пишу я Кемпу записку. Джейми кивает, он тоже об этом подумал. Когда мистер Крапотник умер, Каролина послала цветы, хотя так делать не принято.
Нико не терпится поскорее отделаться от свидетельницы. Он даже не рискует задать вопрос о том вечере, когда было совершено убийство.
– Миссис Крапотник, в этом зале есть кто-нибудь, кого вы видели у квартиры мисс Полимус? – спрашивает он.
– Вон его видела. – Бренча браслетами, она показывает рукой на Ларрена.
Ларрен закрывает лицо ладонями, трясясь от смеха. В зале хохочут. Поняв, что брякнула что-то не то, миссис Крапотник спешит поправить дело:
– И его тоже, – говорит она, показывая на Томми Мольто. Тот оглядывается посмотреть, не сидит ли кто-нибудь за ним.
Нико раскладывает перед миссис Крапотник фотографии; среди них и та, на которой она узнала меня. Она смотрит на снимки, потом на меня и пожимает плечами, как бы говоря: бог его знает.
– Помните, вы узнали человека на фотографии под номером четыре?
– Бог его знает, – говорит она громко. Нико опять возводит глаза к небу. – А-а, да-да, я говорила, что, кажись, это он.
Нико садится на место.
– Защита, приступайте к своим вопросам.
– У меня, собственно, только один вопрос, – откликается Сэнди. – Миссис Крапотник, в вашем доме имеется кондиционер?
– Кондиционер? – Она поворачивается к судье: – Какое ему дело, есть у меня кондиционер или нет?
Ларрен встает с кресла, выпрямляется во всю высоту своего роста.
– Миссис Крапотник, – говорит он, сдерживая раздражение. – Вы должны сказать «да» или «нет» и ничего больше. Иначе я обвиню вас в неуважении к суду.
– Да, есть, – буркает миссис Крапотник.
– Ваша честь, – говорит Сэнди, – в протоколе будет зафиксировано, что свидетельница не уверена, что узнала на фотографии мистера Сабича?
– В протоколе будет зафиксировано, – отвечает Ларрен, – что мистер Сабич является одним из тех присутствующих на данном заседании лиц, которые приходили в гости к мисс Полимус.
Под смех зала Ларрен Литл закрывает заседание и уходит к себе. Обступившим его журналистам Сэнди говорит, что не станет подводить итоги дня. Джейми запихивает в портфель босса бумаги. Сэнди берет меня под локоть и ведет в коридор.
– Рано радоваться, – говорит он. – Вечером нам придется посидеть. Завтра свидетельствует Реймонд Хорган.
Как все знакомо! Вечером я возвращаюсь домой после дня, проведенного в здании суда, усталый, как чернорабочий. Кости ломит, мышцы напряжены, потная рубашка липнет к телу.
Сидя в зале заседаний, я почти забываю, кого судят, и внимательно слежу за процессом. Если меня оправдают, я вернусь к своей работе, опять накинусь на книги, делая выписки и заметки. Я всегда был трудоголиком. Далеко за полночь автобус приезжает в Ниринг. Я иду пустынными улицами пригорода, меня отхватывает знакомое чувство покоя. Я достиг своей гавани.
У двери дома я сажусь в кресло-качалку и снимаю ботинки, чтобы не разбудить Барбару, когда поднимусь наверх. В доме тихо и темно. Я упиваюсь тишиной и темнотой и в уме подвожу итоги дня. И вдруг под влиянием то ли разговоров в суде, то ли непрошеных воспоминаний о том, как я, крадучись, точно вор, возвращался домой в те сладостные недели и месяцы, перед моим мысленным взором возникает видение: обнаженная по пояс Каролина, ее высокие упругие груди и большие торчащие соски, ее распущенные волосы наэлектризованы от нашей возни в постели, полураскрытый чувственный рот и губы, с которых вот-вот сорвется какая-нибудь непристойная шутка. Я застываю от горячего желания, и мне безразлично, что оно неисполнимо, что это сумасшествие. Я шепчу ее имя: «Каролина…» Меня захлестывает волна нежности, и мне хочется быть с нею снова и снова… Потом видение пропадает, растворяется в воздухе. Я с трудом перевожу дыхание. Теперь мне не заснуть несколько часов. Я шарю на полке, ищу что-нибудь выпить. Надо бы подумать, что означает это полуночное видение, но я не в состоянии думать. Все прошло, прошло безвозвратно. Я сажусь в кресло и кладу на колени портфель. С ним, странное дело, спокойнее.
Перед моим мысленным взором проходят люди, сыгравшие большую роль в моей жизни, крутятся около, как спутники вокруг планеты. Барбара, Нат, мои родители… Я вздрагиваю от переизбытка привязанности, любви и горького сожаления и стыда. Полный отчаяния, я обещаю всем им, себе, Богу, в которого не верю, что, если избавлюсь от этой напасти, буду жить иначе – лучше. Обещание твердое, искреннее, как последние слова умирающего.
Я пью виски и жду, когда на меня снизойдет покой.
Глава 28
Как только Реймонд Хорган входит в зал заседаний, я замечаю, что на нем тот же легкий полотняный светло-синий костюм, в котором он был на похоронах Каролины. Реймонд располнел, но держится так же уверенно и внушительно. Его можно было бы назвать грузноватым, однако идет он легко, и по всему видно, что это птица высокого полета. Ларрен приводит его к присяге, они обмениваются понимающими улыбками. Сев на свое место, он оглядывает присутствующих профессиональным взглядом, кивает Стерну, встречается глазами со мной. Я стараюсь смотреть на него спокойно и холодно. В эту минуту я всем сердцем жажду, чтобы меня оправдали – не ради самой свободы, а для того, чтобы увидеть, как он будет прятать глаза, когда мы встретимся на улице.
В зале напряженная тишина, слышны только перешептывания. Народу собралось человек четыреста. Все ждут не дождутся начала заседания. Для прессы поставили дополнительный ряд стульев. Удивительно, что репортеры из уважения к Стерну не донимают меня вопросами. Мы с Барбарой можем сравнительно спокойно прийти и уйти. Иногда, правда, остановит меня в коридоре кто-нибудь, с кем мы знакомы много лет, но и этих людей я отсылаю к Алехандро Стерну. На прошлой неделе подошел ко мне внештатный журналист из Нью-Йорка, сказал, что хочет написать книгу о процессе надо мной. Публика заинтересуется, уверял он. Приглашение угостить меня обедом я не принял.
Сегодня пресса вообще забыла обо мне, если бы не утренние газеты. Я давно перестал смотреть телевизор. От телеотчетов о том, как идет процесс по моему делу, я прихожу в бешенство, даже если их ошибки говорят в мою пользу. Мы едем с Барбарой в город, и в глаза бросаются кричащие заголовки в окошечках газетных автоматов. Два городских издания словно состязаются в подаче «клубнички». То, что у Реймонда был роман с Каролиной, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. «Сексуальная жизнь окружного прокурора», – обещает одна газетенка, «Женщина в постели прокурора», – захлебывается другая. Присяжные, конечно же, видят эти заголовки. Принося присягу, они поклялись не заглядывать в прессу, но жизнь вносит свои коррективы.
Сегодня присяжные явно волнуются. Еще бы, все знают Реймонда Хоргана. Он знаменитость, а дель Ла-Гуарди всего лишь эпизодический персонаж. Заявление о плотских утехах прокурора возбуждает нездоровое любопытство. Как и предсказывал Сэнди, вызов Реймонда в суд – важный этап процесса. Глаза присяжных устремлены на свидетельскую кафедру. В притихнувшем зале Мольто начинает допрос.
– Будьте добры, назовите свое имя.
– Реймонд Патрик Хорган, – отвечает мой бывший шеф и через секунду добавляет: – Третий.
Я понятия не имел, что он «третий». Чего только не узнаешь о человеке, когда он торжественно поклялся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Мольто и на этот раз хорошо подготовился. Реймонд знает, чего от него ждут, и они быстро находят общий язык. Реймонд совершенно спокоен, больше того – излучает обманчивый ирландский шарм. Чуть понизив свой хрипловатый баритон, он дает понять, что знает больше, чем говорит.
Томми не спешит, ему нужно вытянуть из Хоргана как можно больше, чтобы взять реванш за вчерашние неудачи. Он сообщает основные данные биографии свидетеля. Родился в нашем городе, окончил среднюю школу при церкви Святого Путника на Северной стороне, два года учился в колледже, но потом умер его отец, и он поступил на работу в полицию. Прослужил семь лет и, когда окончил вечерние юридические курсы, был уже сержантом. Я жду, не проговорится ли Мольто о том, что Реймонд и Ларрен вместе занимались частной практикой, но он лишь касается этого факта. Реймонд поясняет, что их было трое, вели в основном уголовные дела.
– Да, – говорит Реймонд, – на некоторых выборах я побеждал, на некоторых проигрывал. – Он улыбается Нико.
Тот отрывает лысину от бумаг и скалится в ответ. Господи, как они смотрят друг на друга! Друзья до гроба, не разлей вода. Присяжные в восторге, они знают, что это товарищество выковано на пламени злейшей вражды. Особенно радуется улыбчивая учительница. Я чувствую, что впереди у меня трудный день.
– Знаете ли вы ответчика, Рожата Сабича?
– Да, я знаю Расти.
– Покажите, где он и как одет.
– Он сидит за столом защиты, рядом с мистером Стерном. На нем синий костюм в светлую полоску.
Эта мелкая формальность призвана подтвердить, что Сабич, о котором идет речь, – это я. Мы прошли эту процедуру вчера, при допросе Евгении, и, казалось бы, нет необходимости еще раз тыкать в меня пальцем. Но Сэнди шепчет мне: «Встань!» Я поднимаюсь и смотрю на Реймонда. Лицо у меня каменное, я еле сдерживаю злость. Благожелательность Реймонда как рукой снимает.
– Он самый, – негромко подтверждает Реймонд.
Мольто вскользь упоминает о нашей с Реймондом совместной работе. Но ничего, Сэнди расскажет о ней во всех подробностях. Затем Мольто спрашивает свидетеля о Каролине. Тот моментально трезвеет, с деланным смущением опускает глаза.
– Да, я тоже был с ней знаком.
– Каков был характер ваших отношений?
– Я познакомился с мисс Полимус, когда она вела надзор за выпущенными на поруки, условно освобожденными и прочей подобной публикой. Потом восемь лет она работала прокурором, а в конце прошлого года у нас с ней завязались личные отношения.
Коротко и ясно.
Теперь Мольто переходит к факту убийства.
– Прокуратура следит за следствием, которое ведет полиция?
