лодке «Дельфин», и я никакой не лорд и не маг, меня зовут не Сокол, а… как?

– Ястреб, милорд.

Тут Аррен прикусил язык.

– Опыт, племянник, – сказал Верховный Маг. – Нужен опыт. Ты никогда не был никем другим, кроме принца. А я сменил много обличий, и Верховный Маг – это лишь последняя и, возможно, наименее трудная моя роль… Мы плывем на юг в поисках голубого камня эммель, из которого вырезают амулеты. Я знаю, он ценится на Энладе. Из него делают амулеты против насморка, растяжений, простуд и выпадения языка. Мгновение спустя Аррен расхохотался, а когда он поднял голову, лодка взлетела на гребень большой волны, и юноша увидел выглядывающий из-за полога океана золотистый серпик солнца, неожиданно блеснувший им. Сокол стоял, держась одной рукой за мачту, поскольку маленькая лодка скакала как кузнечик на свежей волне, и монотонно пел, глядя на восход весеннего равноденствия. Аррен не знал Древнего Наречия – языка колдунов и драконов, но чувствовал в доносившихся словах хвалу и восторг, в них был какой-то завораживающий ритм, напоминавший чередование приливов и отливов или равновесие дня и ночи, неумолимо сменяющих друг друга со времен сотворения мира. Ветер доносил крики чаек; обступавшие их справа и слева берега бухты Твилла остались позади, и они вышли в неспокойные, наполненные светом, воды Внутреннего Моря.

От Рокка до Хорттауна почти что рукой подать, но они провели в море три ночи. Верховный Маг был тяжел на подъем, но если уж он отправился в путь, то терпения ему было не занимать. Как только они покинули заколдованные воды вокруг Рокка, ветер тут же стал встречным, но Сокол не стал наполнять парус магическим ветром, как это сделал бы любой заклинатель погоды. Напротив, он долго и упорно учил Аррена управлять лодкой при сильном ветре, дующем с носа, в утыканном скалами море к востоку от Исселя. Всю следующую ночь лил холодный мартовский дождь, но он так и не произнес заклинания, призванного отогнать его прочь. Третью ночь, тихую, туманную и холодную, они провели на рейде у входа в гавань Хорттауна. Аррен поразмыслил над этим и сделал вывод, что за то короткое время, что он знал Верховного Мага, тот ни разу не использовал магию. Однако он был бесподобным моряком. Проплавав с ним всего три дня, Аррен научился тому, чего не смог добиться, бороздя в течение десяти лет волны Берильской гавани. Вообще-то маги и моряки имеют много общего: и те и другие имеют дело с морскими и небесными силами, подчиняют своей воле буйные ветра, делая далекое близким. Верховный Маг или Ястреб – морской торговец, различия между ними были невелики.

Сокол был довольно молчалив, хотя обладал прекрасным чувством юмора.

Неуклюжесть Аррена нисколько не раздражала его. С ним было легко и просто. О таком товарище по плаванию можно только мечтать, думал Аррен. Но порою тот погружался в свои мысли и молчал часами, а когда ему нужно было что-то сказать, в голосе его звенел металл, и он смотрел на Аррена невидящим взором. Несмотря на это, юноша по-прежнему любил Верховного Мага, хотя, возможно, не столь горячо, как прежде, поскольку теперь слегка побаивался его. Наверное, Сокол почувствовал это, и потому той туманной ночью у берегов Ватхорта он с некоторой неохотой принялся рассказывать Аррену о себе.

– Мне не хочется завтра вновь оказаться среди людей, – сказал он. – Придется притворяться, что я волен как птица… Что ничего дурного в мире не происходит. Что я не Верховный Маг и даже не чародей, а просто Ястреб из Темере, свободный от обязательств и привилегий, который ничего никому не должен…

Сокол сделал паузу, затем продолжил.

– Когда придет время сделать самый важный выбор, сделай его правильно, Аррен. В молодости мне пришлось выбирать между спокойной жизнью и жизнью, полной опасностей. И я вцепился в последнее, словно форель в муху. Но каждое деяние, каждый поединок тащат за собой целый ворох последствий, заставляя тебя действовать вновь и вновь. И очень редко выдается свободная минутка вроде этой, перерыв между двумя деяниями, когда ты можешь остановиться и просто пожить. Или поразмышлять над тем, кем ты, в конце концов, стал.

