Xотя эти соображения не являются доказательством того, что Александр потребовал для себя обожествления, они говорят о том, что в случае, если он так поступил, нет причин полагать, что греки сочли это вовсе неразумным.

Вскоре после указа о возвращении изгнанников на родину, когда армия стояла в Описе (будущая Селевкия, близ Ктесифона), Александр решил отослать Кратера на родину в Македонию со всеми ветеранами. Когда о его намерении стало известно, новость эта соединилась в умах с другими его шагами, направленными на примирение и объединение народов в империи, что требовало устранения всех различий между победителями и побежденными, и, как пишет Курций, воины, решив, что Александр навсегда останется в Азии, «завели мятежные речи»[119]. Собрав армию для оглашения своего решения, Александр столкнулся не просто с непониманием, но с откровенной враждебностью, переросшей в бунт, в котором участвовали все подразделения, за исключением агемы гипаспистов. Поначалу люди слушали его в полной тишине, но, когда он закончил речь, они словно обезумели и стали кричать в ответ, что им всем вместе надо возвращаться домой или пусть он остается один со своим отцом Аммоном.

Упоминание об Аммоне настолько задело Александра, что он, взбешенный, спрыгнул с помоста, с которого произносил речь; указав на тринадцать особенно активных крикунов, он приказал взять их под стражу и казнить[120]. Затем возвратился на помост и произнес бурную обвинительную речь в адрес своих неблагодарных подданных[121]. Он напомнил им, что сделал для них его отец, превратив их из пастухов в козьих шкурах в правителей Греции; и как сам он сделал их властителями Азии. Он говорил о пережитых вместе тяготах, походах, победах, об их ранах и что ни один воин под его руководством не был убит во время бегства. Наконец, в гневе, его одолевавшем, или на эмоциональном подъеме, он им прокричал: «А теперь, если вы все хотите оставить меня, – уходите, каждый из вас, и скажите дома, как вы покинули своего царя, который вел вас от победы к победе по всему миру, и покинули его среди тех, кого он покорил; и конечно же ваши слова возвысят вас, вызвав одобрение людей и богов. Идите!»[122]

Если и был в жизни Александра какой-нибудь инцидент, позволявший провозгласить его полубогом, это, разумеется, мятеж, в котором его сила духа и демоническая энергия позволили ему подчинить себе возмущенных людей, ни в чем им не уступив.

Закончив говорить, Александр удалился к себе во дворец и никого не принимал в течение двух дней. На третий день он собрал у себя влиятельных персов и стал собирать персидскую армию из 30 тыс. эпигонов по македонскому образцу. Это положило конец сопротивлению восставших; они собирались толпами у его дворца, бросали оружие в знак покорности и умоляли впустить их и позволить выдать зачинщиков. Когда Александру об этом доложили, он со слезами на глазах вышел к главным воротам, и здесь старый вояка, капитан гетайров Каллин, сказал: «О царь, какая скорбь для македонян, что ты породнился с персами, и персы называют тебя «родственником», и целуют тебя при встрече; и ни один македонянин не удостоился такой чести» (Арриан. VII, XI, 7). Александр перебил его, обнял и сказал, что все они без исключения его родственники и «с этого времени я вас всех так буду называть». Каллин и остальные воины забрали свои доспехи, приветствовали царя и в великой радости с песнями и криками возвратились в лагерь.

После примирения Александр принес жертвы богам и приказал готовить большой праздник, на который по традиции были приглашены 9 тыс. гостей. Македоняне сидели вокруг своего царя, за ними – персы, а дальше – представители других народностей империи. По окончании праздника все совершили возлияния из «огромного серебряного кратера, который прежде принадлежал Дарию» [123], всего было сделано 9 тыс. возлияний[124] под руководством греческих гадателей и персидских магов. После этого Александр молился о мире, краткое содержание этой молитвы передает Арриан: «Он просил богов о других благодеяниях, и особенно о гармонии и согласии правителей македонских и персидских» (Арриан. VII). Сэр Уильям Тарн так перевел его обращение к богам: «молил о других благодеяниях и гармонии, согласии в правлении между македонянами и персами». Он настаивает на том, что такое прочтение верно, поскольку «он мог и не просить о совместном правлении македонян и персов; в этом не было смысла. Две его территории – Македония и «Азия» – были не двумя отдельными империями, а одной, объединенной его личностью – как справедливого правителя обеих империй» (Тарн. Т. II. Прилож. 25. VI. С. 443–444).

