Жестокость советских войск охладила энтузиазм чехов по отношению к своим «освободителям». В то же время, это не означало, что американская политика была хорошо продуманной.

Бенеш так и не ответил на мой вопрос о путях достижения взаимопонимания между СССР и США. Я осмелился прервать стремительный поток его мыслей новым вопросом: могла бы ситуация оказаться другой, если бы генералу Патону дали возможность освободить Прагу?

За всё время нашего знакомства мне никогда не приходилось видеть Бенеша в таком возбуждении: его лицо раскраснелось, и с каждым произнесённым словом он энергично жестикулировал руками. Вопрос привёл его в замешательство. Да, решение отказаться от наступления обернулось большой трагедией. Бенеш был уверен, что освободительное движение будет нарастать по мере приближения англичан и американцев. Он буквально решился речи, когда в самый критический момент осознал, что сделать ничего нельзя. Бенеш так и не понял, почему было принято такое решение.

Президент мог бы проговорить ещё один час, но Ян заметил ему, что нам пора торопиться на другую встречу. На самом деле, он просто хотел, чтобы Бенеш передохнул перед следующей аудиенцией, до начала которой оставалось меньше часа. Бенеш согласился, но, провожая нас по длинному коридору, продолжал рассуждать и перечислял свои доводы, загибая пальцы на руке.

Вернувшись в Чернин Дворец, Ян пошёл отдыхать, а я отправился на прогулку по городу. Мне хотелось купить кое-какие книги и своими глазами увидеть разрушения на старинной Староместской ратуше, около которого погибло много чехов в последние дни восстания, когда генералу Патону не разрешили прийти им на помощь. Повреждения оказались весьма значительными, а знаменитые Староместские куранты были так искорёжены, что починить их было уже невозможно. За исключением этого уголка Праги, город мало изменился со времени моего последнего визита в 1936 году. Мой шофёр рассказал, что в 1945 году всё было увешано флагами с серпом и молотом. Сейчас их место заняли флаги Чехословакии.

Затем я поехал в наше английское посольство, расположенное в бывшем Тун-Хохенштейн Дворце http://praguegallery.net/gallery/nerudova/thun-hohenstein-palace.html . Ничто не изменилось, и, проходя под сводами огромных ворот, я вспомнил Плачи, старого седого швейцара, которого мне часто приходилось будить в неурочный час. Он появлялся из-за маленькой двери, протирая глаза ото сна, и вежливо говорил: «Опять припозднились, пан Локкарт. Опять припозднились». Плачи умер несколько лет назад, и я не ожидал увидеть никого из знакомых, поскольку господин Филип Николс, наш посол, которого я знал много лет, находился в отъезде. Когда в октябре 1941 года его назначили Министром в Чехословацкое Правительство в Лондоне, он принял этот пост с неохотой. Но более близкое знакомство с чехами вызвало у него чувства взаимопонимания и уважения, и Фил со своей женой научились говорить по-чешски ещё до приезда в Прагу. Они пользовались такой же популярностью у чехов, как в наше время – господин Георг Клерк (George Clerk).

Робко, как школьник, я спросил у незнакомого мне швейцара, можно ли видеть Поверенного в делах. К моему удивлению, им оказался Бил Баркер, сын господина Эрнеста Баркера (Sir Ernest Barker). Бил – прекрасный лингвист, учившийся в Пражском университете. Никто из англичан не знает так чешский и русский языки, как он. Я встречался с ним во время войны, когда он был приписан к Чехословацкой Армии в Англии.

У Била оказался для меня сюрприз. «Здесь находится кое-кто из ваших старых знакомых, и они хотят с вами встретиться», - заявил он, нажимая кнопку звонка. Первым появился Розенберг, дворецкий господина Георга Клерка. После стольких лет он мало изменился. Он смутил меня не только тем, что припомнил некоторые эпизоды из моего прошлого, но и стал говорить со мной по-чешски в присутствии такого знатока как Баркер. Потом пришёл Олмер, старый слуга, сражавшийся в Британской Армии ещё во время Первой Мировой войны. К счастью, он говорил по-английски, и я перестал волноваться. Мне хотелось задержаться подольше и обойти всё здание, но неотложные дела заставили вернуться в Чернин Дворец. Я остался доволен. Хотя я всегда высоко ценю уровень современной американской дипломатии, но тогда я подумал, что с господином Филипом Николсом и Вильямом Баркером наше посольство было самым информированным в Праге. И, действительно, такую точку зрения высказывали Ян Масарик и другие важные лица в Чехословакии.

