причислял к разряду 'неопределенных отвлеченностей' и требовал замены ее на науку. С его точки зрения, допустимо лишь существование 'философии природы', тождественной 'науке о природе'. Она может, пока еще не достигнуто полное знание о реальной действительности, вносить определенное единство и целостность в индивидуальные мировоззрения людей, хотя и не без примеси 'ученой эквилибристики'. Сугубо 'научная' установка Ткачева держится на его гносеологическом индуктивизме. На его взгляд, познание не имеет никаких других исходных точек, кроме наблюдения и сравнения. Всякая дедукция не только антинаучна, но и антисоциальна: она уводит человека в 'схоластические дебри', мешает его 'производственной деятельности'. Поэтому и философствование есть 'эксплуатация человеческой глупости', а следовательно, оно возмутительно и безнравственно.

96

В столь же однозначных, жестких категориях выдержана политическая теория Ткачева. Как и все народники, он принимал крестьянскую общину в качестве 'краеугольного камня' будущего общественного строя, однако сам этот строй уже представлял себе существенно иначе: не социалистическим, а коммунистическим. Конкретно процесс превращения общины в коммуну Ткачев изображал так. Сперва 'революционное меньшинство', воспользовавшись 'разрушительно-революционною силою' народа, захватывает политическую власть. Затем оно создает 'революционное государство', которое наделяется двоякими функциями: 'разрушительной' и 'устроительной'. Революционное государство прежде всего 'уничтожает консервативные и реакционные элементы', после чего приступает к осуществлению социальной революции путем проведения постепенных реформ во всех сферах общественной жизни. На первом месте стоит задача пересоздания крестьянский общины в общину-коммуну. Для этого должна быть произведена 'экспроприация орудий производства', находящихся в частном владении и передача их в общее пользование. Кроме того, необходимо отменить буржуазный принцип распределения по труду и ввести принцип распределения по 'братской любви и солидарности'. Эти меры позволят укрепить коммунистические начала, придать им необратимый характер. Следовательно, будущее общество никак не связано с идеалами русского крестьянства. Ткачев это хорошо понимал. 'Самое полное и беспрепятственное применение их к жизни, - писал он, - мало пододвигнет нас к конечной цели социальной революции - к торжеству коммунизма... Эта роль и значение принадлежат исключительно революционному меньшинству'.

Эти политические идеи Ткачева.в основной массе вошли в идейный арсенал большевизма, в политическое сознание Ленина.

в) Более лояльно, хотя тоже с позиций политической прагматики подходил к философии создатель субъективного метода в социологии П.Л. Лавров (1823-1900). Как и Чернышевский, он не мыслил себе существования философии без 'общественных партий, которые бы боролись и выставляли философские принципы для своих практических целей'. О своей солидарности с ним заявлял и сам автор 'Антропологического принципа в философии': 'наши понятия ... в сущности сходны с образом мыслей г. Лаврова'. Из сочинений Лаврова наиболее известны его 'Исторические письма' (1868-1869), ставшие на многие годы программным трудом русского революционного народничества.

В основе субъективного метода лежал сенсуализированный антропологизм. Философия, по мнению Лаврова, 'должна внести единство во все сущее, как сущее для человека'. Вне человека нет знания, нет реальности; все рождается из человеческих ощущений. Сам человек 'реален дотуда, докуда ощущает'. Из этой субъективности складывается личность, утверждающая свой субъективный идеал. Столкновение личных деятельностей 'производит объективный процесс истории'. Осмысление истории невозможно без выработки 'рациональной формулы прогресса', которая должна выражать 'отношение между

97

субъективным и объективным пониманием общественных явлений'. Критерием субъективного понимания выступает справедливость, объективного - истина. Истина дается наукой, совокупным знанием, справедливость - восприятием общества не просто как 'суммы органов', а как 'суммы страждущих и наслаждающихся единиц'. Только в этом случае формула прогресса становится мерилом развития цивилизации, совершенствования человеческого общества. В результате прогресс определялся как 'процесс развития в человечестве сознания и воплощения истины и справедливости путем работы критической мысли личностей над современною культурою'. Поскольку истина составляет предмет социологии, а справедливость относится к этике, то социология неотделима от этики, деятельность общественная - от личной нравственности. В этой этизации социологии, в этом социологическом сократизме и заключался субъективный метод Лаврова.

г) Что касается теоретиков анархизма, то они вообще не усложняли свой идеал никакими особыми философскими выкладками. М.А. Бакунин (1814-1876) просто подверстывал свой революционаризм к чисто позитивистской схеме исторических состояний человечества: 1) животности, 2) мысли и 3) бунта. Из животных потребностей возникает экономика (отсюда интерес Бакунина к экономическому материализму Маркса), из мысли - наука, из бунта - свобода. Трактуя свободу как отрицание государственности, Бакунин утверждал, что 'народ наш глубоко и страстно ненавидит государство', находя подтверждение этому в общинном быте, общинном самоуправлении русского крестьянства.

Чрезвычайно упрощенной предстает и теоретическая концептуализация анархизма в сочинениях П.А. Кропоткина (1842-1921). 'Анархия, - писал он, - есть миросозерцание, основанное на механическом (кинетическом) понимании явлений, охватывающее всю природу, включая сюда и жизнь человеческих обществ. Ее метод исследования - метод естественных наук; этим методом должно быть проверено каждое научное положение. Ее тенденция - основать синтетическую философию, т.е. философию, которая охватывала бы все явления природы, включая сюда и жизнь человеческих обществ и их экономические, политические и нравственные вопросы'. Синтетическая философия представляла собой систему целостного знания, вбиравшего в себя природу и общество; это была натурфилософия и социология в их единстве. Отдавая предпочтение исключительно индуктивному методу, Кропоткин почти с писаревской страстностью отвергал 'ложное наследие гегельянства'. Он возводил свою линию к механистическому материализму Гольбаха, Ламетри, Дидро, лишь отчасти разнообразя его позитивизмом Спенсера и Милля.

Обозревая в целом идеологию русского политического радикализма, приходится констатировать, что в философском отношении он так и не поднялся выше эклектического сенсуализма (единственное отрадное исключение - Герцен), все более погрязая в метафизическом способе мышления. Гегель не только не был понят, но и отвергнут; в нем видели главную бациллу консерватизма и реакции. Русский радикализм,

98

не имея собственной философской опоры, развивался по принципу 'смены катехизисов' [B.C.