крыльцо домика. — И так опаздываем!

Шофер машет на меня рукой и поворачивается к машине.

Кое-как добираюсь следом за шофером до его полуторки, хватаюсь за крыло и подымаюсь на ноги. Решил подождать, когда вновь появится на крыльце обладатель начальственного голоса. Плечом чувствую тепло радиатора — машина на ходу.

— Кто вы такой? — Ко мне подходит человек в плаще и кубанке.

— Вы из какой армии? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Он удивленно смотрит на меня. Действительно, вопрос не очень разумный. Рука его тянется к пистолету. Вижу, как он бледнеет и, не отводя от меня глаз, царапает кобуру. Солдат сбрасывает с плеча карабин и бросается вперед, загораживая собой офицера.

И тут разом все помутилось у меня в глазах — и деревья, и домик, и полуторка покосились набок, потом все закружилось вокруг рубиновой звездочки, она сверкнула из глубокого меха кубанки. Когда я открыл глаза, то прежде всего опять увидел ее, звездочку, светившую мне с кубанки склонившегося надо мной человека в плаще.

— Значит, вы из Красной Армии, — говорю я, счастливый.

— Мы-то из Красной, — резко отвечает он, — а вот вы откуда?

— С вами говорит майор, помощник начальника разведотдела Н-ского штаба.

— Майо-о-ор? — Человек в кубанке недоверчиво оглядывает меня с головы до ног — от замызганных погон до обмоток из плюшевых портьер. — А тебе не генерал Власов это звание присвоил? Документы!

— Документов у меня нету.

— Нету, значит? Ну что ж, понятно…

— Ничего вам не понятно! — вскипаю я. — Свяжитесь со штабом своей дивизии, чтобы немедленно донесли, куда я скажу…

Однако доверия я не внушаю, и человек в кубанке (теперь, когда плащ расстегнулся и сполз с одного плеча, я увидел, что имею дело со старшим лейтенантом) не намерен заниматься мною лично, не станет он тратить время на такую сомнительную фигуру.

— В штаб, значит, прямо? Ишь ты!.. Разберись-ка с ним, Степченко, — приказывает он подошедшему сержанту и снова: — Лукиных, заводи! Я тебя здесь буду ждать.

Полуторка тут же скрылась, старший лейтенант снова входит в дом, а я остаюсь у домика вдвоем с сержантом Степченко. Он еще ни в чем не разобрался, а уж ведет себя, как мой конвоир.

Свои ведь, а вот как встретили меня! Понятно, верить на слово они не могут, но все-таки обидно…

— Та-ак! — недобро ухмыляется сержант Степченко. — Значит, китель майорский где-то подобрал и напялил, а все документы потерял?

— Сейчас я по этим документам живу! — Я неспешно лезу за пазуху, достаю оттуда драгоценную пачку немецких схем и карт и вручаю сержанту Степченко.

— Это еще что за филькины грамоты? — Он презрительно оттопырил губы и брезгливо рассматривает бумаги. — Не по-нашему тут чегой-то. Ты сам не из немцев ли будешь?

— Ну, вот что, — с веселой злостью я вытаскиваю пистолет, — прекратите болтовню!

Степченко, завидев пистолет перед носом, отшатывается и тянется к автомату, который висит у него за спиной. Но не успеть же, это сержанту ясно.

— Не шевелиться! Стоять смирно! — грожу я ему оружием, и он застывает на месте. — Если сейчас же, если немедленно вы не сообщите обо мне командованию, вас завтра же будет судить трибунал. Вам это понятно?

Сержанту понятно. Ну, раз так, то уже легче. Неподалеку у саперов, кажется, есть телефон. Совсем хорошо.

— Идите, сержант! — приказываю я. — Штабу дивизии сообщите.

Степченко не двигается. И до меня доходит, что я все еще держу его на прицеле. Поставив пистолет на предохранитель, перехватываю его за ствол и рукояткою вперед подаю сержанту.

— Пистолет пока примите на хранение.

Степченко, покраснев, берет у меня оружие Не начнется ли все сначала, опасаюсь я, не зря ли отдал пистолет. Но он помогает мне встать и почти несет меня к саперам, чтобы я сам мог поговорить по телефону. Поверил.

Я тоже вдруг сразу проникаюсь благодарностью к этому человеку, который только что мог меня и оскорбить и застрелить. Может быть, потому, что мне вспомнился в этот момент Волков с его финкой в руках, который тоже сначала был так недоверчив, потом поддерживал меня до самой своей смерти.

Телефонисты, оказалось, час тому назад сняли связь и ушли в другой поселок. Жаль, все могло уже сейчас определиться.

Снова на крыльце дома показывается старший лейтенант в кубанке и в плаще.

Хоть он настроен по отношению ко мне все еще подозрительно, все же понимает, что перебрал. Опять начинаются вопросы. Узнав, что я много раз бывал в их части, старший лейтенант первым делом спрашивает имя командира. А затем… В каком пункте они переправлялись через Неман? Кто начальник военторга? Где находится Зайцева гора?.. На этот вопрос я ответил таким подробным рассказом (я так хорошо помнил все траншеи и все сгоревшие печные грубы в ближних деревнях), что старший лейтенант счел меня своим. Ну, а когда еще нашлись общие знакомые, — выяснилось, что мы оба знаем Панюшкина, командира тяжелого дивизиона, — то последние остатки недоверия улетучились.

Подошла полуторка.

— Через полчаса вернусь, — сказал мне, садясь в машину, старший лейтенант, — и отвезу тебя в медсанбат.

— Не в медсанбат мне нужно, а в штаб дивизии.

— Можно и в штаб, — согласился старший лейтенант. И, уж сидя в кабине и проезжая мимо меня, прокричал: — Закуску добудь, Степченко! Как бы человек не помер с голодухи…

Из домика вышли еще несколько бойцов. Уже все знают, что я много дней провел в тылу противника. Советам нет конца. Натащили отовсюду всякой провизии — сало, хлеб, печенье, свиную тушенку в банке, ну и, конечно, спиртное, которого хватило бы на взвод полного состава.

Уж давно пора бы вернуться старшему лейтенанту в кубанке, а полуторки все нет и нет…

Но вот показались две легковые машины — «виллис», а за ним трофейный «оппель-адмирал».

«Виллис» круто развернулся и подлетел ко мне. Рядом с водителем — генерал. Я узнал его. Это же командир части, той самой, где служит старший лейтенант в кубанке. Во время наступления мы с Андреем не раз бывали у него на наблюдательном пункте или, как говорят люди переднего края, «на глазах». Вслед за «виллисом» остановился и «оппель-адмирал».

Я попытался встать. Меня усадили обратно. И генерал, выслушав меня, повернулся к адъютанту.

— Немедленно сообщите штабу…

— Витязь! Витязь! Я — Гроза! Я — Гроза… — зачастил радист на «оппель-адмирале».

Ну, всё, я дома.

И вдруг сзади что-то обрушилось на меня, скрутило, подняло в воздух.

— Юрка, Юрка, дружище! — послышался голос Василия Колотухина. Он оторвал меня от груди, секунду подержал на весу, вгляделся и снова сдавил в могучих объятиях.

Хорошо, хоть не раздавил.

— Товарищ генерал, товарищи, нашелся он, видите? — держа меня, как спеленатого младенца, показывал всем Василий.

Раздался смех, меня поздравляли какие-то незнакомые офицеры.

Василий специально просил командующего артиллерией, чтобы его послали в части, оставшиеся для штурма Гроссена, его не оставляла надежда, что где-то здесь, в этом районе, он узнает обо мне. Василий уже несколько дней с ними.

Разведчики, переправившие меня через Одер, оказывается, добрались и разъезжают по штабам от пехотинцев к артиллеристам и обратно. Василий тоже видел этого лейтенанта и при нем глухонемого старшину, но он ничего не слышал о третьем человеке, который вышел вместе с ними, то есть обо мне. Какой-то офицер из штаба дивизии, стоявшей рядом с нами, сказал, что знал об этом. Получилось так, что