В семь часов вместе с Яном мы были в Национальном Театре на премьере оперы Леоша Яначека «Катя Кабанова». Мы сидели в отдельной ложе, и я видел, что Бенеш и его жена занимали Президентскую ложу.

Зал был забит до отказа, стояла духота, и опера казалась длинной и скучной. Когда после последнего акта занавес, наконец, опустилась, я машинально повернулся в сторону двери, но Ян шёпотом заставил меня вернуться. Он поднялся в полный рост, захлопал в ладоши и энергично прокричал: «Талич, Талич!». Через секунду все присутствующие, включая самого Президента, поднялись со своих мест и последовали примеру Яна.

Ян умел вести за собой людей. Талич был великим чешским дирижером (Чешский криптоеврей: http://en.wikipedia.org/wiki/V%C3%A1clav_Talich ). Коммунисты не могли забыть тот факт, что он выступал перед немцами во время оккупации. Главным образом, благодаря поддержки Яна, и к великой радости антикоммунистов, его восстановили в правах. Сегодняшний вечер – его первое появление на публике в старом качестве. Овации были долгими и горячими. Конечно, эта демонстрация имела политический характер. Если в зале и находились коммунисты, они не стали устраивать контр демонстрацию.

Когда мы вернулись домой к Яну, он пребывал в прекрасном расположении духа. Я воспользовался случаем и расспросил его о состоянии здоровья Бенеша, поскольку этот вопрос вызывал беспокойство у Британского Министерства Иностранных Дел. Ходили слухи, что он серьёзно болен диабетом. Мне так же было хорошо известно мнение господина Филипа Николса, нашего посла в Праге, что судьба и будущее состояние Чехословакии находится в прямой зависимости от состояния здоровья Бенеша.

Ян заверил меня, что история с диабетом – полная выдумка. В детстве Бенеш перенёс лёгкий отит, оказался затронутым вестибулярный аппарат, и сейчас его часто укачивает. В период 1945-1946 годов ему приходилось работать день и ночь. Тогда Бенеш перенапрягся. Во вовремя одного своего выступления у него возник провал в памяти, и ему пришлось сойти с трибуны, не закончив речи. Он воздержан в еде и питье, и если его ограждать от перенапряжения, то Бенеш окажется вполне трудоспособным ещё один десяток лет.

Меня только частично удовлетворили уверения Яна. Для самого Яна этот день был долгим и насыщенным, но для Бенеша этот же день оказался даже длиннее: мы ещё не проснулись, а он совершал обычную часовую прогулку верхом. Я так же уверен, что до этого он успел просмотреть все утренние газеты. Бенеш умел много и целеустремлённо работать. Если не считать двенадцати месячного перерыва после Мюнхена, он занимал ответственные государственные посты разных уровней на протяжении почти тридцати лет. Ничто, никакая умеренность не помогут поддержать этот ритм.

Моя программа в Праге оказалась такой насыщенной, что я почти не имел возможности полностью предаться воспоминаниям и посетить места, связанные с прошлым. Однако мне удалось выкроить время, чтобы прогуляться по городу, встретиться со старыми друзьями, познакомиться с молодёжью, поговорить с торговцами лавок и магазинов и выслушать мнения самых знающих и скептичных людей – пражских таксистов. В любом иностранном государстве, и это особенно ощутимо в революционное время, иностранец, окунаясь в уличную атмосферу, черпает столько информации, сколько он не в состоянии получить, прочитав путеводители или официальные отчёты.

Одним из первых визитов я сделал к Юлиусу Фёрту, моему чешскому издателю, который в то время стал важной политической фигурой и состоял членом Парламента. Он не вполне разделял оптимистические взгляды на будущее, которых придерживались Бенеш и Ян Масарик, и с опаской ожидал новых подвохов от коммунистов. Тем не менее, Юлиус гордился своей страной и теми достижениями, которых достигла Чехословакия с момента освобождения. Он тепло отзывался о Бенеше и Яне. Юлиус поведал мне, что до мюнхенских событий многие чехи верили, что Бенеш был протеже Томаша Масарика, а Ян – «папеньким сынком», этакий плейбоем на западный манер ( http://en.wikipedia.org/wiki/Jan_Masaryk -