— Евгений Львович, кислорода нет. Не можем к наркозу готовить.

— Ну, вот видите. Где наш Семен Аркадьевич! Хоть бы это он сделал до утепленческого месячника.

— Это дело не его. Он просто за этим следит.

— Кроме службы слежения должна быть служба кислородоношения. Средства пожаротушения — его дело?! Каждое утро я таскаю баллоны с кислородом, подключаю их. Хорошо, что я не индиец и могу спокойно делать чужое дело, в отличие от индийца Семена. А если б заведующий отделением был у вас баба…

— У меня нет, не может такого быть, — Марина Васильевна радостно засмеялась.

— А мне не смешно. Ну, скажем, если б я был бы, как Пушкин, ста пятидесяти четырех сантиметров от уровня моря?

— Это тоже исключено. Что не Пушкин — то не Пушкин. Иди, Мишкин, не греши, подключай свои кислороды. Когда я от тебя избавлюсь?!

Мишкин пошел на улицу, подключил к системе два баллона с кислородом, заглянул в послеоперационную палату и лишь после этого, уже в десятом часу, появился в ординаторской.

— Ну, начнем?

— Да мы уж доложились без вас, Евгений Львович. Ведь операцию пора начинать.

— Ладно, но только я вот хотел обсудить больного, который сегодня на операцию идет. Доложите, Наталья Максимовна.

Наталья Максимовна. Больной пятидесяти четырех лет. Почувствовал себя плохо около двух месяцев назад. Появились слабость, недомогание, неопределеннее боли, на которые он вначале не обращал внимания. Около недели назад появилась желтуха. Поступил к нам с диагнозом «Механическая желтуха». Обследование никаких особенностей не выявило, кроме повышенного билирубина и ускоренного РОЭ.

Онисов. А рентген желчных путей делали? Что он показывает?

Мишкин. Ох, Онисов, Онисов. Сколько тебя учить надо? При желтухе ты не получишь на снимке желчных путей, не будут они контрастироваться. Тут желтуха, и надо просто рассуждать: что это за желтуха. Для операции ли она? Не гепатит ли? Раз «механическая», значит, для операции. Это не гепатит, по-видимому, — два месяца человек болен. Функциональные пробы печени — тоже хорошие. Стало быть, на цирроз тоже мало шансов. Приступов сильных не было, — значит, камень маловероятен. Скорее всего, опухоль. Правда, желчный пузырь не увеличен. Скорее всего, это опухоль поджелудочной железы, головки ее. Короче, операция необходима, и она все уточнит до конца. Возможно, предстоит большая операция — резекция поджелудочной железы и желудка с двенадцатиперстной кишкой. Противопоказаний к операции нет.

Илющенко. Значит, если радикальная, — это панкреатодуоденальная резекция?

Мишкин. Да, наверное. Но, может быть, и тотальное удаление железы.

Илющенко. А можно разве?

Мишкин. Вы у нас недавно. Вообще это вроде бы раньше и не делали. Считалось, что больной не выдержит отсутствия железы и умрет от диабета. Хотя есть отдельные обнадеживающие сообщения. У нас есть три наблюдения. Одну больную мы наблюдаем уже около четырех лет. Да и технически она, пожалуй, легче резекции. Не надо соединять культю железы с кишкой. Ну ладно, анестезиологическая служба, берите больного и начинайте наркоз. Сегодня тяжелая работа. Крови достаточно заготовлено? Мне кажется, что здесь безусловно рак, и, по-моему, будет вполне операбельный. Игорь, дай закурить, пожалуйста.

Онисов. Нет, ты уникум. Ты думаешь делать радикальную операцию?!

Мишкин. Если удастся — конечно.

Онисов. Эта операция больше чем в половине случаев кончается смертью. И мужик неприятный. Бандит. Несколько раз сидел за воровство и бандитизм. До этого сам работал в охране, убил кого-то, за что и сел первый раз. Нигде не работает. Сейчас в отделении со всеми скандалит, и с больными, и с сестрами. Родственники к нему почти не ходят, а когда придут, тоже переругаются и с сестрами и с лечащим врачом. Зачем тебе надо! Нет, ты уникум!

