— В своих командировках он постоянно заводил романы, вовремя не возвращался… Конечно у мужчины работа должна быть на первом месте, а он просто отписывался, и все… Мать не раз его выгораживала. А потом она умерла. И Толю в первый же загул выгнали из ВТО… Вам не надоело все это? — Лена посмотрела мне прямо в глаза. — Сама не знаю, почему я рассказываю, ведь вообще-то я скрытная, а вам почему-то доверяю… А моим родителям Толя не нравится. Они думают, что с ним все кончено. Даже не знают, что я сюда хожу… Но дослушайте о нем… Мне просто интересно, вам будет смешно или вы поймете меня?

Она пристально взглянула на меня и я подумал — уж не устраивает ли она мне экзамен?

— После ВТО он недолго работал завклубом, потом еще кем-то. И все это время романы, романы. Он жил то у одной женщины, то у другой, ведь всегда полно одиноких женщин, готовых пригреть неудачников… Он сочинял им стихи, писал их портреты. Они уходили на работу, а он лежал на тахте, разбирал свой архив, читал книги. Ну еще ходил в магазин на их деньги, готовил. Готовит он прекрасно, лучше многих женщин… Время от времени он прогуливал деньги своей очередной жены, и тогда случались скандалы. Бывало, женщина его выгоняла, но он тут же находил другую.

— Так он просто негодяй! — вспылил я, испытывая сильное отвращение к этому Толе.

— Не совсем так, — Лена поморщилась и вскинула голову. — Понимаете, ведь он отдавал этим женщинам душу, по-настоящему любил их и был предан им. Просто он не может найти себя… Так и получилось, что у одной стоит его стол, у другой — одежда, у третьей — книги. Он был два раза официально женат, имеет двух дочерей, но алименты не платит. Ему нечем платить — он весь в долгах.

«Подонок!» — чуть не вырвалось к меня, но я успел сдержаться и только едко бросил:

— По-моему, он отпетый лентяй и вообще какой-то мерзкий тип. Легче всего лежать на тахте и читать книжки. Вот вы работаете?

— Да, переводчицей.

— И я работаю. Инженером. Согласитесь, и вам, и мне на работе часто приходится делать то, к чему не лежит душа, и не знаю, как вы, а я на работе устаю, а хочется еще и почитать, и посмотреть фильм. И потом, есть статья о тунеядстве, почему этого вашего знакомого…

— Он член Союза журналистов. Он же раньше писал статьи о театре.

— Хорошая ширма, — меня уже начинала злить расплывчатая позиция Лены, ее оправдывание безделья и праздности.

— Да, согласна… Мы познакомились в Доме журналистов. Это какой-то психодром. Сидят взрослые люди, изощряются в красноречии. Но Толя все-таки не такой. Послушайте… Сейчас он живет у Марии Ивановны, шестидесятилетней бухгалтерши. Она добрая, любит побеседовать об искусстве. Толя говорит, что Мария Ивановна поселила его у себя, потому что он напоминает ей погибшего сына… Она живет у Тишинского рынка в маленькой комнатке. Кроме нее в квартире еще две старушки… У них очень смешно! Одна старушка называет себя баптисткой, другая — протестанткой. А Мария Ивановна православная. Старушки ревнуют Толю друг к другу, даже если он вобьет гвоздь одной, другой привяжет фикус. Это, кстати, стоит ему больших усилий. Он с детства не приобрел никаких навыков к физическому труду.

Я откровенно рассмеялся, но Лена остановила меня жестом и продолжила, повысив голос:

— Да, я понимаю, я сама презираю таких мужчин, но все в мире перемешано. Согласитесь, когда даже плохому человеку отдаешь много своего, он становится дорогим, ведь так? А Толя не плохой. Он не может вбить гвоздя, зато умеет ухаживать за женщинами, умеет сделать сказку, боготворит женщину. Это немногие могут… Я говорила, у него есть дочери. Вот я думаю, мужчина, у которого есть дочь, относится к женщинам лучше других мужчин. Может, он представляет, что на месте этих женщин могла быть и его дочь…

Лена на минуту смолкла и закурила вторую сигарету. Я не мог понять — она саму себя уговаривает, что этот Толя невероятная личность или оправдывается передо мной за свою странную привязанность. Но, главное, ее затянувшееся излияние устанавливало между нами какие-то нелепые отношения. Я познакомился с ней, потому что тяготило одиночество, потому что наступила весна и я ощутил в себе прилив новых будоражащих сил, потому что она оказалась симпатичной женщиной; я надеялся, что это знакомство наполнит жизнь новым смыслом, а получилось — она видела во мне только благодарного слушателя, некоего соучастника ее безысходного романа.

