– В начале нашего путешествия ты старался обходиться без чар.
– Первый урок Рокка, он же и последний, гласит: «Делай то, что необходимо.» И не больше!
– Остальные уроки, наверное, растолковывают, что является необходимым.
– Именно так. Необходимо учитывать Равновесие. Но когда само Равновесие нарушено… приходится принимать в расчет еще кое-что. Прежде всего – спешку.
– Но как так случилось, что все колдуны на Юге, а теперь и во всем Земноморье, даже сказители на плотах, утратили свое искусство, а ты сохранил свой дар?
– Потому что мне не нужно ничего, кроме моего искусства, – ответил Сокол.
Спустя некоторое время он добавил более веселым тоном:
– А если мне уж суждено вскоре утратить его, то надо выжать из него все, пока оно при мне.
В поведении Сокола действительно появилась какая-то беззаботность, неприкрытое наслаждение своим искусством, чего Аррен никак не мог ожидать от всегда столь осторожного мага. Все волшебники обожают различные трюки. Каждый маг – искусный фокусник. Маскировка Сокола в Хорттауне, которая так пугала Аррена, была для мага лишь игрой, причем весьма примитивной, ибо он мог при желании изменить не только лицо и голос, но и само тело, превратившись в рыбу, дельфина или ястреба. А однажды он сказал:
– Смотри, Аррен, я покажу тебе Гонт. – И заставил мальчика взглянуть на поверхность воды в наполненном до краев бочонке, который он открыл.
Однако даже неискушенные чародеи могли вызвать такой образ в зеркале воды: гигантский пик, облепленный серыми облаками, вздымающийся из серого моря.
Затем картинка изменилась, и Аррен вдруг ясно увидел крутые склоны горы. Он словно превратился в птицу – чайку или сокола, что парила на восходящих у берега потоках. Ветер бил в лицо, и Аррен смотрел на утес в две тысячи футов высотой. На одном из его уступов стоял маленький домик.
– Это Ре Альби, – сказал Сокол, – здесь живет мой учитель, Огион, который когда-то давным-давно утихомирил землетрясение. Он пасет своих коз, собирает травы и хранит молчание. Интересно, бродит ли он, как в былые времена, по горам, ведь он уже очень стар. Но я тут же почувствую, обязательно почувствую, даже сейчас, если Огион вдруг умрет. Голосу мага недоставало уверенности, и на миг образ заколыхался, словно сам утес начал внезапно разваливаться на куски. Затем картинка прояснилась, голос Сокола окреп.
– Он любил бродить по лесам один, особенно поздним летом и осенью.
Так он впервые пришел ко мне, когда я был подростком из горной деревушки, и дал мне мое Имя. И мою жизнь вместе с ним.
Образ в зеркале воды вновь сменился. Зритель словно стал птицей, сидящей на ветке дерева и смотрящей на залитые солнцем высокогорные луга между голой скалой и вечными снегами вершины, на крутую тропу, что терялась внизу в золотисто-зеленом сумраке.
– Нигде на свете не царит такая тишина, как в этих лесах, – с тоской произнес Сокол.
Изображение подернулось дымкой и пропало, лишь слепящий диск полуденного солнца отражался в воде.
– Если… – начал Сокол, глядя на Аррена странным, насмешливым взглядом, – если я когда-нибудь вернусь туда, то даже ты не сможешь разыскать меня.
Впереди виднелась низкая голубоватая полоска земли, похожая на сгусток тумана.
– Это Селидор? – спросил Аррен, и его сердце бешено забилось.
– Я думаю, Обб или Джессайдж. Мы не проплыли и половины пути, парень.
Этой ночью они петляли по проливу, разделяющему два острова. Огней они не заметили, но воздух был настолько пропитан смрадом гари, что их легкие просто разрывались на части. Когда забрезжил рассвет, они оглянулись назад и увидели, что восточный остров, Джессайдж, насколько видел глаз, превратился в выжженную пустыню, над которой курился голубой дымок.
