по существу предложенной методики, — что она и хирургически и онкологически безграмотна. Разрешите поблагодарить доктора Мишкина за интересную демонстрацию и поздравить с выздоровлением нескольких больных, оперированных по его методике. Переходим ко второму вопросу сегодняшней повестки дня, к следующей демонстрации.

Мишкин плохо слушал продолжение заседания. Он думал, на чем основано заявление об онкологической безграмотности. Ну ладно, хирургическая безграмотность — они могли на слух не понять анатомическое обоснование операции, на слух это не сразу ухватывают, это сложно. Но онкологически же совершенно ясно, что при этой методике можно убрать значительно шире и больше окружающей жировой клетчатки с лимфатическими узлами, сосредоточение, возможно, будущих или даже настоящих, но невидимых метастазов. Чем больше мы можем убрать этой клетчатки, тем радикальнее, тем онкологичнее. Это же аксиома!

Но пройдет полтора года, и на заседании этого же общества будет представлен доклад уже из научно- исследовательского института, которым руководил тот самый профессор, который единственный задавал деловые вопросы и которые так понравились Мишкину, — доклад с анатомическим обоснованием этой методики операции. Были и исследования на трупах, и большое количество цифр, правильно статистически обработанных, с возможными отклонениями в обе стороны. Было большое количество снимков с препаратов, рисунков этапов возможной операции. В большом докладе было все, кроме того, что эта операция была предложена и впервые выполнена и что это было доложено здесь же, на заседании этого же общества, автором доктором Мишкиным. Но было сказано, что «подобных предложений в доступной им литературе обнаружено не было» и что эта операция пока что проделана лишь на трупах и на собаках и докладчики (а их много) «рекомендуют эту операцию научным сотрудникам хирургических научных учреждений для ее клинической апробации».

Мишкин не знал еще в день своего доклада, что перед этим заседанием, в день их доклада, к нему подойдет один из руководителей института и соавтор доклада и спросит: «Скажите, пожалуйста, коллега Мишкин, где напечатано ваше сообщение об этой операции? Мы нигде не могли найти, ни в одном журнале. Поэтому мы вынуждены были обойти молчанием ваше имя, хотя сообщение помним». Мишкин мог только отослать его к протоколам общества, он был спокоен, потому что за эти полтора года, пока в тиши научных лабораторий и экспериментальных операционных подготавливались обоснования для нового глобального хирургического наступления на эту локализацию рака, он непосредственно помог еще двадцати пяти человекам с именно этой локализацией. Он помогал очень локально, от рук одиночки, каждый раз единственному больному. К этому времени, ко дню их доклада, уже будет семь лет, как он этим способом помогает каждый раз единственным больным людям.

Мишкин не знал еще, что именно поэтому ему будет безразлична подобная ситуация, а что Нины на этом заседании не будет и некому будет предложить какую-либо окольную помощь, которая всегда кажется необходимой, когда возникает возможность ее получить, и которую так щедро Нина всегда предлагает, создает, никогда не зная, вернее, не думая, к чему все это приведет; не думая и не зная даже о псориазе, как будто ждущем таких вот стрессов — помощи из-за угла.

Но все это только будет, а сегодня Мишкин сидит на заседании общества, только что обсудившего демонстрацию, которую он ему, этому обществу, представил. Опыт пятилетнего применения этой операции и жизнь нескольких десятков сейчас здоровых человек не давали повода для серьезного восприятия жестких слов председателя. Товарищи его были несколько ошарашены. Наверное, и потому, что они помогали людям через его голову, через его руки, а не непосредственно. А вот, скажем, Наталья Максимовна, которая больше, чем другие, сделала самостоятельно этих операций, тоже была спокойнее, под защитой своего умения, своего точного знания, под защитой воспоминаний о своих больных.

Мишкин не особенно был огорчен еще и потому, что он знал это все наперед. Он знал, что это будет, не потому, что это хирурги-ретрограды, хирурги-консерваторы, он знал, что такова практика научной и практической медицины.

Мишкин стоял на виду у громадной официальной хирургической общественности с одной-единственной маленькой пращой, но она, эта праща, помогла ему сохранить жизнь отдельным людям.

Он не огорчался, не нервничал, он думал, что, может быть, это естественно. Он думал, что, если этот толковый профессор, который все понял сразу и понял, где сила и где правда и точность, не дай бог, заболеет, он его постарается соперировать, как только может хорошо.