— У него есть два друга, две Гали, — продолжала Лена. — Я иногда сталкиваюсь с ними здесь, в больнице. Одна Галя работает в библиотеке, вторая где-то в газете. Они считают его непризнанным гением. Первая Галя покупает ему одежду, вторая — приглашает на обеды, ужины. Эта вторая Галя — уродка и сильно близорукая, всех Толиных женщин считает врагами. И меня тоже. Она постоянно чернит всех женщин, раскрывает их подноготную, только напрасно старается — он не хуже ее знает женщин, ведь у него такая практика! Просто для этой Гали он предстает таким наивным, непрактичным… Говорит, что пишет пьесу о романтической любви… Кое-какие наметки у него действительно есть, но все это так, несерьезно… Теперь-то я понимаю, что он никогда ее не напишет, — Лена глубоко вздохнула. — Он может выставить себя каким угодно: сильным, мужественным, и скромным, застенчивым, робким… Он моментально чувствует женскую слабость и играет на этом… О господи! Надо же было с ним познакомиться! Я так спокойно жила… Ну ладно, хватит о нем. Заговорила я вас. Пойдемте!

Я облегченно вздохнул и по пути то и дело обращал внимание Лены на яркую зелень в скверах, на галдящих скворцов, но она на все смотрела рассеянно, будто сквозь туман.

Она жила недалеко от Пушкинской площади; мы подошли к ее дому и она сказала:

— Если хотите, зайдем к нам. По воскресеньям мама устраивает отличный обед. Только о больнице ни слова, договорились? Мама с отцом и слышать о Толе не хотят. Ведь мы с вами могли познакомиться где- нибудь еще.

Мать Лены, великанша с громовым голосом, страдала одышкой, и у нее были больные ноги: распухшие, с темными вздутыми венами; она с трудом передвигалась по комнатам, а вернувшись из магазина, подолгу отсиживалась в кресле. Большую часть времени она лежала, или читала, или раскладывала пасьянс и отдавала приказания домочадцам — тихоне мужу или дочери, которую, словно служанку, держала в полном, безоговорочном повиновении. Заядлая курильщица и картежница, мать Лены по вечерам играла с соседями в карты — в «кинга». Она научила играть в карты весь дом — создала некую картежную империю. Разумеется, в первую очередь вовлекла в эту империю мужа и дочь. Она готова была сражаться в карты всю ночь, но не столько ради победы, сколько из желания находиться среди единомышленников. Попыхивая папиросой, руководила битвой, как опытный полководец: если партнер слишком разошелся и уже потирает руки, предвкушая победу, она метала в его сторону гневный взгляд, невероятно смелыми, четко рассчитанными ходами молниеносно выигрывала партию и сбивала спесь с зарвавшегося простака; если партнер заскучал и посматривает на часы, почти отдавала ему партию и подогревала интерес к игре. Но только почти! Всю партию не отдавала никогда. Это было бы семейной трагедией. Она ни разу не вставала из-за стола побежденной. Можно было только догадываться, что произошло бы с Леной и ее отцом, если бы вспыльчивый мстительный вождь сдал партию.

Отец Лены, полный седой мужчина с добродушным лицом, испытывал стойкое отвращение ко всяким азартным играм, но ради мира в семье каждый вечер усаживался с женой за карты. Он работал в Комитете по науке и технике и слыл специалистом в своей области, человеком неукоснительной точности. Любитель выпить, он искренне обрадовался, что дочь пришла с молодым человеком, — жена разрешала ему выпивать только с гостями. Предвкушая предстоящее застолье, он даже предложил жене сыграть партию в карты и, как я заметил, нарочно быстро проиграл, чтобы поднять настроение супруги, — и что, кстати, вызвало у нее легкое раздражение. Известное дело, закаленным бойцам легкие победы не приносят должного удовлетворения, они их только расхолаживают и притупляют бдительность.

В начале обеда мать Лены подозрительно присматривалась ко мне и задавала прямолинейные вопросы: «Где работаю? Почему развелся с женой?». Где-то в середине застолья, немного размякнув от выпитого и прикинув, что я все-таки лучше Толи, уже более дружелюбно посматривала в мою сторону, а после обеда, в знак полного расположения, вызвалась научить меня играть в «кинга». Отдав дочери приказание убрать все со стола, она с невероятной поспешностью сходила в спальню и принесла нераспечатанную колоду карт.

Мы играли вчетвером. Отец Лены играл безучастно, машинально бросая карты, правда при этом сохранял благопристойный вид. Время от времени он уходил на кухню «размяться», и я слышал звук