– Они сожгли посевы, – сказал Аррен.
– Да. И деревни тоже. Мне знаком этот запах.
– Разве здесь, на Западе, живут дикари?
Сокол покачал головой.
– Фермеры, горожане.
Аррен взглянул на почерневшие руины, на засохшие деревья садов, и помрачнел.
– Чем им помешали деревья? – спросил он. – Почему природа должна расплачиваться за их ошибки? Те люди, что выжигают землю, поссорившись с другими людьми – дикари.
– Ими никто не управляет, – сказал Сокол. – У них нет короля, нет людей, облеченных властью или магической силой. Все поразъехались или свихнулись, пытаясь найти проход сквозь смерть. Так обстоят дела на Юге и, боюсь, во всем Земноморье.
– И всему причиной один-единственный человек… Тот, о котором говорил дракон? Это кажется невероятным.
– Почему нет? Если изберут Короля Островов, он будет править в одиночку. Один-единственный человек может с одинаковым успехом и управлять, и разрушать, быть Королем или Анти-Королем. В его голосе опять проскользнула насмешка или вызов, который вывел Аррена из себя.
– У Короля есть слуги, солдаты, курьеры, придворные. Он правит через своих слуг. Где же слуги этого… Анти-короля?
– В наших мозгах, парень. В наших мозгах. Предатель – твое собственное 'Я', которое вопит: «Я хочу жить, мне плевать на то, какую цену заплатит мир за мою жизнь!» Маленький предатель притаился в темных закоулках наших душ, как паук в коробочке. Он говорит со всеми нами. Но лишь немногие понимают его: колдуны, певцы, поэты. И герои – те, что пытаются сохранить свою личность. Быть самим собой удается нечасто. Остаться самим собой навеки – это ли не благословенный покой?
Аррен пристально взглянул на Сокола.
– Ты считаешь, что они не правы. Но объясни мне, почему. В начале нашего путешествия я был ребенком, не верящим в смерть. Я кое-чему научился, вряд ли многому, но все же чему-то. Я научился верить в смерть, но не обучен смиряться с ней, приветствовать свою или твою гибель. Если я люблю жизнь, разве не должен я ненавидеть конец ее? В Бериле Аррена обучал фехтованию маленький лысый хладнокровный человечек лет шестидесяти. Мальчику он никогда не нравился, хотя Аррен знал, что это великий мастер. Но однажды во время тренировки юноша нащупал слабое место в обороне своего учителя и обезоружил его. Аррену навсегда врезалось в память нежданное, несвойственное ему выражение счастья, надежды и радости, внезапно осветившее холодное лицо мастера – равный, наконец-то равный ему! С этого дня тренировки стали еще напряженнее, но теперь на лице старика постоянно играла все та же улыбка, которая вспыхивала особенно ярко, когда Аррен загонял его в угол. Сейчас на лице Сокола застыло то же самое выражение.
– Жизнь без конца, – сказал маг. – Бессмертие. Каждый человек жаждет этого, и крепость его здоровья зависит от силы этого желания. Но будь осторожен, Аррен. Ты – один из тех, кто может добиться желаемого.
– И тогда?
– Тогда – вот этот упадок на островах. Забытые ремесла. Онемевшие певцы. Ослепшие глаза. Тогда – будет править ложный король. Вечно править. И всегда одними и теми же. Не будет рождений, появления новой жизни. Не будет детей. Только такой ценой мертвые смогут обрести жизнь, Аррен. Ведь смерть – это залог новой жизни. Равновесие – не косная структура. Это движение, вечное становление.
– Но какую опасность для Равновесия Всего Сущего может представлять жизнь и поступки одного- единственного человека? Это, без сомнения, невозможно, этого нельзя допустить… – Он запнулся.
– Кто дает разрешение? Кто запрещает?
– Я не знаю.
– Я тоже.
– Тогда почему вы так уверены в этом? – спросил Аррен почти сердито.