Но мстить добром — это очень жестоко.

Еще несколько лет назад, когда родственники приводили на консультацию какого-нибудь профессора, то приходил обычно эдакий вальяжный мужчина, который снисходительно шутил и давал солидные рекомендации. А за последние годы облик профессора изменился. Это уже молодые, быстрые, худые ребята. Впрочем, ребята они в глазах Мишкина, потому что все они приблизительно одного с ним возраста.

Раньше консультант говорил: «Ну что ж, дорогой коллега…», а сейчас: «Да у вас, ребята, по-моему, все…» Многих из них он знал лично и почти всех встречал на хирургическом обществе. Несколько раз в год консультанты появлялись у них в отделении. Часто, когда больным бывало плохо, а иногда очень плохо, родственники их приходили к Мишкину за разрешением привезти профессора на консультацию. Часто он давал еще и совет — какой профессор в данном случае может оказаться наиболее полезным, кого бы лучше всего пригласить. Нина как-то сказала: «Пригласи когда-нибудь Нашего. И делу поможет. И ему в помощь. Из всего что-нибудь получится». Мишкин так и не собрался это сделать раньше.

Когда больным плохо, да, пожалуй, всегда, когда плохо и здоровым тоже, люди жаждут чуда. К чудесам тянутся всегда не от хорошей жизни. К больному человеку хотят привезти кудесника, найти лекарство, созданное в какой-нибудь деревне или в горах, во всяком случае не в лаборатории. Ни одна болезнь не дала столько чудесных лекарств, как рак. Когда людям плохо или страшно, они, как еще слепые котята начинают стукаться, тыкаться мордочкой во все, что тепло, так и они прилепляются душой ко всяким телепатиям, летающим тарелочкам, в Библии начинают искать признаки прилета из других миров, а в Христе — представителя иной, более нравственной цивилизации. Когда людям плохо, появляются всякие чудесные теории, которые без больших затрат все сразу улучшают, и большое количество эпигонов и излеченных — это может быть и бег трусцой, или гимнастика йогов, или горная смола мумиё, или такая-то особая диета с каким-нибудь особым прилагательным. Ждут и хотят чуда, но, как всегда, без духовных затрат ничего не получается.

А когда плохо больному, лежащему в отделении, появляется либо чудо-профессор, консультант, либо лекарство какое-то, всех и все лечащее.

И сегодня пришел профессор, так сказать, протеже Нины и начальник ее, молодой, так лет около сорока — сорока пяти, высокий, худощавый. Он шел рядом с Мишкиным по коридору и быстро говорил про что-то, судя по их лицам интересное для обоих. А раньше обычно консультанты выходили из палаты, перевязочной, кабинета заведующего, шли медленно, и обычно консультант покровительственно поддерживал заведующего под руку. Это было очень демократично.

Они прошли вдвоем в кабинет к Мишкину.

— Что ж, ребята, по-моему, вы все сделали как надо. Ну что ж, вы, Евгений Львович, не волшебник и не господь бог. Больше, чем мы можем, вы не можете. Сделали вы все правильно, а что сейчас плохо — так это болезнь, и никто, ни я, ни любой другой, не улучшит положения. По-моему, так, Евгений Львович. И родственникам я скажу то же самое. Лечите, как и лечили, а там, так сказать, как господу богу будет угодно. Да. Я, Евгений Львович, слышал ваше выступление на обществе. Большой материал уже у вас накопился? Документирован?

— Да. Уже много. Вот посмотрите. — Мишкин взял со стола какую-то очень большую папку и стал вытягивать оттуда один за другим рентгеновские снимки. — Вот, пожалуйста. Этого больного я оперировал пять лет назад. На днях приходил. Поправился на двадцать пять килограммов. Пока, тьфу-тьфу, не сглазить, признаков рецидива или метастазов нет. Все функции, которые ми восстанавливали, — восстановились… Или вот эта больная. Совсем молодая. С ними же хуже, с молодыми. Но тоже больше четырех лет прошло. Никаких признаков плохих. Смотрите, на снимке как. Вот до операции… а вот после. Видите?.. Или вот посмотрите… А вот еще… А этот случай… А этот больной нам дорого достался… Вот эти снимки мы демонстрировали на обществе…