голоса, и у меня не хватило дыхания на высоком месте. Котел все понял и промолчал, но вдруг на меня набросился… Кука! Эта безголосая труба, этот глухой бегемот!

— Пой громче! Ничего не слышно. Ты что, воды в рот набрал? — нахально заявил он.

От неожиданности я растерялся, даже приподнялся на локтях, чтобы убедиться, действительно ли у Куки хватило наглости делать мне замечание. Убедившись, что это так, я начал его колотить.

— Кука, — вмешался Котел, разнимая нас, — ты лучше б сам не так громко орал, и его будет слышно. Ведь здесь надо нежно, вот так, — и Котел снова пропел: «пум-ба-ба».

— Да, да, именно так, — забормотал Кука. — Лопни струна, так.

Мы снова затянули. В середине вещи, когда все шло неплохо, я вдруг подумал: «Какого черта они делают мне замечания, а я молчу?».

— Не спеши, — сказал я Котлу. — Ну, куда тебя несет? Попробуй-ка снова эту фразу!

— Да, Чайник, — вздохнул Котел. — Видимо, мы не допоем песню.

Все это он сказал, глядя куда-то в сторону, давая понять, что ему говорить со мной — сплошная мука.

— Ну, ладно, спокойной ночи, — заключил он, повернулся на бок и нарочито громко захрапел.

Но внезапно разболтался Кука, его захлестнул романтический порыв.

— Хочется чего-то красивого, — начал он. — Познакомиться с красивой девушкой, например.

Ни с того ни с сего Кука принялся рассказывать о своей первой любви. Котел моментально перестал храпеть.

— Вообще-то любовь занятие бездельников, в некотором смысле, — насмешливо бросил он, — но ты, Кука, подожди рассказывать. Я лягу поудобнее и растолкаю Чайника, он обожает любовные истории.

— Не мешайте спать, — буркнул я, натягивая на себя одеяло.

Но Кука уже вовсю сыпал словами, нес какую-то сентиментальную чепуху. Я вытолкнул его из палатки, а он бормотал снаружи. Где-то между похищением девицы Куки и погоней за ней, мои глаза слиплись. До меня только долетали обрывки фраз: «…она была неслабо образованная девушка, застенчивая… подарила мне на память…».

Как видите, вечер закончился без серьезных разногласий. Я хочу сказать вот что: похоже, нас примирило искусство; известное дело, оно делает людей добрее, терпимее друг к другу. До этого, вы же помните, мы посетили деревню бездельников, после которой Котел вообще перестал что-либо делать, а после деревни подозрительных Кука стал подозрительным — дальше некуда. А вот после деревни талантов — вы заметили? — в них проявились кое-какие положительные качества. К сожалению, тот вечер был затишьем перед бурей.

Мы вылезли из палатки в девять часов, хотя договорились встать пораньше. Котел с Кукой вообще не умеют держать слово, а я считаю, грош цена мужчине, если он не верен своим обещаниям. Мне ведь тоже хотелось спать, но, обладая исключительной способностью держать себя в руках, я поборол сонливость, встал и размял затекшее тело. Через пять минут я был в форме. Я человек долга. Мое слово как печать.

В общих чертах опишу то утро. Кука приподнялся с лицом цвета незрелой тыквы, рассеянным блуждающим взглядом осмотрел нашу обитель и тут же сидя уснул снова. Котел что-то проблеял из-под одеяла, что-то едкое в мой адрес. Отвратительный все же характер у Котла! Помнится, я тогда подумал: «Если он когда-нибудь женится, то будет говорить жене: „принеси, подай, уходи!“». Но вряд ли найдется такая дура, которая выйдет за него. В конце концов нас с вами совершенно не интересует, как сложится его семейная жизнь, верно?

Так вот, в то утро только в десять часов мы разожгли костер и приготовили завтрак. День начинался нестерпимо жаркий, в палатке можно было окочуриться от духоты — солнце лупило так, что звенела ткань, а вся низина превратилась в горячее одеяло.

