партнер в паре – смотрелся броско, был запоминающимся.
Взгляд Варвары Клон изменился: казенное любопытство стер непритворный ужас.
– Кошмар! – выдохнула секретарша шефа. – А что теперь будет со всем нами?
– Ничего. Полюбим Латинскую Америку и ее зажигательные танцы, – подытожила короткую беседу Лилия Горная, медово улыбнулась Варваре и пошла по коридору в свою комнату.
Через пятьдесят метров с ней столкнулся Михаил Розенберг. Он схватил Лилию за локоть и горячо затараторил:
– Так-так-так-так! Лилия, девочка моя! Не поверишь, я проник в этот «Крахмал», даже удалось пройти фейс-контроль, даже придвинул стул к столу шефа, щелкнул пальцами официанту, чтобы заказать себе горячее, по-английски поздоровался с бибисишником: «Хау ду ю ду!» Но шеф, представляешь, какая жуткая скотина, сделал вид, что не узнал меня. Сказал так официанту, холодно, надменно: «Уберите посторонних лиц». Это я, Лиль, постороннее лицо, а? Да без меня он в своем кресле не вращался бы! Ведь я же его туда своими руками в одна тысяча девятьсот девяносто первом году посадил, во время путча! Он же был ассистентом в «Сябрах». Третьим ассистентом!!
– Миш, успокойся, – миролюбиво посоветовала Лилия Горная. – Пойдем чайку попьем. Ты для меня самое дорогое на радиостанции лицо.
– Правда? – по-детски обрадовался Розенберг. – Дай я тебя за это поцелую! Дай обниму тебя, звездочка моя ясная!
Мимо проскользнули две девицы из группы маркетинга. На головах у них была мелкая вермишель мокрой химии, попы обтянуты короткими кожаными юбками. Девицы слышали и про поцелуи, и про звездочку ясную. Глаза их стали квадратными.
Эту ненормальную реакцию моментально заметил быстрый человек Мишка Розенберг, который тут же завопил:
– Учитесь, девки, как надо, чтобы за вами ухаживали! Всех сейчас перецелую, мои козочки!
В коридоре поднялся визг, топот: Розенберг дурачился, ловя девиц широко расставленными руками. Лилия прижалась к стене и от души хохотала. Ей тоже достался смачный слюнявый Мишкин поцелуй.
Когда девицы умчались, топая по коридору, как бегущее на водопой стадо, Розенберг вытер со лба бисеринки пота, галантно поцеловал Лилии руку и сказал:
– Мадам, вы были неотразимы. Ржали, как полковая лошадь.
– Ладно, Мед Медович. Так идешь чай пить или нет?
– Простите, мадам, но я не могу. Чай – не мой напиток… Лиль, дай тыщенку взаймы, а? С возвратом, – почти без паузы попросил Розенберг.
Лилия Горная открыла сумочку – вечную память об австралийском радиопоклоннике, вынула деньги, сунула Мишке.
– На. Через неделю сможешь вернуть?
– Спрашиваешь, – откликнулся Розенберг. – Я не для себя, маме на лекарства.
– Знаем мы эти лекарства, – весело отреагировала радиозвезда. – Скажи еще, горчичники и грелку не на что купить.
– Как ты догадалась? – наигранно удивился Розенберг. – А впрочем, ни для кого не секрет, что у тебя врожденная интуиция.
Он по-дружески чмокнул Лилию в щеку и помчался прочь.
Прошло больше трех часов, как радиоведущая Горная покинула свою комнату, но то, что она увидела с порога, мгновенно ее развеселило.
Та же странная конструкция, что и три часа назад, громоздилась посреди помещения: на локтях и коленях, накрытые старой дубленкой, стояли два человека. Одну пару ног Лилия узнала сразу: она принадлежали Ардальону Мозолькину, а вот другую – в сатиновых пестрых брючках и грубых башмаках на толстенной подошве с железными шипами – Лилия видела впервые.
Судя по тому, что под дубленкой журчал женский голос, башмаки принадлежали даме.
– В эфире «Рассвет с Ардальоном М.»! – громко произнесла Лилия Горная, очень точно скопировав интонацию и тембр своего коллеги.
