справа вдали несколько точек. Теперь мне необходимо оставаться внизу, иначе самолет будет четко выделяться на фоне яркого неба. Так что я летел, испытывая чувства между надеждой и отчаянием, то переводя взгляд на топливный расходомер, то осматривая воздушное пространство вокруг. Я пересек Керченский пролив к югу от Эльтыгена на высоте 700 метров. Теперь не имело значения, смогу ли я достичь своего аэродрома, подо мной уже была дружественная территория.

Затем Мор сообщил по радио, что собирается садиться. О нем можно было не волноваться. Пройдя над аэродромом, я увидел внизу самолет Мора, стоявший на взлетно-посадочной полосе. Двигатель моего отважного «Мессершмита» замолк на финальном этапе захода на посадку, но он доставил меня домой. Я выполнил плавное приземление точно в 7.05.

После моей 76-й победы в течение нескольких дней было затишье. Оно было не только у меня: вся II./JG52 не имела никаких контактов с врагом. Мы спокойно отпраздновали Рождество.

27 декабря я взлетел вместе с унтер-офицером Миддельдорфом. Я летел на новом самолете, вооруженном двумя пулеметами и тремя пушками, на так называемой «канонерской лодке».[81] Сначала над Керченским проливом мы вступили в драку с четырьмя «Аэрокобрами». В этом случае нам пришлось «спасаться бегством», так как на сей раз русские были по-настоящему хороши и их самолеты были быстрее. Мы спикировали и быстро скрылись, затем по широкой дуге пролетели над юго- восточной оконечностью Керченского полуострова, мысом Такыл,[82] в направлении моря.

С высоты 1000 метров я заметил внизу на поверхности воды след. Следуя по нему, я обнаружил маленький скоростной катер. Приказав Миддельдорфу остаться наверху, я начал снижаться, чтобы осмотреть судно с меньшей высоты. При моем приближении оно пошло зигзагами, изменило курс и направлялось в открытое море.

Даже на дистанции 100 метров я не был уверен – это друг или противник. Я заметил на палубе два спаренных пулемета и позади них моряков, которые разворачивали стволы ко мне, но огня не открывали. В тот момент я не знал, что делать, и отвернул. Вскоре услышал по радио сообщение, что это русский торпедный катер. Наземный командный пункт, который управлял действиями над Крымским побережьем, отдал мне приказ атаковать его.

Я понимал, какую угрозу представляет такой катер, особенно посмотрев вблизи на его оборонительное вооружение. Я снова приказал Миддельдорфу оставаться наверху и обеспечивать прикрытие и затем начал первую атаку. Я не полетел непосредственно к катеру, а предпочел действовать так, как будто я его не видел. Спикировав на высокой скорости в точку вдали от борта катера и оказавшись немного выше волн, я изменил курс и полетел к нему.

Снова все оружие развернулось в мою сторону, но я должен был атаковать, так или иначе. Я открыл огонь, когда находился приблизительно в 200 метрах. Едва ли я мог промахнуться. Вспышки попаданий были видны по всей длине палубы и бортов катера. Русские, должно быть, на секунду испугались, потому что не стреляли, пока я не развернулся прямо перед ними и не полетел прочь. Но затем они обрушили на меня настоящий шквальный огонь. Трассеры освещали все вокруг меня, и я был вынужден вертеться и крутиться, словно угорь. К счастью, лишь три пули попали в меня, две – в фюзеляж и одна – в правое крыло.

Катер извергал дым и пар, но продолжал идти, его скорость не уменьшилась. Для второй атаки я вызвал Миттельдорфа. Он должен был напасть на него слева, в то время как я зайду с другой стороны. Таким образом, оборонявшиеся должны будут одновременно стрелять по двум целям, и не смогут сконцентрировать огонь на одной машине. Именно так и случилось.

Я снова опустился к самой воде и открыл огонь с большей дистанции, корректируя свой прицел по мере приближения. Еще не достигнув цели, я увидел, как над катером пронесся и ушел вверх Миттельдорф. Теперь катер дымился довольно интенсивно. Русский заградительный огонь резко прекратился. Я закрыл дроссель и открыл створки радиатора, чтобы уменьшить скорость, и затем тщательно прицелился в переднюю треть борта катера. Подойдя почти вплотную, я был вынужден отвернуть. Оглянувшись назад, я увидел огромный взрыв. Большие плотные облака дыма поднялись в воздух, и, когда на высоте 800 метров мы выполняли круг над катером, он начал медленно крениться на один борт, выбрасывая пар. Прежде чем мы закончили круг, на его борту вспыхнул большой пожар, и в течение нескольких секунд катер затонул.

