знакомые. Аспирант Петерс исчез. И еще одна немаловажная подробность: Валдемар Петерс занимался эстетикой и вместе с тем любил огнестрельное оружие. Более того, он мастер спорта по стрельбе из пистолета.

По лесной проселочной дороге мчался мотоциклист.

Дорога была пустынна, и водитель не жалел машину, гнал ее на максимальной скорости.

Вокруг стояли рослые ели, порой мелькали среди них скромные березы и осины. Они стыдливо жались к обочине, будто старались оторваться от строгого хвойного массива, где ощущали себя бедными родственниками, случайно попавшими в богатый и гордый независимым, породистым состоянием дом.

Хотя и считалась дорога проселочной, но покрытие ее сделано было на совесть. В этой части страны человеку за рулем вообще грех жаловаться на дороги, добрые дороги в Прибалтике…

Водитель мотоцикла одет был в синие хлопчатобумажные брюки с белыми заклепками на накладных карманах. Просторная кожаная куртка пузырилась за спиной. Желтые походные ботинки и белый шлем дополняли наряд, обычный для мотогонщика.

Вел машину он умело. На поворотах закладывал лихие виражи, порою снимал руку с руля, вскидывал рукав и смотрел на часы. Тотчас после этого мотоциклист резко увеличивал скорость. Судя по всему, торопился, опаздывал.

Встречных машин почти не было, а обогнать такого ездока никто пока не успел.

Впереди показался указатель: «До поселка Тукуй — 800 метров». Мотоциклист миновал указатель и теперь сбросил несколько газ.

Поселок он прошел на самой большой скорости, какую позволяла ему развить обстановка на улицах. Вырвавшись на простор, водитель вновь стремительно помчался по дороге.

За поворотом человек за рулем мог не видеть идущую навстречу грузовую машину с прицепом, но шестым чувством угадал, что впереди кто-нибудь да есть, и на всякий случай уменьшил стремительный бег.

В это время показалась машина. Ведомый ею прицеп был доверху нагружен досками. Мотоциклист увидел вдруг, как прицеп влетел в выбоину, и на хороших дорогах случаются они, доски резко подбросило. Две-три из них развернулись и повисли концами над дорогой, застряв вторыми на прицепе. Машина шла не быстро, но с левого ее борта мотоциклисту проехать теперь было нельзя. Там находились доски, которые неминуемо снесли бы ему голову вместе со шлемом.

Времени у водителя мотоцикла было куда меньше, чем ушло для написания этой фразы.

Шофер машины не знал, что произошло на его прицепе. Поэтому он удивился, когда увидел, как встречный мотоцикл вдруг метнулся влево. Мотоциклист хотел попробовать разойтись правыми бортами, выхода другого гонщик не видел. «Сумасшедший!» — едва успел подумать шофер и резко рванул руль в другую сторону. Машина успела уклониться от мчащегося, хотя и не с прежней скоростью, мотоцикла, но прицеп пошел за нею не сразу. Он все еще закрывал мотоциклу дорогу, и тогда гонщик сделал последнее, что он еще мог: вывернул в обочину, уходя от лобового удара в прицеп.

Шофер остановил машину, выскочил из кабины. Теперь он увидел волочащиеся по левому борту доски и понял причину странных маневров мотоциклиста.

С побледневшим лицом шофер бросился к нему. Мотоцикл, перевернувшись вверх колесами, застрял в придорожной канаве. Водителя отбросило метра на четыре в сторону от дороги, к деревьям… Он лежал у большой осины, выступившей от опушки, лежал неподвижно, лицом вниз, раскинув руки.

Трясущийся от пережитого страха шофер схватил мотоциклиста за плечо и медленно перевернул. Глаза пострадавшего были закрыты, но чувствовалось, что он жив. Шофер расстегнул ремешок шлема, освободил голову молодого парня, легонько пошлепал по щекам. Парень открыл глаза, в них плеснулось недоумение, смешанное со страхом. Он попытался подняться, и шофер стал помогать ему, обнимая за спину.

