– Что ж, мы знаем, что мистер Сабич в тот вечер был у мисс Полимус, поскольку его отпечатки имеются на других предметах, – верно я говорю?
– Не вполне, сэр.
– Почему? Должны же, например, быть отпечатки на шпингалетах. Окна ведь были открыты.
– Отпечатки были, но мы их не идентифицировали.
– Как? Значит, их оставил не мистер Сабич?
– И не мисс Полимус. Это исключено.
– То есть отпечатки принадлежат некоему третьему лицу?
– Именно так, сэр.
– И на стакане, и на шпингалетах отпечатки пальцев третьего лица?
– Совершенно верно.
Сэнди просматривает список мест и предметов в квартире Каролины, которые подверглись дактилоскопической экспертизе, – опрокинутый кофейный столик, каминные щипцы, которые могли быть орудием убийства, поверхность бара, входная дверь, окна, что-то еще…
– И отпечатков пальцев мистера Сабича нигде больше нет?
– Совершенно верно, сэр.
– Его отпечатки только на пропавшем стакане?
– Только на стакане.
– Но мистер Сабич должен был бы оставить отпечатки где-то еще, если он был в квартире.
– Мог оставить, а мог и не оставить. Самые отчетливые отпечатки получаются на стекле.
Сэнди, разумеется, знает ответы на свои вопросы и тем не менее продолжает.
– Да, но на столе, на окнах?
Дикерман пожимает плечами. Его дело – снимать и распознавать отпечатки пальцев, а не объяснять, как, что и почему.
– Сэр, – говорит Сэнди, – сколько всего неидентифицированных отпечатков, то есть не принадлежащих ни мистеру Сабичу, ни мисс Полимус, вы обнаружили?
– Кажется, пять. Один на щеколде, один на оконной раме, один на стакане и два на бутылках со спиртным.
– И все они оставлены одним и тем же лицом?
– Этого я не знаю.
Сэнди наклоняется вперед:
– Почему? Пожалуйста, разъясните.
– Это невозможно установить. Я одно могу сказать: эти отпечатки не фигурируют в дактилоскопической базе государственных служащих нашего округа. За людьми, которым принадлежат отпечатки, нет уголовного прошлого. Эти отпечатки могли быть оставлены и пятью различными лицами, и одним человеком. Допустим, уборщицей, соседом или любовником.
– И все-таки я не понимаю, – повторяет Сэнди, хотя прекрасно все понимает.
– Мистер Стерн, у человека десять пальцев. Без дополнительных данных невозможно определить, что отпечаток А – от указательного пальца, а отпечаток Б – от большого. Кроме того, есть правая рука и есть левая.
– Да-да, естественно, мистер Дикерман, естественно. Я, кажется, понял… Кто из прокуроров руководил вашей работой после мистера Сабича?
– Мольто.
И по тону, и по тому, что Мори обошелся без общепринятого «мистер», становится ясно, что он невысокого мнения о Томми.
– Мистер Мольто, разумеется, попросил вас посмотреть эти пять неидентифицированных отпечатков, чтобы установить, не оставлены ли два из них одним пальцем?
Здорово, думаю я про себя, просто замечательно. О таких нюансах сам я всегда забывал спросить.
– Ничего он не просил, сэр, – отвечает Мори.
Один из присяжных, компьютерщик, недоуменно качает головой, словно говоря: «Ну и ну!», – потом поворачивается к молодой аптекарше, и они обмениваются репликами.
– Это быстро можно сделать, дело нехитрое, – добавляет Мори.
– Мистер Дикерман, вы не знаете, почему мистер Мольто не попросил вас сделать это?
Хороший адвокат никогда не спросит «почему», если не знает ответа, который последует. Явное упущение. Работы по горло, не знаешь, за что взяться, трудно сосредоточиться. Любой ответ обернется против Мольто.
– Наверное, это его не интересовало, – говорит наконец Мори.
– Наверное, – отзывается Сэнди.