Двумя днями позже Миттельдорф и я сумели потопить другой торпедный катер почти в том же самом месте. Как и в первом случае, его уничтожение было замечено и подтверждено наблюдателями на берегу.

Можно предположить, что многие мои победы часто одерживались в одной и той же ситуации. Это не так. Победы, которых я достигал внезапной атакой, нередко были похожи друг на друга на начальных стадиях и очень немногие отличались лишь деталями, но, однако, не было двух абсолютно одинаковых. Одной из побед, которая сильно отличалась от других, была моя 77-я победа.

Группа была назначена сопровождать соединение Не-111, и все формирование собралось над Керчью на высоте 4500 метров. После успешного налета на цели на побережье бомбардировщики повернули на северо-запад. Пока все шло, как было запланировано. Задачей истребителей было держаться поближе к бомбардировщикам и прикрывать их также и на обратном пути.

Едва мы развернулись, сначала на север, а потом на запад, над точкой сброса бомб появилась одиночная машина. Это мог быть только русский. Я коротко покачал крыльями, сигнализируя своему ведомому, что он должен следовать за мной, но тот не прореагировал. Не колеблясь ни мгновения, не сообщив ничего командиру группы, я покинул боевой порядок и полетел обратно. Поскольку я хотел вернуться к группе как можно быстрее, то перед атакой даже не попытался подняться выше вражеского самолета. Я толкнул рычаг дросселя вперед и зафиксировал его, затем я спикировал еще на 500 метров я, используя скорость, набранную при этом, приблизился к вражескому самолету, который летел в моем направлении приблизительно на 1000 метров выше.

Я перешел в почти вертикальный набор высоты, со значительным упреждением. Чем быстрее увеличивались показания альтиметра, тем быстрее уменьшались и цифры указателя воздушной скорости. К тому времени, когда мой самолет почти остановился и был на грани сваливания, русский находился в 150 метрах непосредственно передо мной. Я начал стрелять сначала перед его носом, а затем в фюзеляж. На этом мой трюк закончился. «Мессершмит» завалился и начал стремительно, почти вертикально падать к земле, тем же способом, которым только что набрал высоту.

Пока я падал, я видел вдали бело-серый дымный след, тянувшийся за фюзеляжем вражеского самолета. Едва я восстановил управление «Мессершмита» и вывел его из пикирования, как сбоку в нескольких сотнях метров увидел русскую машину, падающую в вертикальном пике и оставлявшую плотный шлейф охлаждающей жидкости.

Я подумал, что оказался перед необходимостью заявить о своем успехе как о «победе без свидетелей», но затем услышал голос командира группы: «Вызывает Радетцки-1[83] – кто только что одержал победу?»

Я покорно ответил: «Радетцки-1 от шесть-один. Победу одержал шесть-один».

Вместо ожидаемого подтверждения, я услышал: «Немедленно после посадки с рапортом на командный пункт!» Что я и сделал. Майор Баркхорн,[84] вероятно, видел мою победу, но строго отчитал меня за невыполнение моей основной задачи, а именно сопровождения Не-111. Месяцем позже командир группы подтвердил эту мою победу и даже простил мои самовольные действия, тем более что они не имели никаких отрицательных последствий.

Я также сбил еще один Р-5. Это был один из безопасных связных самолетов, которые не причиняли нам никакого вреда днем, а неприятности приносили лишь ночью. Тогда эти медленные машины использовались как беспокоящие бомбардировщики, и они лишили нас многих часов сна. Таким образом, Р-5, сбитый мною, не был таким уж безобидным.

В тот день я вылетел в паре с унтер-офицером Миддельдорфом. Мы на малой высоте неслись над северным русским плацдармом, когда я увидел перед собой точку. Из-за высокой скорости мы быстро догоняли ее и идентифицировали – это был Р-5. Вражеский самолет стремительно увеличивался в размерах. Прежде чем я понял, почему это происходит, в мою сторону полетели очереди. Только тогда я догадался, что машина приближалась к нам, а не летела от нас. Я дал короткую очередь с очень близкой дистанции, а затем ушел вверх и весьма явственно почувствовал турбулентный поток, который ощущал каждый, кто