— Как чувствуешь себя? — спросил водитель. — Все цело? Нагнал ты на меня страху… Мать его за ногу!

Парень молчал. Он стоял пошатываясь, полуосмысленно, с непроходящим удивлением оглядываясь по сторонам.

— Чертовы доски! — выругался шофер. — Поначалу я на тебя грешил. Думал, чокнутый парень, сам под колеса лезет. А вышел из кабины — гляжу…

Водитель не договорил. Мотоциклист сделал два неуверенных шага в сторону. Чувствовалось, что он приходит в себя, обретает власть над телом. Вот еще шаг, еще… Все ближе и ближе к лесу.

— Куда ты? — сказал шофер. — Пойдем осмотрим твою тележку…

Он повернулся к кабине, из которой вылез теперь и его товарищ, не решаясь приблизиться к ним.

— Эй, Толик! Двигай сюда! Поможем парню машину наладить.

В это время неизвестный мотоциклист был уже у первых деревьев леса. Когда шофер окликнул его вновь, он вздрогнул и изо всех сил бросился бежать.

— Куда же ты! — кричал шофер. — Эй! Вернись! Ты же ни в чем не виноват! Вернись…

Водитель бросился вослед. К нему присоединился товарищ, но мотоциклист уже скрылся в чаще. Вдвоем парни обшарили ближайший участок леса, только никого там не нашли.

Разводя руками и недоумевая по поводу непонятного поведения мотоциклиста, шофер с напарником вернулись к машине. Вдвоем они осмотрели мотоцикл и пришли к выводу, что ехать на нем нельзя. Но и оставить мотоцикл на дороге шофер не решился. Они подняли пострадавшую машину в кузов. Затем шофер написал записку, подошел к осине, под которой недавно лежал пострадавший парень, и перочинным ножом приколол ее так, чтобы она смотрелась со стороны леса.

В записке водитель написал:

«Чудак! Зачем ты смылся? Я живу в поселке Тукуй, это рядом. Твоя тележка будет у меня. Мы ее подлатаем. Спроси дом шофера Васи Красногора. Жду тебя. Вася».

Арвид Казакис остановился у газетного киоска, чтобы купить вечернюю газету. Он взял с пластмассовой тарелочки сдачу, опустил монеты в карман, повернулся и едва не столкнулся с Вацлавом Матисовичем. Доктор Франичек приветливо смотрел на Арвида.

— Вы не торопитесь? — спросил он.

— В принципе, не тороплюсь, — ответил Арвид, раскрывая газету. — Хочу посмотреть, что новенького на свете.

— Не боитесь испортить пищеварение?

— Не понял? — озадачился Арвид.

— Это есть байка из старой повести Булгакова, — пояснил Франичек. — Вы, конечно, не читали ее.

— Не читал… А вы, Вацлав Матисович, беспокоитесь о пищеварении и не читаете газет?

— Я умею соображать текст между строк. Это страхует от многих болезней.

— Объяснение принято, — сказал Арвид. — И не сердитесь на меня, Вацлав Матисович. Может быть, я не всегда удачно острю, но это у меня возрастное. Со временем научусь придерживать язык, да и он сам, язык мой, порядком притупился.

Франичек покачал головой, некоторое время они шли молча. Затем Вацлав Матисович сказал:

— Пусть он останется у вас таким, как есть, язык ваш. Остроумие не лишне и для таких замшелых пней, какой есть я. И не надо думать, что я сержусь на вас, Арвид Карлович. Это не так… Хотя мне понятно, когда я есть объект для ваших шуток. Вы это поймете, когда достигнете определенного времени, я хочу сказать — возраста…

— Вот и я так считаю, Вацлав Матисович, — усмехнулся Казакис. — Порою вижу себя со стороны и чувствую, что лучше промолчать, а меня будто кто подталкивает…

— О, если вы умеете видеть себя со стороны — это уже много. Значит, я не ошибаюсь в вас, Арвид Карлович.

Франичек остановился.

— И раз уже зашел у нас такой разговор, одним словом, разговор по душам, не выпить ли нам по