она же ещё говорила, что с прислугой он ведёт себя нормально. А вот о том, как ведёт себя с прислугой её Васька, она не говорила… Неужели Васька надолго здесь поселился?

Через полчаса дядя с племянником появились в кухне — в одинаковых спортивных штанах и футболках, с мокрыми волосами, опять в обнимку, но всё-таки слегка ворча друг на друга. Царь Давид точно так же, как и в обед, с удовольствием оглядел стол, а потом точно так же спросил:

— А где вино?

— Я не знаю, — честно ответила Аня. Вообще-то она надеялась, что о вине он не вспомнит.

— Вино в баре, — наставительно сказал царь Давид, устраиваясь за столом. — Ты знаешь, где бар? Васька, принеси что-нибудь грузинское. Уж ты-то знаешь, где бар. Девочка, почему два прибора? Ставь третий, ты будешь ужинать с нами.

Васька фыркнул — и чего он всё время фыркает? — но ничего не сказал и пошёл за вином, а Аня попыталась объяснить царю Давиду, что есть она не хочет.

— Молчи, — сказал царь Давид. — У тебя диета? Нет? Ну и молчи. Не надо со мной спорить, будешь делать то, что я скажу. А то уволю.

В этот момент в кухню как раз вернулся Васька с большой чёрной бутылкой в руках, услышал последние слова царя Давида, быстро глянул на Аню и злорадно ухмыльнулся.

— Давид Васильевич, я правда есть не хочу, — беспомощно сказала Аня, очень ясно представив себе, как Васька будет злобно фыркать, если она сядет за стол. Простая кухарка.

— Садись, я кому говорю, — категорично приказал царь Давид. — Вот с той стороны, там удобней. Васька, подай еще тарелку и вилку. И три бокала вынь, бокалы вон в том шкафу, на второй полке слева…

Васька перестал злорадно ухмыляться. Помрачнел, но ничего не сказал. Со звоном вынул тарелку из сушки, достал бокалы, молча поставил на стол, сел и отвернулся к окну. Аня подумала, что царь Давид напрасно затеял совместный с домработницей ужин. Не мог он не видеть, что его племяннику всё это очень не нравится. Аня сидела как на иголках и всё время ждала какой-нибудь неприятности. Не может быть, чтобы обошлось без неприятностей.

Но, вопреки её ожиданиям, ужин обошёлся без особых неприятностей. Если не считать того, что Васька сидел мрачный, время от времени фыркал без видимой причины, и один выпил почти всю бутылку красного сухого вина. Бутылка была большая. Аня смотрела опасливо, но утешала себя тем, что вино всё- таки сухое, так что Васька вряд ли сумеет напиться до безобразия. Да и царь Давид, похоже, такого поворота событий не боялся. Ну, и она бояться не будет. Наверное, чтобы напиться до безобразия, этой статуе Командора нужно не пол литра сухого вина, а ведро спирта.

Ужин был длинным, почти до десяти часов за столом просидели, а потом царь Давид сказал, что хочет перед сном сыграть с Васькой партию в шахматы. Васька послушно поднялся, помог встать царю Давиду, и они в обнимку вышли из кухни. Аня с облегчением вздохнула, вскочила и принялась быстро убирать со стола, устраивать остатки в холодильнике, мыть посуду… Она надеялась, что перед сном успеет ещё пару часов почитать корректуру. За эту работу ей обещали заплатить сразу, и тогда можно будет послать немножко денег маме и бабушке. Они-то не на всем готовом живут…

Думая о том, что работа «с проживанием», да ещё и на всём готовом, да ещё и с хорошей зарплатой, да ещё и с возможностью не бросать типографию, — в общем, такая замечательная работа стоит того, чтобы потерпеть какое-то время некоторые неудобства, Аня быстро домыла посуду, навела окончательный порядок в кухне, потихоньку заглянула в кабинет царя Давида, где дядя с племянником действительно сидели над шахматной доской, но на этот раз — молча, и пошла в свою комнату. День получился суетной, особой работы не было, но от этой суеты она устала страшно, так устала, что сначала даже подумала: а ну её, эту корректуру, завтра почитает. Но ведь никто не знает, каким будет завтрашний день… А сегодня до двенадцати ещё есть почти полтора часа. А за корректуру заплатят не меньше трёх тысяч. У мамы зарплата не намного больше. А бабушкина пенсия — даже меньше…

«Буммм!» — едва слышно, но всё равно внушительно сказали часы за стеной. Аня оторвалась от рукописи и машинально глянула на запястье. На её запястье давным-давно ничего не было, а она всё не привыкнет. И не заметила, сколько раз бумкнули часы за стеной. Ах, да, у неё же теперь есть мобильный телефон, так что незачем смотреть на пустое запястье и прислушиваться к чужим часам. Сколько там? Ноль тридцать. Хорошо, что не час ночи, но всё равно уже поздно. Пора ложиться, царь Давид предупреждал, что встаёт рано, вот будет позор, если она проспит…

— Ага, тоже не спишь, — довольным голосом сказал Васька. — Меня ждёшь. Молодец. Кто ищет — тот добьётся, кто хочет — тот дождётся… Как там? Смотри, что я принёс. У царя Давида вино — высший класс. Крутая коллекция. Ты такое и не нюхала.

Аня почувствовала, что впадает в панику. Раньше она никогда в панику не впадала, так что с полной уверенностью не могла бы определить, что это такое — паника. А вот сейчас может. Паника — это полное оцепенение с полным же осознанием неизбежности катастрофы. А она уже успела столько всего намечтать о светлом будущем…

Васька вошёл в её комнату уверенно, по-хозяйски, даже в дверь — хотя бы для вежливости! — не стукнул. В руке — бутылка вина. Широко шагнул к ней, поставил бутылку на пол возле кровати, сел, похлопал ладонью по покрывалу, снисходительно сказал:

— Чего глаза таращишь? От счастья онемела? Слушай, хватит уже дурочкой прикидываться, а? Я же сказал: за всё заплачу. Вот, на…

Он полез в карман своих спортивных штанов, выдернул несколько бумажек, подумал, выбрал одну, а остальные сунул опять в карман. Аня вжалась в спинку своего кресла на колёсиках, кресло, наверное, почувствовало её ужас и немного отъехало.

— Куда? — весело удивился Васька, не вставая, потянулся к Ане и попытался ухватить её за руку.

Аня дёрнулась, задела папку с распечаткой, папка шлёпнулась на пол, листы разлетелись по всей комнате. Васька наклонился, небрежно поднял листок, подлетевший к его ногам, без интереса заглянул в него, бросил опять на пол.

— Чем это ты по ночам занимаешься? По ночам надо интересными делами заниматься… — Васька пнул ближайший листок ботинком.

Аня пришла в себя. Паника отменяется. Она на читку убила два часа, а какой-то бездельник её работу ногами топчет! И пусть её немедленно увольняют, но вот такое поведение она терпеть не будет!

— Вы зачем здесь?.. — возмущенно спросила она. — Как вы можете? Как вам не стыдно?! Это же моя работа! Я два часа читала! А теперь всё собирать по листочку! А вы ещё и ногами пинаете! Причём — в уличной обуви!

— Ты чего расчирикалась? — удивился Васька, встал с постели и шагнул к Ане. Ботинками — прямо по её рассыпанной работе. — Я же бабки принёс. Тебе чего, мало?

Он опять полез в карман, порылся там, выдернул ещё одну бумажку, присоединил её к той, которую приготовил раньше, и помахал купюрами перед Аниным носом.

— Немедленно уходите, — сказала Аня. Наверное, нужно было найти какие-то другие слова, более убедительные, но она никак не могла их найти, повторяла и повторяла: — Уходите немедленно. Сейчас же. Уходите, уходите…

— Почему? — с интересом спросил Васька. — Только не говори, что я не в твоём вкусе.

Он засмеялся. Он просто не верил, что может кому-то не нравиться.

— Да, вы не в моём вкусе, — сказала Аня. — Вы глупый и недобрый. И очень самоуверенный. Это всегда противно.

Он удивился. Так сильно удивился, что в первый момент даже не рассердился.

— Это я не в твоём вкусе?! Это я глупый?! — Васька шлёпал губами, таращил глаза и изумлённо смотрел на Аню сверху вниз. И, наконец, догадался рассердиться: — Ах, противный?! Ты кто такая вообще? Ты завтра вылетишь отсюда как… как ракета! Ни цента не получишь! Тебя ни в один приличный дом не возьмут!

— Это ничего, — спокойно сказала Аня. Она уже совсем не боялась. — Это не такая уж высокая плата за возможность никогда больше вас не видеть.

Оказывается, она рано перестала бояться. Васька протянул руку — так быстро, что она даже