шелкопрядов висели на поломанных ветках, дохлые личинки и мотыльки толстым слоем покрывали почву под деревьями. На окруженном близко посаженными деревьями доме лежала печать запустения, и когда они подошли к нему, Аррену вдруг вспомнился его ночной кошмар.

Дверь отворилась прежде, чем они приблизились к ней. Наружу выскочила седая женщина, вытаращила на них покрасневшие глаза и завопила:

– Вон, будьте вы прокляты, воры, клеветники, бесстыжие лгуны и пошлые кретины! Убирайтесь прочь отсюда! Пусть удача навечно оставит вас! Сокол остановился, глядя на нее с некоторым удивлением, затем сделал странный быстрый жест рукой и сказал одно лишь слово:

– Изыди!

Женщина тут же замолкла и уставилась на него.

– Зачем ты это сделал?

– Дабы отвести твои проклятия.

Она внимательно оглядела его и, наконец, хрипло спросила:

– Чужеземцы?

– Мы с Севера.

Она подошла поближе. Поначалу Аррен был склонен посмеяться над старухой, визжащей на пороге собственного дома, но когда он рассмотрел ее получше, ему стало стыдно за себя. Одежда женщины была грязна и неопрятна, изо рта у нее воняло, а в глазах ее застыла боль.

– Я больше не в силах проклясть, – сказал она. – Не в силах.

Старуха повторила жест Сокола.

– Там, откуда вы пришли, все еще делают так?

Он кивнул, продолжая смотреть на нее в упор, и она выдержала его взгляд.

Внезапно выражение ее лица изменилось, и женщина спросила:

– А где твой посох?

– Я не показываю его здесь, сестра.

– Нет, ты не должен поступать так. Это нить, на которой держится твоя жизнь. Подобно тому, как смысл моей жизни заключался в моей силе. Поэтому я утратила ее, забыв все, что знала: все Слова и Имена. Они ушли по тоненьким ниточкам, похожим на паутинки, из моих глаз и рта. В мире существует отверстие, и в него уходит свет. А Слова уходят вместе с этим светом. Ты знаешь об этом? Мой сын целыми днями сидит, уставившись во тьму, и ищет это отверстие. Он говорит, что будет лучше видеть, если ослепнет. Он утратил навык красильщика. А мы были Главными Красильщиками Лорбанери! Взгляни!

Она продемонстрировала свои тонкие сильные руки, испещренные от кончиков пальцев до плеч несмываемыми пятнами красителей.

– Эти следы никогда не вытравить с кожи, – сказала она, – но мозг отмыт начисто. В нем не осталось ни одного рецепта. Кто вы? Сокол промолчал. Его глаза вновь встретились с глазами женщины, и стоявший в стороне Аррен с тревогой наблюдал за ними.

Она снова вздрогнула и прошептала:

– Я знаю, кто ты…

– Да, родственные души узнают друг друга, сестра.

Интересно было наблюдать ее реакцию: она сперва в ужасе отпрянула от мага, намереваясь убежать, потом подошла к нему, словно желая пасть на колени у его ног.

Он удержал ее, взяв за руку.

– Хочешь ли ты вернуть обратно свою силу, искусство, знание Имен? Я могу дать тебе это.

– Ты – Великий Человек, – прошептала она. – Ты Король Теней, Повелитель Мрака…

– Нет, я не король. Я человек, простой смертный, брат твой, подобный тебе.

– Но ведь ты никогда не умрешь?

– Умру.

– Но ты вернешься и будешь жить вечно.

– Ни я, не любой другой человек не в силах вернуться.

– Тогда ты не… не из Повелителей Тьмы, – нахмурившись, произнесла она, взглянув на него с некоторым подозрением и с меньшим страхом. – Но ты из Великих. Не так ли? Как тебя зовут?

Суровое лицо Сокола на мгновение помягчело.

– Этого я не могу тебе сказать, – вежливо ответил он.

