– В Серилане, – сказал Аррен, – находится шкура Бар Офа, убитого Кеором, Правителем Энлада, три столетия назад. С тех пор ни один дракон не приближался к Энладу. Я видел шкуру Бар Офа. Она тяжелая, будто сделана из железа, и говорят, что если ее разложить, она покроет всю рыночную площадь Серилана. Зубы у него длиной с мое предплечье. И все же утверждают, что Бар Оф был молодым драконом, которому еще расти и расти.
– Тебе хотелось бы, – сказал Сокол, – увидеть драконов.
– Да.
– Их кровь холодна и ядовита. Ты не должен глядеть им в глаза. Они старше, чем род человеческий.
Он на мгновение умолк, затем продолжал:
– И хотя я стремлюсь забыть обо всем и раскаяться в содеянном мною, тем не менее я всегда буду помнить, как однажды на закате я увидел драконов, парящих над западными островами. Это дает мне ощущение покоя. Затем они оба замолчали, и воцарилась тишина, наполненная едва слышным плеском волн о борта лодки. Вокруг не было ни огонька. Покачиваясь над пучиной вод, они, наконец, уснули.
Под пологом легкой утренней дымки они зашли в Гавань Хорта, где бросали якорь или отдавали концы сотни судов: рыбацкие лодки, краболовы, траулеры, торговые суда, две двадцативесельные галеры, одна потрепанная шестидесятивесельная галера и несколько поджарых длинных парусников с высокими треугольными парусами, которые были способны улавливать дующие поверху ветры жаркого Южного Предела.
– Это боевой корабль? – спросил Аррен, когда они миновали одну из двадцативесельных галер, и его спутник ответил:
– Судя по заглушкам цепей в бортах, работорговец. Они продают людей на острова Южного Предела.
Аррен поразмыслил минутку, затем подошел к ящику для оснастки и достал оттуда меч, который он хорошенько укутал и убрал туда в день отплытия. Сняв покровы, он остановился в нерешительности, держа убранный в ножны меч со свободно висящей перевязью обеими руками.
– Он не похож на меч морского торговца. Ножны слишком хороши.
Сокол, занятый румпелем, бросил на него беглый взгляд.
– Если есть охота, так носи.
– Я подумал, что его могут узнать.
– Коли пойдут в ход мечи, этот всегда узнают, – ответил его спутник, внимательно следя за их продвижением по битком набитой гавани. – Это случайно не тот меч, что нельзя обнажить против его воли?
– Так говорят, – кивнул Аррен. – И все же он способен нести смерть и доказал это. Юноша глянул вниз на узкую потертую рукоять.
– Он-то способен, а вот я нет, что заставляет меня чувствовать себя глупцом. Он гораздо старше меня… Лучше я возьму с собой нож, – решил он и, завернув меч, засунул его обратно, вглубь ящика для оснастки. Его лицо стало озабоченным и злым. Сокол на это сказал лишь:
– Может, ты возьмешься за весла, парень? Мы направляемся вон туда, к ступенькам на пирсе.
Хорттаун – один из Семи Великих Портов Архипелага – взбегал, сверкая всеми цветами радуги, от шумной береговой черты вверх по склонам трех пологих холмов. Стены глиняных домов были покрашены в красный, оранжевый, желтый, белый цвета, крыши – покрыты багрово-красной черепицей. Цветущие деревья пендик окрасили багрянцем верхние кварталы. От крыши к крыше тянулись яркие полосатые навесы, бросая тень на узкие торговые ряды. Жаркое солнце заливало своим светом причалы. От берега черными ущельями струились улицы, где в громком гаме смешались тени и люди. Когда они привязали лодку, Сокол встал рядом с Арреном, будто проверяя, крепок ли узел, и прошептал:
– Аррен, на Ватхорте есть люди, которые знают меня довольно хорошо.