Перекусив, мы дунули вниз по течению, а оно в том месте было прижимное — этакая чертова мельница, крутящаяся от выпуклого берега к вогнутому. Мы носились по излучинам среди подводных бугров с плавающими листьями, огромными, с тарелку. Километра через три вплыли в плесовую лощину с пятнами мазута — там на берегу дымил химический завод. Сам по себе он был не больше речного буксира, но вокруг весь берег был засыпан ядовито-желтыми отходами. Как и говорил дед, после завода река превратилась в желтое месиво, с хилыми признаками жизни: больными, скрюченными, в наростах и бородавках кустами. Ошеломленные, мы долго не могли прийти в себя. Даже оптимист Кука сидел насупившись и бормотал:

— Какое варварство! Вот негодяи!

А я вспомнил снимок в одной газете — стая мертвых лебедей на поле, обработанном химикатами, и высказался в том смысле, что деятельность человека рано или поздно уничтожит все живое на земле.

Кука взглянул на меня исподлобья.

— Твой прогноз не оправдается. Когда цивилизация неслабо загубит природу, люди придут к ограничениям, оставят только необходимое, откажутся от излишеств и роскоши.

— Волшебные сказки, — зевнул Котел.

— Ну, а если не откажутся, для землян наступит конец, — повысил голос Кука. — Уже из-за парникового эффекта тают льды Антарктиды и ученые предсказывают всемирный потоп. Под воду уйдет и Европа, и Америка, и Китай. Все будут спасаться у нас, в России.

— Эх! — вздохнул я. — Если бы природа вернулась к первозданному виду! И вообще, какой была бы прекрасной планета без людей! Зеленые леса, голубые реки и озера…

— Иногда у тебя, Чайник, роятся свежие мысли, но кто тогда оценил бы красоту земли? — растянуто проговорил Котел.

— Будь я главой государства, я навел бы порядок, — сквозь зубы произнес Кука.

— Каким образом? Это требует уточнений, поделись своими мечтами, — Котел прилег на бревна и закрыл глаза.

— Слушайте внимательно, — крякнул Кука. — Во-первых, отменил бы все привилегии чиновникам; наоборот — оклад мизерный, а ответственность десятикратная в сравнении с простым смертным, как в Древнем Риме. К примеру, изуродовал природу — не штраф, а тюрьма. Во-вторых, чиновники у меня будут проходить экзамен: на ум, порядочность (Кука уже видел себя на троне). А остальным ужесточу наказание за преступления: залез в чужой дом, пусть даже ничего не взял — десять лет; сел в чужую машину, даже ничего не отвинтил — десятка. А сейчас что? Угнал машину, сказал «покататься», отпускают.

Котел открыл глаза и криво усмехнулся.

— При таком раскладе ты вернешься в средневековье.

— Надо оградить добропорядочных граждан от негодяев. Кстати, именно потому что в твоей Америке у каждого оружие, она и бьет все рекорды по преступности.

— Не мешало бы еще запретить все виды охоты, — сказал я, имея в виду Кукино пристрастие.

— И запрещу! — ударил себя в грудь новоиспеченный вождь. — С завтрашнего дня ружье не беру в руки. И вообще стану вегетарианцем.

— Похвально! Наконец ты поднялся до гуманизма, к чему я давно пришел, — Котел взял гитару и выдал залихватский аккорд. — Меняешься к лучшему Кука. Даже внешне: сбросил жирок, загорел…

— Не загорел, а почернел от общения с вами, — буркнул Кука и гоготнул, довольный своим юмором.

К полудню река более-менее приняла прежний облик, но все уже было не то. Если в верховьях она (хотя бы местами) была прозрачной и постоянно, утомленная жарой, мелела и текла этаким задыхающимся ручьем, то теперь уже представляла собой разрушительный поток, который то и дело раздирался на рукава — поди узнай, какому доверить судьбу! Поплывешь в один — упрешься в старицу, в другом поток такой ослабевший, что без мотора пробарахтаешься весь день, в третьем — бешеное течение, того гляди вынесет на баржу. Все чаще мимо проносились водометные «Зари». Увидишь вдалеке точку и не успеешь чихнуть, на тебя прет этакая громадина. А ведь они не сворачивают. И плот для нее — бумажный кораблик, скорлупа от ореха. Ко всему, над плотом появились огромные, с металлическим блеском слепни — они стали донимать больше, чем комары. В общем, ребята, низовья реки — неважнецкое место. Пытаться там отдыхать — все равно, что искать блеск на ржавой трубе. Извините, за ненаучное сравнение.