В полдень мы пристали на дневку среди кустов, напоминающих перевернутые щетки. Жара все наступала: на берегу песок раскалился докрасна — по нему без обуви мог ходить только Кука.

После обеда каждый взялся за свое: Котел за гитару, Кука за дневник, я за рисование — сделал набросок стоянки. Как известно, художник вправе изображать то, что думает по поводу натуры — ну, вы понимаете, что я хочу сказать. В таких работах сегодняшнее живет наравне с прошлым или с будущим. Я нарисовал красивый лагерь: сборный домик, яхту у причала и трех молодых людей с дружелюбными улыбками — ну, проще говоря, блистательно нарисовал мечту.

Как только я закончил рисунок, Котел взглянул на него и протянул:

— Столько начеркал, прямо в глазах рябит, а что изобразил — непонятно. (Вы заметили, стоянки для него были полигонами для умничаний, издевок, а гадости он всегда говорил азартно, вдохновенно).

Естественно, меня покоробили слова Котла, я почувствовал, как по лицу прошли горячие волны, а тут еще встрепенулся Кука:

— Неслабо, но нет реальности в твоей работе, — категорично, тяжеловесно отчудил он, тупо глазея на рисунок. — Обожги меня крапива, но странная работа.

— Странная-то не беда, — опять высунулся Котел. — Во всем талантливом есть доля странности. В некотором смысле. Здесь же просто желание пооригинальничать.

Вам, ребята, наверняка бросилось в глаза, с какой радостью они накинулись на меня. Неприятно вспоминать все это, но что поделаешь, это правда без всяких прикрас и лакировок. Короче, после слов Котла, меня просто бросило в жар, но я не стал ничего объяснять ни ему, ни Куке — просто отмахнулся от них:

— Ерунду городите! Уж лучше б вы помалкивали!

— Убедительное объяснение, — хмыкнул Котел. — Так обычно изъясняются несостоявшиеся таланты, они болезненно переживают критику, — из его рта так и вылетали жалящие стрелы, при этом он, точно неисправный насос, брызгал слюной.

— Это ты бездарь! — я ткнул в Котла пальцем, жалея, что в руках не было шпаги.

Мои нервы натянулись как тетива лука, меня уже всего трясло, а этот клеветник хоть бы что. Скандалы совершенно не выводили его из себя, здесь он был закален.

— Что за уровень спора?! — с едким смешком выдавил Котел. — Ты хотя бы отличай сносные слова от непристойных. За твоими оскорблениями видна шаткость позиции. Хотя, у тебя ее вообще нет. Мне давно ясно, почему ты всегда стоишь в стороне — тебе нечего сказать. В прямом смысле!

— А ты вечно всем недоволен. Тебе везде плохо и скучно, потому что скука внутри тебя самого. Ты страдаешь от недовольства собой, потому что бездарен. Знаю я цену твоей ложной значительности, фальшивому величию! Проклинаю день и час, когда с тобой познакомился!

— А ты ни на что не способен! — взбеленился Котел. — Плот и тот не мог сделать как следует! Надоели твои указы! Только командовать и умеешь, как большинство ни на что не способных.

Вот негодяй! Это я-то ни на что не способный, который умел все! К чему бы я не прикасался, все превращалось в ценность. И всегда добросовестно выполнял работу, а если что и делал не очень хорошо, так от того, что сталкивался с этим впервые. Но таких вещей почти не было. Да не почти, а точно! Этот ханыга нес злостную ложь! Понятно, его нахрапистость на секунду оглоушила меня, а он все продолжал наседать:

— И друзей у тебя нет, потому что ты не можешь быть другом, — у Котла появился нервный тик, он сделал какое-то агрессивное телодвижение — вроде, показал мне кулак.

Меня словно ошпарили кипятком — я вцепился в Котла, повалил его на землю. Кука отложил дневник, встал и закачался, как бы развивая брюшной пресс, потом бросился к нам и зычно рявкнул:

— Брэк! Вы деретесь чересчур эмоционально! Что же это творится?! Это не дружеская компания, а серпентарий! Обсыпьте меня солью, но пора это кончать!

— Заткнись! Не лезь под горячую руку! — я перешел на крик.

Разняв нас, Кука стал ходить взад-вперед, глотая воздух ртом. У Котла под глазом темнел синяк, из моей ободранной руки, как из водопроводного крана, хлестала кровь.