Как может такой человек, подумал Аррен, сомневаться в себе? Он полагал, что подобные сомнения – удел юных, тех, кто еще ничего не добился в жизни.

Они качались посреди безбрежного, прохладного океана тьмы.

– Вот почему я люблю море, – раздался из глубин ночи голос Сокола.

Аррен понимал его. Но мысли юноши безудержно неслись вперед. Его голова неутомимо работала в течение всех трех дней плавания, он размышлял о цели их путешествия. А так как его спутник, наконец-то, был склонен поговорить, Аррен спросил:

– Как вы думаете, мы найдем то, что ищем, в Хорттауне?

Сокол покачал головой, возможно, говоря «нет», либо показывая, что он не знает.

– Может, это нечто вроде заразы, эпидемии, что перекидывается с острова на остров, нанося вред посевам и стадам, а также духу людскому?

– Эпидемия – это движение великого баланса, самого Равновесия. Здесь что-то другое. Отсюда смердит злой волей. Мы могли бы потерпеть, если все это являлось бы побочным эффектом восстановления Равновесия. Но мы не можем мириться с потерей надежды и упадком искусства, с тем, что уходят из памяти Слова Творения. Природа не терпит фальши. Это не восстановление Равновесия, а нарушение его. И лишь одно существо в состоянии сделать это.

– Человек? – спросил Аррен наугад.

– Мы, люди.

– Как?

– Непомерной жаждой жизни.

– Жизни? Но что плохого в желании жить?

– Ничего. Но когда мы стремимся к власти над жизнью – к вечному здоровью, неуязвимости, бессмертию, – то желание переходит в манию. А если мания вступает в союз со знаниями, то поднимает голову зло. Тогда Равновесие мира нарушается, и разрушение перевешивает созидание.

Аррен некоторое время с грустью размышлял над этим, потом спросил:

– Значит вы думаете, что тот, кого мы ищем, человек?

– Человек, и к тому же колдун. Да, мне так кажется.

– Но как я понял из того, чему меня учили наставники и мой отец, высшее искусство магии зависит от баланса, от Равновесия вещей, и не может быть использовано со злым умыслом.

– Это, – сказал Сокол, слегка скривившись, – спорный вопрос. Пути магов неисповедимы… На каждом острове Земноморья есть ведьмы, использующие запретные заклинания; колдуны, применяющие свое искусство в целях обогащения. Но можно привести примеры и более ярких дарований. Огненный Лорд, пытавшийся победить тьму и остановить в полдень солнце на небосводе, был великим магом. Даже Эррет- Акбе с трудом одолел его. Враг Морреда принадлежал к той же породе. Когда он появился, целые города пали перед ним на колени, огромные армии сражались на его стороне. Заклинание, которое он обрушил на Морреда, оказалось столь могучим, что даже смерть колдуна не остановила его, и остров Солеа погрузился в пучину моря со всем своим населением. То были люди, чья великая сила и знания встали на службу злу, питая его. Всегда ли волшебство, несущее добро, в конце концов оказывается сильнее, мы не знаем. Но все же надеемся. Слова о лелеемой надежде прозвучали как-то мрачно, без должной уверенности. Аррен обнаружил, что ему больше не хочется витать в холоде высоких материй. Немного погодя он сказал:

– Мне кажется, я понял, почему вы сказали, что лишь люди несут зло.

Даже акулы невинны, они вынуждены убивать.

– Вот почему ничто не в силах защитить нас. Лишь одно существо во всем мире способно противостоять человеку со злым сердцем – другой человек. В нашем позоре – наша слава. Только наша душа, способная на зло, в силах противостоять ему.

– А как же драконы? – спросил Аррен. – Разве они не причиняют зла?

Неужто они невинны?

– Драконы! Драконы алчны, ненасытны, вероломны, им неведомо сострадание и угрызения совести. Но злы ли они? Кто я такой, чтобы судить драконов?.. Они мудрее, чем люди. Они похожи на видения, Аррен. Нам, людям, снятся сны, мы колдуем, творим добро и зло. Но драконы не грезят. Они сами – воплощение грез. Они не произносят заклинаний. Магия – плоть от плоти драконов, способ их существования. Они не действуют – они живут.