Так что не шарахайся в сторону, глядя на меня. Когда он выпрямился, с его лица исчезли шрамы, волосы стали пепельными, нос – толстым и немного курносым, а вместо тисового посоха в человеческий рост в его руках оказался жезл из китовой кости, который он тут же сунул за пазуху.
– Узнаешь меня? – широко улыбаясь, спросил он Аррена, произнося слова с явным энладским акцентом. – Неужто ты впервые в жизни видишь своего дядюшку?
Аррену приходилось видеть, как придворные волшебники Берилы меняли свой облик, разыгрывая «Деяния Морреда», и он знал, что это всего лишь иллюзия. Едва сдержав рвущуюся с языка остроту, он хихикнул:
– О, да, дядюшка Ястреб!
Но пока маг препирался с портовым стражником относительно платы за стоянку и охрану лодки, Аррен не сводил с него взгляда, чтобы убедиться, что он и впрямь узнает его. И чем дольше он смотрел, тем больше, а не меньше, превращение тревожило его. Оно было слишком совершенным. Перед ним стоял человек, нисколько не похожий на Верховного Мага – его мудрого спутника и наставника… Гонорар стражника был высок, и Сокол, нехотя отсчитав его, побрел с Арреном прочь, продолжая ворчать себе под нос.
– Испытывает мое терпение, – бурчал он. – Платить этому толстопузому вору за охрану моей лодки, когда от половинки заклинания было бы вдвое больше пользы! Ладно, это плата за прикрытие… И я забыл о своем правильном выговоре, не так ли, племянничек?
Они поднимались по битком набитой людьми, зловонной крикливо пестрой улице, состоящей из маленьких, чуть больше ярмарочных балаганов, магазинчиков, владельцы которых стояли в дверях среди груд и связок товаров, громко расхваливая прелесть и дешевизну своих горшков, чулок, шляп, лопат, булавок, кошельков, котелков, корзинок, ножей, веревок, засовов, постельного белья и прочих разновидностей скобяных товаров и галантереи.
– Это ярмарка?
– Ась? – переспросил курносый человек, пригнув седеющую голову.
– Это ярмарка, дядюшка?
– Ярмарка? Нет, нет. Здесь жизнь кипит круглый год. Убери свои рыбьи лепешки, хозяюшка, я уже завтракал!
А Аррен пытался избавиться от человека с подносом маленьких медных вазочек, который преследовал его по пятам, вереща:
– Попробуйте, красивый молодой господин, они не обманут ваших ожиданий, ваше дыхание будет слаще нумимайских роз, очаровывая женщин, попробуйте их, юный морской лорд, юный принц… При этих словах Сокол тут же очутился между Арреном и разносчиком, спрашивая:
– Что это за чары?
– Никаких чар! – вздрогнул человечек, отшатываясь от него. – Я не торгую чарами, господин моряк! Только сиропы, освежающие дыхание после выпивки или корня хази – только сиропы, великий принц! Он сгорбился, вжимаясь в камни мостовой, вазы на его подносе звенели и раскачивались так, что капельки содержимого некоторых из них – розовое или пурпурное желе неприятного вида – пролились через край. Не говоря ни слова, Сокол повернулся, и они с Арреном пошли прочь. Вскоре толпа поредела, магазинчики сменились унылыми хибарами, весь товар которых составляли кучки гнутых гвоздей, сломанные пестики да старые гребешки.
Эта бедность шокировала Аррена меньше, чем сутолока респектабельной части улицы. Масса выставленных на продажу вещей и истошные крики «купи», «купи» вызывали у него удушье. Еще его возмутило подобострастие разносчика. Аррен вспомнил прохладные светлые улицы родного северного города. Ни один житель Берилы, подумал он, не стал бы так пресмыкаться перед чужестранцем.
– Бесчестный народ! – сказал он.
– Сюда, племянник, – его спутник никак не отреагировал на реплики Аррена. Они свернули в переулок, петлявший меж окрашенных в красный цвет высоких глухих стен домов, который вел по склону холма через арку, украшенную гирляндами пришедших в негодность флажков, снова наружу, к солнечному свету – на
