КОНСЕРВАТИЗМА

Идеи славянофилов, в особенности Данилевского дали мощный толчок развитию философии русского консерватизма. Сложная судьба славянофильского учения отчетливо сознавалась уже современниками. К.Д. Кавелин писал, что после ухода славянофильства с исторической арены с ним 'случилось то же, что со всеми школами и учениями в мире': 'толковали его вкривь и вкось, развивая во всевозможных направлениях заключающиеся в нем мысли и делая из них всевозможные применения'. Один из последних 'неославянофилов' М.О. Гершензон прямо заявлял, что взгляды представителей 'русского направления' сыграли 'огромную пагубную роль': 'Из них выросла вся реакционная политическая идеология, на которую русская власть и известная часть общества доныне опираются в своей борьбе против свободы и просвещения народного'. Речь, конечно, не может идти о реакционности самого славянофильства; оно было консервативным, не более. Укрепление реакционной идеологии началось задолго до славянофильства и во многом было связано с возрастанием 'французской опасности'. Два военных поражения, которые преподнесла России Франция в 1805 и 1807 гг., оказали удручающее влияние на русское общество. Все жили ожиданием третьего столкновения, не сомневаясь, что оно будет решающим для судеб Отечества. Общество провидело 1812 г. и страшилось всякого ослабления монархической власти. В противовес либерализму быстро набирал силу и распространялся политический консерватизм, выставивший на своем знамени апологию самодержавия и народности.

1. Историософия консерватизма. Первым, кто осознал необходимость историософской идеологемы самодержавия, был историк и литератор И.М. Карамзин (1766-1826). Еще до выхода в свет своей знаменитой 'Истории государства Российского' он выпустил небольшую брошюру под названием 'Записка о древней и новой России' (1811), которая стала как бы теоретическим введением к его многотомному труду.

В соответствии со схемой историка, Россия, основанная 'победами и единоначалием', уже в XI в. 'не только была обширным, но, по сравнению с другими, и самым образованным государством'. Однако она не сумела оградить себя от 'общей язвы тогдашнего времени', которую 'народы германские сообщили Европе', именно, от феодального раздробления. Поэтому она распалась на многочисленные мелкие уделы и погрязла в жалком междоусобии 'малодушных князей'. Тогда-то и открылось 'гибельное зло': утрата связи 'подданства и власти'. Народ охладел в усердии к князьям, а князья, лишившись поддержки народа, 'сделались подобны судьям-лихоимцам, или тиранам, а не законным властелинам'. Ослабленная раздорами Россия покорилась азиатским варварам. Снова восстановить ее удалось только московским князьям.

114

Но они не ограничились установлением 'единовластия', т.е. независимости от Орды, а с самого начала стремились 'единовластие усилить самодержавием', т.е. добиться полной ликвидации удельного господства. Это было не столь уж трудно: 'Народ, смиренный игом варваров, думал только о спасении жизни и собственности, мало заботясь о своих правах гражданских. Сим расположением умов, сими обстоятельствами воспользовались князья московские и мало-помалу, истребив все остатки древней республиканской системы, основали истинное самодержавие'. Карамзин не скрывал своего неприятия республиканизма, или 'древнего вече'; но сознавая глубокую укорененность этой традиции в народной жизни, предпочитал подходить к опровержению ее с позиций выгодности, блага самодержавия. Это был чисто просветительский критерий. Карамзин констатировал: самодержавие 'имеет целью одно благоденствие народа', оно избавило его 'от бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига', но самое главное - 'оно уклоняется от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности монархов, нежели полезного для государства'. По сути историк создавал не реальной образ, а идеал самодержавия, с которым подходил к оценке роли отдельных российских монархов.

Тут на первый план выдвигалось их отношение к Западу. Характеризуя преобразования Петра I, Карамзин вменял ему в вину то, что с началом европеизации 'честью и достоинством России сделалось подражание'. Царь-реформатор хотел искоренить 'древние навыки' и ввести просвещение. Конечно, просвещение достохвально, но в чем оно состоит? 'В знании нужного для благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены. Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать от