слегка затуманенную алкоголем голову, а кроличьи глаза меняли выражение. Через пятнадцать секунд на Лилию смотрел не обреченный грызун, а гордый лев.
– Мар-рш к микр-рофонам, – рыкнул он. – Текст с собой?
– Ага, – выдохнула Лилия, исчезая за дверью студии.
Она уселась в удобное кресло, надела наушники, достала три листочка, которые сунула полтора часа назад в сумочку, взглянула через стекло на Анкундинова и Зосимову: они остались там, в аппаратной, в шумном мире, в суете, дурацких заморочках. Она же – королева эфира, неотразимая радиозвезда – парила теперь мысленно над планетой Земля – городами и весями, морями и реками, островами и горами, готовая в любую минуту открыть рот и доверительно сообщить своим слушателям:
– Здравствуйте! С вами – Лилия Горная.
Лилия знала: сейчас радиоприемники включили ее папа-фанат и хлопотливая мама, муж Барашек, Зойка Гонсалес-Поплавкова, австралийский поклонник, каждый вечер присылающий ей по электронной почте два русских слова с двумя ошибками: «Спакойной нотчи!» И король далекой африканской страны, предлагавший ей руку и сердце через переводчика. Бедняга, наверное, грустит сейчас у дорогущей радиоаппратуры в летнем дворце из бамбука, ожидая услышать ее, Лилин голос.
Вне всякого сомнения, ее приготовились слушать бабушки и дедушки, мальчики и девочки, охранники во всех офисах России, оставив разгадывание газетных кроссвордов на потом. Наверное, сейчас нервно нащупывает волны эфира бог-путешественник Федор Конюхов, наплевав на шторм и очередное почечное недомогание.
Депутаты Госдумы столпились в просторной курилке с мраморными полами и рвут из рук друг друга японский приемничек. Победил господин Жириновский, он прижал трофей к уху, и по его лицу расплывается медленное блаженство, такое, как появляется у детей, когда они смакуют мороженое.
Кто знает, может, сам Владимир Владимирович, мчаясь сию минуту по Рублевскому шоссе в бронированном лимузине, попросил телохранителя найти в эфире «Перья и судьбы»… Неужели он, мужчина с тремя харизмами, сделает выбор в пользу молодежной радиостанции «Коньки и лыжи», где с утра до утра усердствуют намакияженные куколки «Тату», поющие плохие рифмы и скользкие мысли? Нет, Владимир Владимирович со всем народом страны, он – наш человек. Он – человек Лилии Горной…
В наушниках затрещало, зашелестело, меланхоличный голос Гали Зосимовой произнес:
– Лиль, выходим на финишную. Готовься. Мы в прямом эфире.
Головы Зосимовой и Анкундинова то появлялись, то исчезали за стеклом, разделяющим аппаратную и студию. «Кукольный театр какой-то», – машинально подумала Лилия Горная.
В ушах зазвучал джингл «Перьев и судеб» – заставка, придуманная в заветную творческую минуту Анкундиновым: несколько нот взбесившейся виолончели, пара переливов равнодушной арфы на фоне истерического кряканья дикой утки. В конце джингла как точка звучал вулканический раскат. Все эти звуки должны были символизировать философское отношение к жизни.
Радиоведущая сбросила правую туфлю с ноги (так она делала всегда, чтобы передача прошла без сучка без задоринки) и проговорила:
– Здравствуйте, в эфире – Лилия Горная и программа «Перья и судьбы».
Далее Зосимова и Анкундинов пустили трехсекундный росчерк пера в прямой эфир – гениальная звуковая иллюстрация писательского каторжного труда. Причем маячки Анкундинов давал Лилии не рукой, как обычно, а стаканом «Knorr», наполненный сухим шампанским.
– Сегодня я расскажу вам о всемирно известном французском писателе, мастере детективного жанра Жорже Сименоне, – начала читать Лилия Горная. – Родился он в городе Льеже. Сочинять стал с отроческих лет, а творческую деятельность начал как газетный репортер. Написал более двухсот детективно- психологических романов. Главный литературный герой Сименона – полицейский комиссар Мегрэ.