Дама под дубленкой сказала: «Ой!», и ее толстенные подошвы дрыгнулись, как будто даме поставили укол в мягкое место. Мозолькин вынырнул из-под душного убежища с совершенно мокрой и пунцовой физиономией.
– Лиль, я же тебя просил! – взрыднул он.
– Три часа назад – да. Было дело, – согласилась Лилия. – Но не могу же я сто лет на цырлах ходить? Ты что, поселился у меня здесь, под дубленкой? Кто эти подошвы?
Мозолькин начал дико вращать глазами, как собака Баскервилей, настигающая жертву. Это вращение означало: ты что, дура набитая, у нас в гостях САМА!..
Здесь Лилия Горная должна была проявить чудеса сообразительности, но интуиция ее дремала, не подсказывала, кто дрыгнул подошвами, сказав «ой!».
– Неужели царица Савская? – неуверенно предположила радиозвезда.
– Не морочь голову. Здесь, – он ткнул пальцем в дубленку, – Арина Мацуомовна. Да, да, та самая. – Последнюю информацию он выдал свистящим шепотом.
Кто такая Арина Мацуомовна, Лилия Горная никак не могла вспомнить. Пришлось развести руками и поднять вверх брови.
– Ладно, мать. Потерпи чуть-чуть. Знаешь, какие записи под дубленкой получаются – чистый звук, доверительная интонация. Никакая студия с наворотами не нужна, – убедительно сообщил Мозолькин.
– Попроси тогда, чтобы тебя приютили в буфете или у главного бухгалтера, там места больше. А мне и звонить надо, и писать, и после эфира отдохнуть.
– Ладно, ладно, ладно, – скороговоркой застрочил Ардальон. – Лилечка, я все понимаю, я же не идиот какой-нибудь. Но войди в мое положение, пойми как коллега коллегу, как мужчина мужчину – у меня завтра эфир! Вот сейчас Арину Мацуомовну прикончу, и абзац.
Видимо, гостья «Рассвета с Ардальоном М.» слышала разговор радиоведущих. При категоричном обещании «прикончу, и абзац» она нервно задвигала подошвами. Конечно, кому понравятся слова, которые можно расценить впрямую?
…У Лилии Горной было доброе сердце, оно досталось ей от хлопотливой мамы-пенсионерки, бывшей медицинской сестры, которая жалела всех и вся и готова была мчаться на помощь по первому зову на другой конец Москвы.
До выхода на заслуженный отдых мама работала в кожном кабинете, и именно к ней стремились все больные с проблемными ногтями на ногах. Мама Лилии Горной умела так деликатно и аккуратно обработать грибковые ногти, что пациент или пациентка чувствовали себя на седьмом небе. И самое главное – мама искренне жалела и любила своих больных, никогда не проявляла при них нервозности, раздражения, пренебрежения, не горел в ее глазах алчный огонек: а что ты мне дашь за старания?
Если кто-то успевал сунуть ей в карман халата шоколадку или апельсин, мама краснела, словно девочка перед первым свиданием, и чувствовала себя преступницей.
Потом маму проводили на пенсию, кстати, это произошло не потому, что она одряхлела и не справлялась со своими обязанностями. Просто в поликлинику, где мама работала, пришел новый главный врач, решивший, что опытные медсестры с морщинами на лице ему ни к чему, а вот выпускницы медицинских училищ в мини-юбках – это то что надо. «Многие процедуры мы ставим на коммерческую основу. Если их будут выполнять молодые сестры, приток больных обеспечен», – цинично объявил главный врач на одном из общих собраний поликлиники.
И в один осенний дождливый день морщины были уволены, а мини-юбки приняты на работу.
Но вот что странно, никто из молоденьких специалисток не хотел идти в кожный кабинет, чтобы там обрабатывать грибки на многострадальных ногах больных и лечить лишаи, прыщи и воспаленные подмышечные впадины.
Всегдашние клиенты доброй мамы Лилии Горной подняли бунт. Они приступом взяли регистратуру поликлиники, подкупили конфетами и молдавским кагором тетку, выдававшую карты, узнали домашний телефон опытной медсестры, и теперь время от времени в квартире родителей Лилии Горной раздавались телефонные звонки, звавшие новоиспеченную пенсионерку то к народному артисту, то к вдове полярника,