— Ты слышал, что он сказал?! — обратился я к Куке. — Что я только командую и ничего не делаю?!

— Ну и что? — Кука посмотрел на меня отсутствующим взглядом, равнодушно-наплевательски, как будто он здесь вообще по ошибке.

Вначале я подумал, что он просто не очухался, но потом понял — тлетворное влияние Котла дало о себе знать, тот обработал его как надо.

— Я вижу, ты с ним заодно, — прохрипел я. — Как «ну и что»?

— А так. Холостой выстрел. Пусть говорит. И ты говори. По-моему, вы оба мало работаете. Вы и в городе идете на работу будто на пляж, а здесь и вовсе сачкуете. Мне надоело выполнять роль тяговой лошади… Вы оба не владеете ситуацией, осложняете нашу жизнь. Окати меня водой, но ты заводишься по пустякам.

Это была всего лишь артподготовка Куки, закончив ее, он расширил площадь обстрела:

— Вы оба нетерпимы к чужим взглядам. И этот фарс с дракой! Совсем очумели! От этого воротит! Мы для чего поехали? Узнать свои возможности. Неслабые. В такой поездке главное — закрывать глаза на недостатки других. И на пустозвонские заявления. Можно спорить, но вы-то оскорбляете друг друга. Недостойно ведете себя, слабо!

Как бы в противовес нам, в доказательство собственной мощи, Кука замахал кулаками; он вел лобовую атаку, а я чувствовал себя пленником, словно на меня надели кандалы и заточили в темницу.

— Он весь изошел злобой, — я кивнул на Котла. — Весь нашпигован злобой! С утра до вечера только и слышу его злопыхательство. А ты только и орешь: «Безобразие, разгильдяйство!». А что ты сделал, чтобы пресечь это безобразие?! Вы оба трепачи. Для меня это давно очевидно. Отравили весь отдых. Больше ни дня не останусь на плоту. Сыт по горло! Я долго молчал, думал образумитесь. Куда там!.. Доконали меня!.. Есть люди вампиры, есть доноры. Вы — вампиры, высосали всю мою кровь! До последней капли. С меня хватит! Я-то не пропаду! И на душе у меня будет спокойно. А вот вы без меня загнетесь!

Это была моя завершающая вспышка. С этими словами я схватил рюкзак и направился к проселочной дороге. Котел с Кукой что-то кричали мне вслед — наверное, умоляли вернуться, но я был непреклонен. Я всегда долго терплю, но уж если порву — все! Поступаю бесповоротно! Думаю, ребята, вы полностью на моей стороне.

Вышагивая по дороге я сознавал, что одному добираться до железнодорожной станции будет нелегко, но зато мои кандалы сразу стали бумажными. «На худой конец заночую где-нибудь в деревне», — решил я, прибавляя шагу.

Впереди маячил овраг и редкие деревья. «Ничего себе приятели кровососы! — рассуждал я. — Теперь Котел мой враг номер один, а Кука номер два. И все так получилось потому, что я сразу, еще в начале путешествия, не поставил их на место». Сделайте вывод, ребята: проблему надо решать сразу же, как только она возникла. Не решите — рано или поздно эта проблема возникнет снова.

Немного остыв я подумал: «А ведь если рассуждать здраво, все началось с искусства. Надо же, как оно действует на людей. Накануне примирило нас, а сегодня разругало в пух и прах»… И все же, моя обида была намного сильнее, чем это минутное протрезвление. Намного.

Я прошел деревянный настил через овраг, березняк-перелесок, пересек ручей и очутился на опушке леса. Под деревьями росла высокая трава и пахло грибами. От постоянных недосыпаний и нервотрепки я чувствовал головокружение; сбросив рюкзак, растянулся на траве; «ничего, пройдет, одолела усталость вот и все», — подумалось.

Я проснулся от оглушительных выхлопов. Ко мне подкатил мотоцикл; с грохочущей машины подросток тревожно крикнул:

— Девчонки здесь не видали?! Пяти лет, в синем платье?

— Нет, никого не видел, — крикнул я. — А что случилось?

— Вчера собирала ягоды у деревни с той стороны леса и пропала. Всей деревней ищем. Если повстречаете, приведите в деревню. Ее Аней зовут! А я сгоняю к реке!..

«Ничего себе, пропал ребенок! — подстегнутый тревогой, я вскочил на ноги. — Если она заблудилась,