел в сторону, поэтому он и не смог меня завалить с первого раза. Предупрежден – значит вооружен, помнишь?

– Помню. А что ж ты его не добил? Промахнулся, что ли?

– Я в него не стрелял. Даже не пытался.

– Как так? – искренне удивился Гордосевич.

Сенин задумался. Попробуй, объясни человеку, каково это – стрелять в самого себя.

– Не знаю, – сказал он. – Я просто не смог.

– Вот, значит, как, – задумчиво изрек боец. – Получается, командир, что и ты бздишь, когда страшно? Извиняюсь, конечно...

– Все бздят, когда страшно. Уж поверь. А знаешь, я понял, почему они укокошили полторы тысячи человек, а никто даже пикнуть не успел.

– И почему?

– Чтобы уничтожить врага, нужно знать его, как самого себя. А они – знали. Именно как самих себя, понимаешь?

– Кажется, да. А может, и нет. Я ведь не такой, сам знаешь.

– Вот и радуйся, Гордосевич. Твое счастье...

Ранним утром Сенина растолкал биолог. Сенин спросонья послал его к черту, но потом пришлось разлепить глаза и подняться.

Вид у Валенски был отнюдь не цветущий. Было видно, что поспать ему пришлось совсем немного.

– Просыпайся же, – с отчаянием воскликнул он. – Есть проблемы.

– Проблемы? – Сенин силился стряхнуть сонливость.

– Нужно сообщать командованию. Дела плохи.

– Что сообщать?

– За ночь больным стало хуже. Несколько человек почти парализованы. Мы не можем остановить внутреннее развитие болезни.

Сон как рукой сняло.

– Я так и знал. – Сенин в сердцах стукнул кулаком по кровати. – А что с вашим лекарством?

– Мы ничего не успеваем. Я сегодня спал всего час, мы там уже валимся с ног.

Сенин встал, начал одеваться.

– Ты пойдешь со мной, – сказал он. – Они будут задавать вопросы, а я в этих делах двух слов не свяжу.

– Нет-нет, – замотал головой Валенски. Он сунул Сенину оптическую карту и отошел назад, давая понять, что умывает руки. – Там подробный отчет, все данные. Им не придется задавать вопросы.

– Подготовился, значит, – хмуро проворчал Сенин. – Выходит, все стрелы сейчас полетят в мою задницу, а ты отделался отчетом.

– При всем сочувствии, – с сожалением произнес Валенски, – общаться с начальниками сейчас выше моих сил. Я вообще-то хотел поспать хоть часок.

– Иди, спи, – продолжал хмуриться Сенин. – Только слишком крепко не засыпай. Если начнут спрашивать – вызову тебя по радио.

– Ясно, – с готовностью ответил Валенски, устремляясь к двери.

– Обожди. – Сенин коротко вздохнул. – В общем, повстречались мы с братиком. Вчера, как стемнело.

– Что? – Валенски, казалось, пришел в ужас. – И как же..?

– Нормально. Обошлось. Скажем так, повезло – люди услышали.

– А эта штука... – Валенски уставился на ссадину у Сенина на скуле.

– Да-да. Именно то, что ты подумал.

– Тебе больше нельзя ходить одному. Тем более, ночью. И сейчас – ты же идешь в крепость! Возьми с собой хоть кого-нибудь.

– «Кто-нибудь» не подойдет. Возьму Гордосевича – он свой. Слышь, Валенски, а я и вправду не смог его убить. На мушке держал, палец на крючке, а никак...

– Знаю, – медленно кивнул биолог, глядя в невидимую точку. – Я это уже проходил. Ты перед ним беспомощен, как отражение в зеркале. Зеркало ведь так легко разбить, и отражению останется только умереть вместе с ним.

Гордосевич, кажется, уже понял, что ему отныне придется быть телохранителем командира. Едва Сенин