Может создаться впечатление, будто Соловьев вообще выступает против государства как органа обособления национально-политической жизни. Но это не так. Вопрос о государстве он трактует гораздо шире, стремясь определить его истинное значение. Оно, на его взгляд, состоит в том, что государство, обособляя на каком-то этапе исторического развития определенный народ от остального человечества, упрочивает в то же время его роль во всемирном процессе.
Русский народ, по Соловьеву, только благодаря созданному им государству, могучему и всевластному, сохранил величие и самостоятельность России, которую он, желая выразить свои лучшие чувства к родине, называл 'святой Русью'. Эта 'святость' есть особенность национального идеала Соловьева. В ней нет ничего аскетического, что столь характерно для восточного идеала святости. Его понимание святости отмечено 'живым практическим и историческим смыслом', который 'ясно выразился в прошедший нашей истории... в создании и постоянном охранении русского государства, единой верховной власти,
130
избавлявшей нас от хаоса и самоуничижения'. Но полнота идеала святости требует, чтобы святая Русь возжелала 'святого дела', а именно: соединения церквей, духовного примирения Востока и Запада в Богочеловеческом единстве вселенского христианства. Это и есть святое дело, есть то действенное слово, которое Россия должна сказать миру.
2. 'Школу Соловьева' составили в основном бывшие 'легальные марксисты' - Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Л.С. Изгоев, П.Б. Струве, М.М. Туган-Барановский, C.JI. Франк и др. Их движение оформилось в 90-е годы XIX в., одновременно с 'ортодоксальным', плехановским марксизмом, и видело свою цель 'в направленном против народнической идеологии историческом оправдании капитализма в России' [П.Б. Струве]. Исходя из этого, они принимали в марксизме лишь те положения, которые постулировали неизбежность перехода от феодального строя к буржуазному и отвергали социализм как закономерное выражение объективного процесса экономического развития общества. По их мнению, социализм можно принять лишь в качестве социального идеала, а не социального предвидения. Если социализм может осуществиться 'по законам природы', тогда бессмысленна всякая деятельность, всякое усилие отдельной личности. Свобода воли несовместима с объективной необходимостью. Непонимание этого, полагали они, составляет главную ахиллесову пяту марксизма, которая, на их взгляд, порождена ориентацией на гегелизм. Поэтому, как утверждал М.Н. Туган- Барановский, 'гегельянская терминология вместе с пресловутым 'отрицанием отрицания' может быть совершенно устранена из социальных теорий Маркса без всякого ущерба для их доказательности и логической силы'. Среди них вообще преобладало убеждение в мировоззренческой нейтральности марксизма, отсутствии в нем строго однозначного философского основания. Им казалось правомерным сближение марксизма с любой философской системой, однако в интересах этического обоснования социализма они отдавали предпочтение кантианству, которое сыграло определяющую роль в их эволюции от 'марксизма к идеализму', а затем и к 'новому религиозному сознанию', веховству.
Веховство, названное так по сборнику статей 'Вехи', вышедшему в свет тремя изданиями в 1909 г., претендовало на 'обновление' русской интеллигенции, ее 'духовное возрождение'. Осуществление этой программы оно связывало с критикой 'давящего господства народолюбия и пролетаролюбия', т.е. народничества и марксизма. По словам одного из авторов сборника, русская радикальная интеллигенция не заключала в себе никаких культурно осознанных стремлений и идеалов, кроме 'метафизической абсолютизации ценности разрушения' [С.Л. Франк]. 'Школе Чернышевского' веховство противопоставило 'настоящую русскую философию' - 'от Чаадаева до Соловьева и Толстого', объявив это направление русской мысли 'конкретным идеализмом', не имеющим ничего общего ни с социализмом, ни с политикой. 'Конкретный идеализм' провозглашался не только 'основой нашего национального философского творчества', но и мистическим восполнением 'разума европейской философии, потерявшей живое бытие' [Н.А. Бердяев].
131
Beховство формировалось на принципах соловьевского всеединства, окончательно переводя богопознание из плоскости чистой веры в плоскость богоискательства.
В русском богоискательстве возникло множество самых разнородных тенденций, главнейшими из которых были персонализм Бердяева, интуитивизм Лосского и иррационализм Шестова.
3. Н.Л. Бердяев (1874-1948). После Соловьева Бердяев, несомненно, самая крупная величина в философии 'русского духовного ренессанса'. Он приобрел широкую известность задолго до своей высылки из Советской России в 1922 г. Его отход от 'легального марксизма' совершился быстро и безболезненно. Бердяев никогда не был фанатиком какой-либо одной идеи, одного культа. Его отличала 'безумная расточительность' ума, нередко вызывавшая самые серьезные нарекания. Шестов, например, иронизируя по поводу стремительной эволюции взглядов Бердяева, насмешливо писал: 'Как только он покидает какой-либо строй идей ради нового, он уже в своем прежнем идейном богатстве не находит ничего достойного внимания. Все - старье, ветошь, ни к чему не нужное... Он стал христианином прежде, чем выучился четко выговаривать все слова символа веры'. Но даже и войдя в храм, Бердяев не смог просто остановиться перед алтарной преградой в молитвенном послушании; душа его жаждала не веры, но знания, он и в религиозной жизни хотел сохранить свободу искания, свободу творчества. Неслучайно свою первую книгу, в которой, по его собственному признанию, 'была вполне осознана и выражена' его религиозная философия, Бердяев так и назвал - 'Смысл творчества' (1916). К ней примыкает целая серия его эмигрантских трактатов: 'Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства' (1927), 'О назначении человека. Опыт парадоксальной этики' (1931), 'О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии' (1939), 'Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация' (1941) и др. Философия Бердяева впитала разнообразные источники: от средневековой каббалистики и мистики Якоба Беме до нигилизма Ф. Ницше и оккультизма Р. Штейнера. Тем не менее он сумел возвыситься до подлинной самобытности, открыв перед русской духовностью новые горизонты мысли.
а) Антроподицея. Ум Бердяева был всецело поглощен экзистенциальным интересом к человеку. Однако его волновала не столько трагедия человеческого существования, сколько свобода человеческого творчества, он вдохновлялся не сопереживанием, а антроподицеей - оправданием человека в творчестве и через творчество.
Антроподицея, согласно Бердяеву, это 'третье антропологическое откровение', возвещающее о наступлении 'творческой религиозной эпохи'. Оно упраздняет откровение Ветхого и Нового завета:
