– Уж пять лет прошло с того Кануна Вспашки, – сказал чавкающим, самодовольным голосом какой-то старик, – когда умер старый Милди, да, умер, а ведь он был моложе меня. В Канун Вспашки он умер.

– Недостаток товара поднимает цены, – заметил мэр, – за один рулон голубого материала мы выручим столько, сколько некогда за три рулона.

– Если сможем продать. Где корабли-то? Да и краска паршивая, – возразил тощий, вызвав тем самым получасовую дискуссию относительно качества красителей, используемых в больших станках.

– А кто делает красители? – спросил Сокол и вызвал тем самым новый всплеск эмоций. В результате выяснилось, что весь процесс крашения – это прерогатива одной семьи, члены которой, ко всему прочему, называли себя колдунами. Но если они и являлись таковыми, то теперь утратили свое искусство, а никто другой, как метко подметил тощий мужичок, не смог отыскать его.

Все они, исключая мэра, сошлись на том, что знаменитая лазурь Лорбанери и тот не имеющий себе равных пурпур – «пламя дракона», что некогда носили королевы Хавнора, уже не те, что раньше. Чего-то в них не хватало. Жаловались на несвоевременные дожди, на красители, на очистители.

– А может, виноваты глаза людей, не умеющих отличить подлинную лазурь от голубой грязи, – добавил тощий и свирепо взглянул на мэра. Тот не принял брошенный вызов, и все вновь замолчали. Легкое вино, казалось, лишь усугубило их подавленность и на лицах островитян застыли хмурые маски. Тишину нарушали только стук дождевых капель по бесчисленным листьям садов в долине, шепот моря внизу на окраине деревни да мурлыканье лютни в темноте за дверьми.

– Умеет ли петь этот твой изнеженный паренек? – спросил мэр.

– Да, умеет. Аррен, спой нам чего-нибудь.

– Я не могу заставить эту лютню играть не в миноре, – улыбаясь, сказал выглянувший в окно Аррен. – Ей хочется рыдать. Что вы желаете послушать, добрые хозяева?

– Что-нибудь новенькое, – проворчал мэр.

Лютня легонько затрепетала. Юноша уже нашел с ней общий язык.

– Вот это, видимо, вы здесь еще не слышали, – сказал он и запел:

Они застыли, как изваяния: угрюмые лица и грубые, отмеченные печатью тяжелой работы руки и тела. Люди сидели не шелохнувшись и слушали теплым дождливым южным вечером песню, такую же надрывную и тоскующую, как крик серого лебедя среди холодных морей Эа. Даже после того, как смолкла лютня, они еще долго хранили молчание.

– Странная музыка, – неуверенно произнес кто-то.

Другой, убежденный в абсолютном превосходстве острова Лорбанери над всеми и во всем, заявил:

– Чужеземная музыка всегда странна и мрачна.

– Сыграйте нам что-нибудь свое, – попросил Сокол. – Я и сам не прочь послушать какую-нибудь веселенькую песенку. Паренек всегда поет о древних умерших героях.

– Давай, я попробую, – сказал последний из говоривших, откашлялся и затянул песенку о старом добром барреле вина и гей, гей, мы идем! Но никто не подхватил разудалый мотивчик, и он уныло продолжал свои «гей, гей».

– Не поют больше старые добрые песни, – сказал он со злостью. – В том виноваты юнцы, всегда пытающиеся изменить ход вещей и не желающие учить старинные песни.

– Дело не в этом, – возразил тощий. – Все вокруг пошло наперекосяк.

Ничто больше не идет своим чередом.

– Да, да, – проскрипел самый старый из присутствующих здесь. – Удача покинула нас. Вот так-то. Удача покинула нас. После этих слов говорить больше стало не о чем. Жители деревни уходили парами- тройками, пока не остались лишь Сокол по одну сторону окна, и Аррен – по другую. И тут Сокол, наконец, рассмеялся. Но в смехе его не было радости.

Вошла застенчивая жена владельца постоялого двора, постелила им на полу и ушла. Они улеглись спать. Но среди стропил под потолком кишмя кишели летучие мыши. Они всю ночь, пронзительно визжа, носились туда-сюда сквозь незастекленные окна. Лишь на рассвете они все вернулись на место и утихомирились, повиснув крохотными серыми сверточками вниз головой на стропилах.

Наверное, из-за мышиной возни Аррен засыпал с трудом. Уже много ночей он не спал на берегу. Его тело отвыкло от неподвижности земли, и когда Аррен уснул, ему представилось, что он качается, качается… затем пол уходит из-под него… и он мгновенно проснулся. Когда Аррен, наконец, заснул вновь, ему приснилось, что он прикован в трюме невольничьего корабля. Вокруг него другие люди, но все они мертвы. Он рванулся из этого сна еще яростнее, чем из предыдущего, но, едва освободившись, вновь провалился в него. В конце концов, ему привиделось, что он остался на корабле один, но по-прежнему закован в цепи и не в силах пошевелиться. Затем странный монотонный голос сказал ему на ухо: «Сбрось оковы». Юноша попытался приподняться, и ему это удалось: он встал. Аррен очутился на какой-то обширной сумеречной пустоши, под давящим небом. Земля и спертый тяжелый воздух были пронизаны страхом, первобытным ужасом. Это место пугало, оно являлось воплощением страха, и он находился здесь, где отсутствовали дороги. Аррену необходимо было найти путь наружу, но здесь его не было, и он был беспомощен, словно дитя или крошечная букашка, а место было обширным, необъятным. Он побрел куда-то, споткнулся и проснулся.

Даже теперь, когда он бодрствовал, страх по-прежнему гнездился в его душе: то место оставалось таким же обширным и необъятным. Его душила непроницаемая тьма комнаты, и он попытался отыскать звезды в сером квадрате окна, но несмотря на то, что дождь кончился, звезд не было. Аррен лежал без сна, испуганный до смерти, а летучие мыши носились туда-сюда на своих бесшумных кожистых крыльях. Временами он слышал их писк, настолько высокий, что был еле уловим для человеческого слуха. Пришло ясное утро, и они встали рано. Сокол настойчиво расспрашивал всех о камне эммель. Хотя ни один из горожан толком не знал, где его искать, у каждого была на этот счет своя теория, и они горячо спорили друг с другом, а маг внимательно слушал, выуживая, однако, сведения отнюдь не о камне. Наконец, они с Арреном отправились по дороге, указанной им мэром – к карьеру, где добывали окрашенный в голубой цвет грунт. Но на полпути Сокол свернул в сторону.

– Здесь должен быть дом, – сказал он. – Они говорили, что семья красильщиков и дискредитированных магов живет поблизости от этой дороги.

– Будет ли от разговора с ними какой-нибудь прок? – спросил Аррен, слишком отчетливо помнивший Хэйра.

– Существует место, где таится корень всех бед, – резко бросил маг. – Место, куда утекает удача. Мне нужен проводник, который довел бы меня до него!

И он зашагал дальше. Аррену ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Дом стоял особняком посреди собственного сада – прелестное каменное строение, которое, однако, как и весь участок вокруг него, имело весьма запущенный вид. Выцветшие коконы несобранных