церковных книг. В Москву прибыли Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий, которые немедля занялись монастырскими библиотеками. Их сразу окрестили сатанинской троицей.

Действия Никона вызвали открытое недовольство не только у духовенства; брожение умов захватило и народные массы, которые незадолго до этого окончательно подпали под крепостническое Уложение 1649 г. Крестьяне выступали за сохранение 'старой веры', отвергали все церковные преобразования, стихийно сознавая их связь с новой политической системой. Они толпами снимались с насиженных мест, уходили в глухие леса Севера и Зауралья. Год от года возрастал психоз массовых самосожжений, в огне нередко гибли сотни и тысячи. Не помогали ни преследования правительства, ни анафематствования духовных пастырей. 'Святая Русь' не желала становиться

43

'Российской Европией'. Сила стала против силы, изматывая и озлобляя друг друга. Русское общество погрязло в глубоком и трагическом расколе.

Во главе 'ревнителей веры' оказался протопоп Аввакум Петров (1621-1682), человек фанатической убежденности и жертвенной привязанности к 'старой вере'. О Никоне явственно заговорили как о 'папежнике', стороннике латинства. 'Всяк бо, крестяся тремя персты, - утверждал Аввакум, - кланяется первому зверю папежу и второму русскому, творя их волю, а не Божию, или рещи: кланяется и жертвует душею тайно антихристу и самому диаволу. В ней же бе, щепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий-диавол, а зверь- царь лукавый, а лжепророк - папеж римский и прочий подобни им'. Аввакум подходил к церковным преобразованиям эсхатологически, видя в них знамение конца света.

Религиозно-политическая сущность старообрядчества выразилась в учении о чувственном антихристе. Идеологи раскола все без разбора сходились в том, что 'время страдания приспе' и антихрист уже царствует в мире. Дьякон Федор, духовный сын Аввакума, прямо заявлял: 'Во время се - ни царя, ни святителя. Един бысть православный царь на земли остался, да и того, не внимающего себе, западнии еретици... угасили... и свели во тьму многия прелести'. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович - это два 'рога антихристова', апокалиптического зверя. Федор призывал сопротивляться никоновским нововведениям и ни в чем не повиноваться царским повелениям.

Аввакум не был столь категоричен в определении 'лиц' чувственного антихриста. Для него несомненно то, что антихрист явится не из Руси, не из русского рода: 'Афанасий Великий пишет: идеже нозе Спасителя нашего Христа походиша, оттоле от Галилеи и антихрист изникнет, а не от нашея Русии'. Однако точка зрения его в этом вопросе претерпела определенную эволюцию. Поначалу он вообще отказывался признавать антихристом не только Алексея Михайловича, но даже и Никона. Выгораживая своего злейшего врага, Аввакум язвительно иронизировал: 'А Никон, веть, не последний антихрист, так, шиш антихристов, баболюб, плутишко, изник в земли нашей'. По мере же обострения борьбы с никонианством у него сложилось иное представление, которое отчасти затрагивало и царя Алексея Михайловича. Соглашаясь с дьяконом Федором, что 'два рога у зверя - две власти знаменует' - патриаршею и царскую, Аввакум различно определял их отношение к антихристовой силе: 'един победитель, а другий - пособитель; Никита по алфавиту, или Никон, а другий пособитель - Алексей'. Далее протопоп расшифровывал понятия 'пособитель' и 'победитель': 'Царь Алексей десят лет добро жил: в лосте, и молитвах, и милостив, а Никон егда на патриаршество вскралъся, показуя человеком честь, лукаву добродетель же. Егда же слюбление сотвориша, яко Пилат и Ирод, тогда и Христа распяша: Никон побеждать учал, а Алексей пособлять испотиха. Тако бысть исперва, аз самовидец сему, ей, аминь'. Аввакум оставлял за царской властью некоторую привилегию в смысле

44

политического оправдания, перекладывал все беды на 'атамана чертей' - Никона.

Позднее, с ликвидацией патриаршества (1721), когда прекратилось двоевластие, функция антихриста целиком перешла на монарха, дополнившись догматом немоления за государя.

Столь же нетерпимо, как к церковным 'новинам', протопоп Аввакум относился к мирской мудрости, знаниям. В поучении 'Како нужно жить в вере' он прямо утверждал: 'ритор и философ не может быть христианин'. Аввакум строго следил за тем, чтобы 'стадо Христово' сохраняло 'простоту ума' и 'чистоту сердца'. 'Евдокея, Евдокея, - наставлял он некую провинившуюся деву, - почто гордаго беса не отринишь от себя? Высокие науки исчешь, от нея же падают Богом неокормлени, аки листвие... Дурька, дурька, дурищо! На что тебе, вороне, высокие хоромы? Граматику и риторику Васильев и Златоустов, и Афанасьев разум (т.е. разум Василия Великого, Иоанна Златоуста и Афанасия Александрийского.- А.З.) обдержал. К тому же и диалектику, и философию, и что потребно, - то в церковь взяли, а что непотребно, - то под гору лопатою сбросили. А ты кто, чадь немощная?.. Ай, девка! Нет, полно, меня при тебе близко, я бы тебе ощипал волосьев за граматику ту'. Истинной ценностью обладает только вера, и Аввакум в зависимости от веры различал 'образы' человека. Если ради веры он способен претерпеть все 'жестокое', 'плечевное', 'смертоносное', если в нем 'благодатное' превосходит 'страстное, значит житие его 'духовно'. Если же он проводит жизнь в 'роскошах мира сего' и преисполнен 'всякия неправды и беззакония', то такой человек во всем 'грехотворителен и гнусен'. Соответственно символы жития духовного он прилагал к самому себе и ближайшим соратникам - расколоучителям, а символы жития 'роскошного' - к 'алманашникам', 'зодийшыкам', людям западной ориентации. Подобные воззрения не служили благому делу: во имя 'отеческих преданий' водружалась непроницаемая стена отчуждения между верой и разумом, наукой и религией, которая заслоняла от староверов горизонты человеческого прогресса.

б) 'Латинствующие'. Партия 'латинствующих' была представлена прежде всего пришлыми книжниками, главным образом из числа выходцев Киево-Могилянской академии. Среди них особо выделялась фигура Симеона Полоцкого (1629-1680), первого профессионального писателя России. Он оставил огромное литературное наследие. Широко известны его поэтические своды 'Вертоград многоцветный' и 'Рифмологион'; это настоящие энциклопедии по всем отраслям тогдашних знаний. Заслуживает упоминания и книга 'Жезл правления', посвященная обличению расколоучителей Никиты Пустосвята и попа Лазаря. В ней он с западническим высокомерием подверг осмеянию самоучек- староверов, как вообще всю русскую 'неученую' культуру.

Все творчество Симеона Полоцкого проникнуто жаждой просвещения и образованности. В соответствии с духом времени наивысшим выражением разума он признавал Священное писание, подчеркивая его нравственно-обновляющую сущность. Вместе с тем, с его точки