надо, он где-нибудь по пути перекусит, в ресторане каком-нибудь либо в гостях, вернётся к вечеру, так что пусть Аня занимается своими делами, отдыхает или тоже в гости сходит. Как там Алина? Скучает, наверное? Аня и сама всё время думала об Алине, но никак не могла выкроить время, чтобы сходить к ней. А тут — почти весь день свободный! Надо только собрать остатки вчерашнего обеда бомжам, раз уж царь Давид решил сегодня обедать не дома, потом — забежать на почту, отправить маме и бабушки три тысячи, которые она получила за вторую рукопись, потом купить какой-нибудь гостинчик для Алины — и можно ехать.
У оврага за домом никого не было, и Аня оставила пакет с едой на бетонных плитах. Рано ещё, её бомжи, наверное, только часа через два подойдут. Ничего, куриную лапшу она перекипятила как следует, за пару часов не успеет испортиться. Хлеб хорошо запакован, не высохнет. Огурцам и яблокам тем более ничего не сделается. Некоторое сомнение у неё вызывал пакет кефира, и она решила прикрыть его от солнца лопухом. Лопухи росли на склоне оврага, она спустилась, сорвала самый большой лист, а когда вылезала наверх, то заметила мелькнувшую за углом ограды фигуру. Наверное, случайный прохожий. Что делать случайным прохожим с этой стороны дома? Нормальных улиц им мало? Хотя, может быть, очередной бомж, незнакомый, ходит по задворкам? Тогда ладно, они все есть хотят, и знакомые, и незнакомые… Аня перестала об этом думать и побежала на почту.
К окошечку, где принимали переводы, стояла очередь, и пришлось ждать минут двадцать. В маленьком зале было страшно душно, и Аня два раза выходила подышать. На улице тоже был, прямо скажем, не Северный полюс, но прямо возле входа в почтовое отделение росли несколько мощных тополей. Стволы у них были прохладные, тень от листвы была плотная, и Аня с наслаждением прижималась к самому толстому прохладному стволу, время от времени поглядывая через окно в глубину помещения: как там её очередь? Не скоро ещё?.. В стекле проплывали неясные отражения прохожих. Один раз ей показалось что- то знакомое. Аня оглянулась, никаких знакомых не увидела. Правда, в последний момент заметила, как в арку между домами торопливо нырнул человек. Но она даже не успела понять, знакомый это или не знакомый.
Когда, отправив перевод, Аня вышла на улицу, ей опять показалось, что среди прохожих мелькнул кто-то знакомый. Она постояла, повертела головой, никаких знакомых не увидела, списала свои видения на нарушение мозгового кровоснабжения, пожала плечами и отправилась на рынок, покупать Алине гостинчик — постельное бельё, стиральный порошок, чай и конфеты «Коровка». Но и там, бродя в густой толпе от прилавка к прилавку, она то и дело замечала вдалеке вроде бы знакомый силуэт. Ну, знакомый и знакомый… Никогда раньше её такие вещи не тревожили. Не следят же за ней, в самом-то деле? Некому за ней следить. И незачем. Вот если только Вадик нанял частного детектива… Но частному детективу надо платить. Чтобы Вадик кому-то платил? В это уж совсем невозможно было поверить.
В троллейбусе было почти пусто, но Аня, прежде чем подняться в салон, внимательно оглядела каждого пассажира. И кондукторшу тоже оглядела. И пока троллейбус не тронулся, тревожно смотрела на двери: кто за ней войдёт? Никто не вошёл, и она, наконец, устроилась у окна, печально размышляя о нарушении своего мозгового кровоснабжения. Может быть, это вообще уже паранойя? Надо спросить у Евгения Михайловича…
На остановке возле переулка, в конце которого стоял дом Алины, Аня вышла и опять подозрительно огляделась, ясно сознавая, что со стороны её поведение должно выглядеть странным. Двое подростков, вышедших вслед за ней, смотрели на неё с удивлением. Посмотрели — посмотрели, и тоже стали оглядываться. В общем-то, глядеть было не на что, на остановке — ни единого человека, и прохожих не было, и даже транспорта почти не было, только такси притормозило за троллейбусом, водитель выскочил, побежал к табачному киоску, вернулся с пачкой сигарет, сел за руль и стал сдавать назад, чтобы объехать стоящий троллейбус. Никто за ней не следил. Аня успокоилась. Но, свернув в знакомый переулок, она всё- таки не пошла посередине, как обычно ходила, а нырнула за кусты шиповника и бузины, на узкую тропинку, пробитую в густой траве вдоль заборов частных домов. За кустами с дороги её никто не увидит. Кто не должен был её увидеть — об этом Аня как-то не думала.
Так, прячась не известно от кого за кустами, Аня добежала до дома Алины. Перед тем, как проскользнуть в полуоткрытые ворота, не выдержала и оглянулась. Там, в самом начале переулка, разворачивалось такси. Аня вбежала во двор, плотно прикрыла ворота и даже попыталась опустить щеколду. Щеколда отвалилась и утонула в мягкой кудрявой траве у ворот.
— Ты что это там делаешь, Аннушка? Ворота закрываешь, что ли? Брось, они лет двадцать не закрывались, все замки проржавели насквозь… Ну, иди скорее, жара какая, просто кошмар. Да? А в доме прохладно.
В раскрытое окно высовывалась Алина, с интересом следила за Аниными попытками приладить щеколду на место, улыбалась.
— Алина, кажется, за мной следят, — испуганно сказала Аня. — Или ещё хуже — у меня паранойя.
— И то, и другое маловероятно, — подумав, серьёзно заявила Алина. — Но если обязательно нужно выбрать один из двух вариантов, то лично я склоняюсь к слежке. Мало ли какие чудеса бывают. Может, с кем-то перепутали. А чтобы у тебя — и паранойя?.. Это уж и вовсе из области фантастики. Так что не симулируйте, больная, бросьте эту железку и идите в помещение.
И Аня сразу успокоилась. Почему-то рядом с совершенно сумасшедшей Алиной ей всегда было спокойно. Алина была добрая, умная и никого не боялась. Даже своих глюков не боялась! Вот и Ане бояться нечего.
А за время, проведённое в гостях у Алины, она и вовсе забыла о маловероятной слежке и совсем невероятной паранойе. Беспризорные гении ещё не успели вернуться, и в доме Алины было хорошо. Алина угощала Аню холодным травяным чаем и вареньем из лепестков шиповника, рассказывала, какие книги из принесённых Аней успела прочитать, показывала тряпки из очередной гуманитарной помощи и предлагала Ане выбрать что-нибудь подходящее. Самым подходящим Аня посчитала линялое и рваное махровое полотенце — в кухне царя Давида не было ни одной тряпки, а губки Аня не очень любила. Алина решила, что самым подходящим для Ани будет невероятных размеров шёлковый балахон. Балахон был похож на рясу, только белого цвета. Аня белую рясу брать не хотела.
— Да ты посмотри, какой матерьяльчик! — Алина трясла балахоном в воздухе и пыталась набросить его Ане на плечи. — Совершенно новый! Два шва и ни одной вытачки! Метра четыре чистого шёлка! А если рукава считать — так ещё метра полтора! Бабушка тебе из этого что угодно сделает! Ты теперь в таком доме живёшь, что должна одеваться… хоть во что-нибудь.
Аня вспомнила свой чиненый халат и согласилась. Хотя белый шёлковый халат для домработницы — это несколько неуместно… Ладно, там видно будет.
Через полтора часа она вышла за ворота, не без труда таща большой пакет, набитый гуманитарной помощью, банкой варенья из лепестков шиповника, десятком мелких малосольных огурчиков, парой килограммов молодой картошки и огромной охапкой всякой зелени с Алининого огорода. Пакет был в два раза тяжелей того, который Аня несла сюда. Почему-то всегда так получалось: сколько бы она ни приносила Алине — уносила от неё всё равно в два раза больше. Особенно когда поспевали яблоки на двух старых яблонях возле Алининого дома.
Аня шла по переулку, перекладывая тяжёлый пакет из руки в руку, и улыбалась, представляя, как скоро в квартире царя Давида всё насквозь пропахнет яблоками…
— Привет, Юстас. Чем это ты нагрузилась? Боекомплект? Рация? Ну, давай помогу, что ли…
Аня вздрогнула и оглянулась. Васька! Всё-таки у неё не паранойя, что уже хорошо. Ничего ей не мерещилось, это он за ней следил. Зачем? Васька заметил её испуг, ухмыльнулся и протянул руку к пакету. Аня вцепилась в ручки пакета мёртвой хваткой и отступила на шаг.
— А, я догадался! — Васька разухмылялся ещё противней. — Там не рация, там золото партии. Конечно, как можно доверить такие ценности врагу… Да ладно уже, ну! Хватит беситься. Я ж по- хорошему.
— Вы как здесь оказались? — спросила Аня. — Вы следили за мной?
— Естественно, — не моргнув глазом, признался Васька.
— Зачем?..
Вопрос был глупым. Ясно же, что ему просто заняться нечем. Мается от безделья, не знает, как время