Одним из кульминационных моментов в жизни Александра была отправка 10 тыс. вышедших в отставку ветеранов на родину во главе с Кратером, который должен был сменить Антипатра на посту помощника гегемона и передать ему приказание присоединиться к македонским войскам Александра.

После того как старые воины отправились домой навстречу судьбе, которая судила им не слишком счастливое будущее, начался закат правления Александра; его возвестила внезапная смерть Гефестиона от лихорадки. Это был жестокий удар; Александр и Гефестион были одногодками и с детства ближайшими друзьями. Xотя была середина зимы, Александр выступил, чтобы утешить свое горе, в удачный поход против коссеев, населявших горный район между Сузами и Экбатанами, и весной 323 г. до н. э. снова был в Вавилоне, куда прибыли послы из Ливии, Бруттия, Лукании и Этрурии поздравить его с завоеваниями.

Он обратился к двум проектам, давно уже его волновавшим, – исследованиям Каспия, Персидского залива и Аравийского моря. Александр выслал Гераклида с несколькими судами в Гирканию заготавливать лес для строительства кораблей, которые должны были разведать, является ли Каспийское море озером или заливом Океана. Для второй экспедиции, которую он намеревался возглавить лично, он приказал выкопать большую гавань близ Вавилона, достаточную, чтобы вместить тысячу военных кораблей, и около нее построить док. Александр послал 500 талантов финикийцам, чтобы нанять там моряков и колонистов. Он хотел основать колонию на берегах Персидского залива. Кроме того, он намеревался обогнуть Аравию и выслал вперед разведчиков, чтобы они собрали сведения об особенностях аравийского побережья. Когда корабли были построены, Александр отплыл вниз по Евфрату к Паллакопасскому каналу; он усовершенствовал ирригационную систему и основал там укрепленное поселение для греческих наемников[125].

По возвращении в Вавилон он обнаружил ожидавших его 20 тыс. обученных персидских воинов во главе с Певкестом, сатрапом Персиды и Сузианы, подкрепления, направленные коссеями, тапурами, карийцами и лидийцами, а также отряд македонской конницы. С таким контингентом он решил перестроить македонскую фалангу. Каждая десятка, или фила, которая до этого состояла из шестнадцати македонских копьеносцев, теперь включала в себя четырех македонян и двенадцать персов, чтобы от фронта до тыла – за македонским командиром филы следовали два македонянина, затем двенадцать персов и замыкающий филу македонянин. Как и раньше, македоняне были вооружены сариссами, а персы должны были иметь лук или копье[126].

Xотя эта смешанная фаланга так и не была сформирована, замысел интересен тем, что выдает намерения Александра: с окончанием завоеваний его задачей стало поддерживать порядок в империи. От оккупационной армии, которую он хотел создать, требовалась большая подвижность, чем от его старой армии, отсюда смешение легко– и тяжеловооруженных войск. Другой особенностью должно было стать то, что она объединяла бы подразделения для дальнего и ближнего боя.

2 июня 323 г. до н. э. за несколько дней до того, как отправиться в аравийский поход, Александр заболел лихорадкой – возможно, малярией, – и к 7 июня его состояние стало настолько критическим, что он не мог отдавать распоряжения полководцам. 10 июня он лишился дара речи. Поскольку слухи о его смерти распространились по лагерю, 12 июня воины были приглашены в его опочивальню и столпились у его ложа. Он лишь слабо кивнул и пошевелил рукой в знак приветствия. На закате 13 июня его глаза закрылись навсегда. Ему еще не исполнилось тридцати трех лет, он правил двенадцать лет и восемь месяцев. Он не оставил завещания и не назначил преемника, да если бы он это и сделал, ни один из его сотоварищей не смог бы занять его место; ведь, по словам Полибия (XII, 23), «по всеобщему согласию было признано, что гений царя превосходил меру талантов смертного человека».

До того как Александр переправился через Дарданеллы, когда персидские сатрапы отклонили