Нет, с этим было покончено; угрюмая апатия вола в стойле, бессмысленный взгляд курильщика опиума, застывшее лицо лунатика – невидящие глаза, неслышащие уши, неощущающая рука, мозг, дух, погруженные не в глубь слепого отчаяния, а в бездну черного, беспросветного забвения.
Джордж сидел на неприбранной кровати, расставив ноги, угрюмо, тупо приоткрыв рот, с этим листком бумаги – своим смертным приговором – в руках. А свет по-прежнему появлялся, исчезал, тускнел, кошка кралась, подрагивая, и в полдень вновь послышались легкие, быстрые шаги по лестнице. Дверь открылась. Джордж таращился, словно животное, оглушенное молотком мясника, и не ощущал ничего.
Эстер, выхватив письмо из его рук, жадно пробежав написанное глазами, негромко вскрикивает: «О!», потом спокойно: Когда оно пришло?
Джордж, глухо бормочет: Утром.
Она: Где рукопись?
Он: В чулане.
Эстер подходит к чулану, открывает дверцу. Рукопись валяется на полу, вниз лицом, пачкой расползшихся веером листов. Эстер бережно собирает ее, разглаживает смятые листы, закрывает папку и прижимает к груди. Потом кладет рукопись на стол.
Она: Так-то ты обращаешься со своей рукописью – своими потом и кровью? Неужели у тебя нет к ней уважения?
Он, глухо, тупо: Не хочу смотреть на нее! Брось обратно в чулан! И закрой дверцу!
Она, резко: О, ради всего святого! Соберись с духом и веди себя по-мужски! Неужто у тебя так мало веры и самоуважения, что ты ставишь на себе крест при первой же неудаче?
Он, глухо: Он утверждает, что я никуда не гожусь!
Она, раздраженно: Перестань нести чушь! Кто это утверждает?
Он: Черн.
Она, презрительно: Да наплевать, что он скажет! Что он в этом смыслит? Ты даже не знаешь, читал ли он твою рукопись!
Он: Утверждает, что читал, и что я никуда не гожусь!
Она: Вздор! Мало ли что он утверждает! Глупо обращать на это внимание! – После небольшой паузы, резко: – Когда вернулась рукопись?
Он, тупо: Она не вернулась, я ходил сам.
Она: Куда ходил?
Он: Пошел и забрал ее.
Она: Видел кого-нибудь?
Он: Да.
Она: Кого? – Раздраженно щелкнув пальцами: – Не таращься на меня, как идиот! Отвечай! Кого ты там видел?
Он: Черна.
Она: Белла не видел?
Он: Нет, видел Черна.
Она, раздраженно: Ну так говори, что он сказал!
Он: Не сказал ничего.
Она, нетерпеливо: Ерунда! Люди ведь не смотрят на тебя молча, когда ты приходишь к ним.
Он, угрюмо: Смотрят. Он смотрел!
Она, гневно: Тогда что он делал? Он должен был что-то делать.
Он: Да, делал. Выходил из кабинета.
Она: Был с ним кто-нибудь?
Он: Да.
Она, торжествующе: Тогда все понятно. Он был с кем-то. Был занят. – Потом гневно: – Какой же ты дурак!
Он: Знаю. Я никуда не гожусь.
Она, раздраженно щелкнув пальцами: Ну, продолжай! Не молчи, как идиот! Ты должен был с кем-то разговаривать.
Он: Да, разговаривал.
Она: С кем?
Он: С евреем.
Она, взволнованным, предостерегающим тоном: Опять начинаешь?
Он: Ничего не начинаю. Ты спросила, я ответил.
Она: Ну, так что он? Ради всего святого, ты сведешь меня с ума, если будешь молчать!
Он: Посмотрел на меня и спросил: «Ну так в чем дело?».
Она, опять взволнованно, предостерегающе: Я предупредила тебя! Если хочешь начать снова, я ухожу.
Он: Я не начинаю. Ты спросила, я ответил.
Она, не совсем смягчась: Знаешь, будь поосторожнее! Это все, что я могу сказать! Хватит с меня оскорблений! – Раздраженно, отрывисто: – А потом что?
Он: Он спросил: «Ну так и в чем дело?» – и я ответил.
Она, раздраженно: Что ответил? Ты разговариваешь, как идиот!
Он: Сказал, что пришел за рукописью.
Она: Ну? А что дальше? Что он сказал после этого?
Он: Сказал: «А, вы тот самый парень! Надо же!».
Она: Ну, а потом? Что было дальше?
Он: Он взял рукопись и отдал ее мне.
Она: Ну? А потом что?
Он: Я сдул пыль с рукописи.
Она: Ну, продолжай! Говори! Дальше что?
Он: Я вышел.
Она: Куда?
Он: В дверь!
Она, удивленно: И все?
Он: И все.
Она: Больше ни с кем не разговаривал?
Он: Нет. Ни с кем.
Она: Какой же ты дурак! И так сломался из-за этой истории! Неужели у тебя нет больше самоуважения и гордости – нет веры в свое дело?
Он: Я никуда не гожусь. И хочу остаться в одиночестве. Уйди, пожалуйста. А перед уходом выброси рукопись – швырни куда угодно – в мусорную кучу – в туалет – в чулан – только, ради Бога, прочь с моих глаз. – Устало поднимается. – Ладно, я сам.
Она, схватив рукопись и прижав к груди: Нет!.. Эта рукопись моя!.. Кто был рядом с тобой все эти годы, стоял над тобой, заставляя писать, верил в тебя и был предан тебе?.. Если больше совершенно не веришь в свой труд и хочешь его выбросить, я не позволю!.. Спасу его!.. Рукопись моя, говорю тебе, моя! – Резко вскрикивает: – Джордж! Ты что делаешь?
Он, устало, как прежде, но упрямо: Послушай, отдай эту чертову рукопись – я суну ее туда, где никогда не увижу!
Она, тяжело дыша, прижимая рукопись к себе: Нет! Нет!..7ы не должен!.. Джордж, говорю тебе…
Они вырывают рукопись друг у друга; папка разрывается у них в руках, одна часть остается у Джорджа, другая у Эстер. Он швыряет свою часть в стену, листы разлетаются повсюду. Открывает дверцу чулана, с