– А вот я открою тебе секрет, – сказала она. Старуха теперь стояла прямо, глядя ему прямо в глаза, и в голосе ее появились прежние властные нотки. – Я не хочу жить, жить и жить вечно. Лучше бы мне вернули обратно Имена вещей. Но все они сгинули, и потеряли теперь всякий смысл. Больше нет секретов. Хотите знать мое Имя?

Глаза ее вспыхнули, пальцы сжались в кулаки, старуха подалась вперед и прошептала:

– Меня зовут Акарен.

Затем она крикнула во весь голос:

– Акарен! Акарен! Меня зовут Акарен! Теперь все знают мое тайное Имя, мое Настоящее Имя, и больше нет секретов, нет правды, и нет смерти… смерти… смерти… смерти!

Она, всхлипывая, выкрикивала это слово, и слюна капала с ее губ.

– Успокойся, Акарен.

Старуха замолкла. Слезы текли по ее грязным щекам и терялись в прядях спутанных седых волос.

Сокол взял в ладони это морщинистое, залитое слезами лицо и легонько с огромной нежностью поцеловал женщину в лоб. Она стояла неподвижно, закрыв глаза. Затем он приблизил губы к ее уху, прошептал тихонько что-то на Древнем Наречии, еще раз поцеловал ее и отпустил. Она открыла глаза и некоторое время смотрела на него блуждающим, изумленным взором. Так новорожденный смотрит на свою мать, а она – на него. Затем старуха медленно повернулась и направилась к двери. Войдя, она закрыла ее за собой. Все это делалось совершенно молча, с тем же выражением удивления на лице.

Маг молча повернулся и зашагал обратно к дороге. Аррен последовал за ним, не осмелившись докучать ему расспросами. Внезапно маг остановился посреди разоренного сада и сказал:

– Я забрал у нее ее Имя и дал ей взамен новое. Она, в некотором смысле, заново родилась на свет. Ничем другим помочь ей было нельзя. Голос его звенел и прерывался.

– Она обладала немалой силой, – продолжал он, – но, будучи гордой и честной женщиной, вкладывала свое умение не в ведьмовство и стряпание приворотных зелий, а в творение прекрасного. В том был смысл ее жизни. А теперь все пошло прахом.

Внезапно маг свернул в проход между рядами деревьев и остановился у одного из стволов.

Аррен ждал его на несколько смягченном листвой солнцепеке, зная, что Сокол стыдится давать при нем выход своим эмоциям. К тому же юноша не знал, как подбодрить его. Но душа мальчика по-прежнему безудержно рвалась к его старшему товарищу. Однако на смену первоначальному романтическому поклонению и обожанию пришла болезненная, глубоко личная связь, переросшая в нерушимые узы. Теперь он почувствовал, что в его любви появилась толика сострадания, а без него любовь несовершенна, поскольку тогда она постепенно выходит из-под контроля и не длится долго. Спустя некоторое время Сокол вернулся к нему, пройдя сквозь зеленое марево сада. Ни один из них не произнес ни слова, и они бок о бок пошли дальше. Солнце уже припекало вовсю. Смоченная ночным дождиком почва высохла, и пыль клубилась на дороге у них под ногами. Сперва день этот показался Аррену мрачным и скучным, отравленным его снами. Теперь он наслаждался теплом выглянувшего солнца и игрой теней, ему нравилось бродить по острову, не имея ни малейшего представления о том, где они находятся.

Да это было и ни к чему, ибо они не узнали ничего нового. Весь день ушел на разговоры с людьми, что добывали сырье для красителя, и на приобретение у них после отчаянной торговли нескольких кусочков камня, который и был, по их словам, эммелем. Когда они с последними лучами обжигавшего их шеи и затылки солнца вошли в Сосару, Сокол заметил:

– Это голубой малахит, но я нисколько не сомневаюсь в том, что даже в Сосаре никто не знает, в чем отличие.

– Люди здесь какие-то странные, – сказал Аррен. – Эта их неспособность отличать одну вещь от другой проявляется во всем. Помнишь, как один человек упрекнул старейшину прошлым вечером: «Ты не в силах отличить подлинную лазурь от голубоватой грязи…» Они все валят на дурные времена, но не знают,