Мишкин. У тебя «уникум» звучит как «идиот». Но если так, то уникум ты, безнравственное чучело. Подумай, что ты говоришь! Он больной! Каждый должен заниматься своим делом. А ты все время решаешь проблемы его и его родственников. Не всякий человек достоин уважения — но сострадания всякий. Он больной. Это ж элементарно. Ты похож на муравья, к которому приходит стрекоза и просит есть, с голоду подыхает. А он ей: «Ты все пела, так поди же попляши». Откуда ты такой на мою голову? Уникум. Уникум нравственных начал. Да я кого угодно буду лечить. Даже преступника, а потом пусть его судят те, кто призван на это дело. Никогда ты не станешь врачом. Певец линча — вот ты кто. Иди лучше оперируй, занимайся только своим делом.

— Евгений Львович, мыться.

— Пойдем, Илющенко. Переодевайся и пошли.

Игорь пошел за шкаф, где за простыней обычно переодевались врачи. А Мишкин пошел в свой кабинет, где переодевался вчера, У него нет определенного места. Где застанет его судьба, там и снимет халат. Может быть ординаторская, а может быть и его кабинет — какая разница!

Когда Мишкин пришел в операционную, больной уже спал, Он подошел, посмотрел на лицо. Лицо как лицо. Татуировка на руках, на ногах. Живот чистый — по татуировке резать не придется. На груди выколот знакомый двупрофильный рисунок. Бог юности нашей — и здесь не придется резать. А то еще проснется; и пришьет статью. Короче, операция началась и приблизительно часов через пять закончилась.

Как говорится, вышел он из операционной усталый, но довольный.

Онисов. Ну, сделал радикально?

Мишкин. Удалось. Опухоль занимала только ткань головки. Тело не затронуто. Метастазов тоже не было. Резекцию панкреатодуоденальную сделал.

Онисов. Знаю. Подходил. Вот только выживет ли?

Мишкин. Следить надо. Пойду посмотрю. В операционной больной лежал по-прежнему с трубкой в горле, по-прежнему продолжалось искусственное дыхание.

— Что, не раздышится никак?

— Плохо что-то, Евгений Львович.

Мишкин взял трубку и стал слушать легкие. Долго слушал:

— Справа в нижних отделах плохо прослушивается. Ослабленное дыхание. А попробуйте снять спонтанное дыхание. Переведите на насильственную, искусственную вентиляцию легких.

— Уже пробовали.

— Еще раз. Влажный он. Плохо с дыханием.

— Угу. Да и давление поднимается. Кислородная недостаточность.

Евгений Львович посмотрел на плечо. Из-под манжетки аппарата для измерения давления вылезал могильный холм и надпись: «Не забуду мать родную».

— Ну давайте, еще раз попробую. Валя, сделай еще листенон. Сестра ввела что-то в вену из шприца, который лежал на столике уже заполненным.

— Дыхание прекратилось. Начинаю вентилировать. А вы послушайте, Евгений Львович.

Мишкин стал слушать.

— Нет, все равно справа в нижних отделах плохо слышно. Давайте полчаса подышим за него, потом посмотрим. Наверное, ателектаз все же справа. Вся доля не дышит. А вы отсосали из легких?

— Конечно.

— Может, еще раз?

— Мы несколько раз уже отсасывали. Последний раз перед самым вашим приходом.

Мишкин опять вышел из операционной.

— Евгений Львович, вас главный врач вызывает.

— Вот черт! Ну что еще там! Пошел.

— Ну, что случилось? Мой рабочий день кончился.

— Нет, милый, до конца рабочего дня еще три минуты. Тут другое, Женя. Тебя вызывают в райздрав на совещание.

— Когда?

— Сейчас. Еще утром звонили, но ты был в операционной.

— Да ну их к черту. Мне некогда.