…Зосимова подняла большой палец вверх, мол, все идет отлично, Анкундинов вознес над головой стакан «Knorr», что означало: будь здорова, мать!
Лилия Горная продолжала:
– Самые необычные сведения о жизни творца можно получить из анекдотов. Чтобы не утомлять вас, дорогие радиослушатели, академической лекцией, расскажу несколько анекдотов о Жорже Сименоне.
…Зосимова и Анкундинов исчезли. За стеклом, в аппаратной никого не было. «Наверное, вышли в туалет или упали», – отметила про себя Лилия.
Делать было нечего, она читала дальше:
«Честный ответ.
Как-то у Сименона спросили:
– Вы были счастливы в детстве и юности?
Писатель ответил:
– Я и сейчас, в зрелости, счастлив, когда ем чебуреки с салом.
Праздничные пирожные.
У Сименона был младший брат, в детстве они часто ссорились. Брат дразнил Жоржа козлом, а Жорж называл его бараном.
Семья Сименонов была небогата: экономили каждый сантим. Поэтому во время праздников родители покупали только три пирожных. По одному брали себе, третье давали Жоржу и говорили:
– Сынок, мы не так богаты, как хотелось бы. Поделись с младшим братом. И мы поступим так же.
– Ничего я ему не дам, – отвечал юный Сименон, – баранам сладкого не положено.
Писатели, билеты и женщины.
Старик Сименон давал интервью. Его спросили:
– Кто ваши любимые писатели?
Последовал ответ:
– Вы бы еще поинтересовались, скольких женщин я поцеловал за свою жизнь и какое количество билетов оторвал в трамваях! Не помню я ни первого, ни второго, ни третьего. Помню только, что меня зовут комиссар Мегрэ».
…Во время этого прямого эфира Лилию волновало единственное: после каждого анекдота Анкундинов и Зосимова должны были давать отбивку – все тот же гениальный росчерк пера. Но как они могли его давать, если за стеклом в аппаратной были видны только букет подсохших флоксов, спинка кресла и наглухо закрытая дверь?
В самые трудные минуты жизни Лилию выручала ее знаменитая интуиция, которая сейчас подсказала: не теряйся, делай росчерки сама.
И радиоведущая, прочитав очередной анекдот, принималась чиркать ручкой по листу бумаги. Получалось довольно неплохо, чувствовалась рука мастера.
«Халат.
Мать сшила подростку Сименону красно-желтый халат из плотной ткани.
– Он такой теплый, что наконец-то ты перестанешь простужаться, – сказала она.
– Наконец-то я удивлю булочницу Катрин, – пробормотал Сименон.
На следующее утро, закутавшись в халат и в шлепанцах на босу ногу, он отправился за хлебом. За прилавком стояла не девушка Катрин, чье внимание пытался завоевать Жорж, а ее отец. Взглянув на Сименона, он сказал:
– Дожили. В Париже – египетские оккупанты.
Рождение на камбузе.
У Сименона была большая яхта под названием «Остгот», на которой он плавал по всем рекам Франции. Однажды на яхте окотилась бродячая кошка. Сименон погладил ее и сказал:
– Мадам, ни один прохожий не подозревает, что на «Остготе» – две роженицы. Вы родили трех смешных котят, а я – комиссара Мегрэ. Жаль только, что у меня нет грудного молока, а то я вскормил бы моего новорожденного полицейского, как родного сына.
Спор поклонников.
Как-то поспорили три поклонника Сименона, кто из них лучше знает творческую кухню писателя.
– О комиссаре Мэгре Сименон написал более 80 романов, – сказал один.
– Да, это так, – согласился второй. – Став известным писателем, он сочинял 3–4 романа в год, а когда был молод, пересылал в издательства ежегодно по 12 романов.