К присяге приводится свидетельница обвинения мисс Мейбл Беатрис, домработница-негритянка из Ниринга, а я тем временем думаю о другом. О прошлых годах в прокуратуре, о том, как постепенно там возник барьер между сотрудниками, из-за которого мы поссорились с Нико. Реймонд предпочитал брать людей с дипломом о высшем юридическом образовании. После периода обучения он назначал их в Особый отдел. Мы преследовали состоятельных граждан за взяточничество и мошенничество, вели крупные долговременные расследования, учились вести дела против лучших адвокатов округа, таких как Алехандро Стерн. Но Мольто и Нико так и не сумели подняться выше уличной уголовщины. Причудливая смесь высокомерия и угодливой старательности у Томми Мольто слишком долго варилась на делах об убийстве в окраинных филиалах, где нет никаких сдерживающих факторов, где адвокаты подсудимых прибегают к дешевым уловкам, а обвинители им подражают. В результате Томми стал прокурором, каких полно в нашем учреждении, – юристом, который не делает различия между убеждением и обманом, который рассматривает судебный процесс как чередование хитроумных трюков и ухищрений. Сверлящий взгляд Мольто говорит о сообразительности, он умнее своего патрона. Однако многие уже поняли, что его усердие не от большого ума. Томми готов на все ради достижения цели. Враждебность между ним и Ларреном отчасти объясняется соперничеством из-за Каролины.
Не иссякает мой интерес и к Леону, к «папке П.», к тому, нет ли за Мольто темных делишек. Меня заинтриговало замечание Нико об особых отношениях между ним и Каролиной, а та, конечно же, водила его за нос и вертела им как хотела. С каждым днем я все больше убеждался, что нет такой низости, до которой он не опустился бы. Давними адвокатскими приемами Сэнди может поставить обвинителя в положение подсудимого. Может, он старается достать именно Мольто, который тщетно пытается выстроить надежную оборону. Допрашивая домработницу, он допускает грубейшую ошибку.
Мисс Беатрис показывает, что во вторник вечером – это было в апреле – на автобусной остановке она видела белого мужчину. Она не помнит, в который вторник это было, но точно во вторник, потому как по вторникам она задерживается на работе, и точно апрель, потому как в апреле ее первый раз допрашивала полиция.
– А теперь, мэм, посмотрите, нет ли в зале человека, которого вы раньше видели, – говорит Мольто.
Свидетельница показывает на меня. Мольто садится на свое место. Допрос начинает Сэнди.
Мисс Беатрис – пожилая полная женщина с живым и добрым лицом. Седые волосы собраны в пучок на затылке. На носу круглые очки в проволочной оправе.
– Мисс Беатрис, как я понимаю, вы приходите на автобусную остановку пораньше, – говорит Сэнди, хотя знает это из копии ее первого допроса в полиции.
– Ага, сэр. Мисс Юнгер обычно отпускает меня пораньше, чтобы я успела купить вечернюю газету и занять в автобусе местечко.
– Автобус, в котором вы ездите в город, тот же самый, который приходит из города?
– Ага.
– То есть в Ниринге кончается данный маршрут, и автобус идет назад.
– Верно, сэр. Как раз в Ниринге автобус и поворачивает.
– И вы каждый вечер спешите на остановку к приходу автобуса без четверти…
– Без четверти шесть, сэр. Да, каждый вечер, окромя вторников, как я уже сказала.
– Люди, которые приезжают из города, сходят с автобуса и идут мимо вас, и вы имеете возможность видеть их лица?
– Ага, имею. И у многих лица усталые.
– Не знаю, должен ли я это спрашивать?.. – Сэнди изображает колебание. – Вы не станете утверждать, что мистер Сабич – тот белый мужчина, которого вы видели на остановке во вторник вечером?
Мисс Беатрис энергично мотает головой.
– Ни под каким видом. Я должна кое-что объяснить вам.
– Пожалуйста, объясните.
– Я точно знаю, что видела этого джентльмена. – Она кивает на меня. – Я это мистеру Мольто много раз говорила. Я видела его, когда приходила на остановку. Я припоминаю, что видела его во вторник, потому как по вторникам мисс Юнгер возвращается домой только в полвосьмого. И это был белый мужчина, это точно, потому как немногие белые джентльмены ездят в город в такой поздний час. Я только не припомню, видела я этого джентльмена или другого. Лицо его мне знакомо, но я не знаю, видела я его на остановке или в автобусе.
– Значит, вы сомневаетесь, что в тот вечер вы видели мистера Сабича.
– Ага, сомневаюсь. Может, он, а может – нет.
– Вы беседовали с мистером Мольто о ваших показаниях?
– Много раз.
– И вы говорили ему то, что только что сказали нам?
– А как же иначе, сэр?
Сэнди устремляет на Мольто взгляд, полный язвительного упрека.
