— Возьми да и спроси у приора.

— Если ты мне расскажешь, я тоже расскажу тебе кое-что про брата Иполито — такое, что ты язык проглотишь.

— Расскажи кому-нибудь другому, — ответил Гаспар, и тогда Элой наконец понял, что он не уступит, к каким хитростям ни прибегай.

На восьмой день Косме вызвал Гаспара и попросил у него список грехов.

— Он пока не готов, — извинился Гаспар. — Их столько…

— Не пытайся меня провести, Гаспар, не пытайся меня провести, — жалостно запричитал приор.

— Нет, Косме, я вовсе не пытаюсь тебя провести, это меня самого провели. Как бы мне хотелось, чтобы их высокопреосвященства не доставили мне столько неприятностей.

— Но, Гаспар, неужели Господь не живет в тебе самом? Неужели ты не чувствуешь Его присутствия?

На этот раз у брата Гаспара не хватило мужества солгать.

— Нет, возлюбленный отец мой, по правде говоря, нет.

Косме задумался, ласково улыбнулся Гаспару и предложил помолиться вместе в часовне, куда они и пошли, и преклонили колена перед распятым Иисусом.

— Ты молишься? — вскоре спросил Косме Гаспара.

— Нет. Только скучаю.

— Почему?

— Тошно мне.

— Почему?

— Не могу я, не могу… Молюсь, но как робот.

— Почему?

— Я молюсь, но не слышу ответа.

— Вглядись хорошенько в Его лицо, — сказал приор, сострадательным взглядом указывая на распятого Христа. — Вглядись хорошенько в нашего Христа, мертвого и покинутого. Чудо Божие именно в том и состоит, что Он был и остается распятым. Также и Иисус на одно мгновение в предсмертных муках почувствовал свою покинутость, отчаяние и смерть Бога. «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» — воскликнул Он. Вглядись в Его лицо, Гаспар, вглядись хорошенько: на нем следы Его крови, Его слез и наших плевков.

Брат Гаспар не смог сдержать слезы.

— Плачь, Гаспар, плачь, — сказал Косме и, когда последние всхлипывания затихли, продолжал: — По какой-то причине, мне не ведомой, ты — монах, который дразнит беса. Прими это как есть, ибо всякая мука и всякое испытание когда-нибудь да кончаются, но вознаграждение Божие вечно. А теперь повторяй за мной: «Да не устрашусь пройти долиною смертной тени».

Гаспар повторил.

— «Ибо Бог взирает с небес на сынов человеческих, чтобы увидеть, есть ли среди них хоть один благоразумный, взыскующий Бога».

Гаспар повторил.

— «Надели меня зрением и не дай уснуть смертным сном».

Гаспар повторил.

— «Брат Гаспар — дурак, каких мало».

— Что?

— Повторяй за мной: «Брат Гаспар — дурак, каких мало, и его неумеренная гордыня, окружившая его призрачными видениями, единственная причина его горестей».

Гаспар повторил.

— Уже лучше? — спросил приор.

Брат Гаспар, как бы нехотя, кивнул.

— Да?

— Да, — подтвердил Гаспар, хотя и чувствовал себя так же плохо, если не хуже, чем вначале, что не ускользнуло от внимания Косме, который продолжал настаивать:

— Повторяй за мной: «Воззри на мои печали и избавь меня от них, ибо я не забыл Твой закон».

— Еще раз?

— Дурачина! Если крест не причиняет боли, это не крест! Почему ты не ищешь воли Божией?

— Божьей воли не существует, — ответил Гаспар.

— У Бога столько воли, сколько ты в Него вкладываешь, Гаспар. На самом деле Бог действует волею тех, кто Его любит, волею кротких, волею чистых сердцем. Бог есть воля и только воля. Та, что существует, когда наша, эгоистичная, низменная и корыстная, идет на убыль. Когда мы становимся воплощением любви Божественной. То, что ты делаешь с Богом, как раз то, чего делать с Богом не следует.

— Что?

— Ты пытаешься постичь Бога разумом, но чудо на то и чудо, что рассудком его не постичь. Ты молился Богу, научился разговаривать с Ним, и вдруг тебе кажется, что Его нет, что Он больше не…

— Только не вдруг, — прервал его Гаспар, — а после долгого ряда бедствий и разочарований.

— Не прикрывайся тем, что видели твои глаза и чего не понимает твоя душа. Не прикрывайся собственным невежеством.

— Но в энциклике «Вера и разум»…

— Привязался ты к этой энциклике, — прервал его Косме. — Забудь про нее! Бог не в энцикликах! — выкрикнул он. — Бог не в энцикликах!

— Что?

— А то, что Бог это не догма! То, что Бога ни в какую энциклику не втиснешь! Слушай, Гаспар! Сдается мне, я теряю с тобой время зря! Бог это реальность, а не состояние духа Папы Римского и уж тем более не брата Гаспара! Что ты о себе возомнил? Мне кажется, я только зря потратил на тебя время! Мне кажется, что ты взращиваешь сейчас плотоядное растение, лелеешь бесенка!

— Но Папа… — сказал брат Гаспар.

— Папа, Папа! — взволновался Косме. — Ни слова больше не хочу слышать об этом олухе! Послушай, Гаспар, неисповедимые дороги мудрости Божией всегда оборачиваются безумием для людей. «Бог умер». Ха! Да это всего лишь одна из миллиона сентенций, а монах живет непосредственными переживаниями. Как мог ты допустить, чтобы чье-то красное словцо обезоружило тебя? Неужели так слабо было присутствие в тебе Господа? Так плохо распоряжался ты своим духом? Тысячу раз говорил тебе и тысячу раз повторю, если будет нужно: вся наша слава, брат мой, состоит в том, чтобы делать невидимое видимым, в том, чтобы улавливать исходящее от Него сияние и передавать его таким, каким мы его видим, не позволяя нашим толкованиям и способности к самообману замутнять реальность Его существования, а ты, глубокоуважаемый брат мой, не только истолковываешь, но и сочинительствуешь — вот что ты делаешь… Подумай о том, что святые, — добавил Косме, — это те, которых Господу угодно оставлять на краю бездны. Противься, Гаспар, противься, ибо мы не сомневаемся, что Его милосердие бесконечно.

— Весь этот мистицизм, — непреклонно отвечал ему брат Гаспар, — психопатия, и не более.

Приор возвел очи горе, поднял требник, который держал в руках, и стукнул им Гаспара по голове.

— Знаешь что? — сказал он. — Дух твой глубок и подлинен, но умишком Господь тебя точно обделил. Эта твоя гордыня, эта надменность — все это от невежества, а корень твоего невежества в том, что ты считаешь себя светочем, но знаешь, кто ты на самом деле?

— Голубиный помет.

— Именно. Ты — голубиный помет. Скажу больше: ты — неверующий голубиный помет.

— Неверующий? — удивленно спросил брат Гаспар.

— Кто-то оставил на Земле свой след — тебя, не веришь? Или думаешь, что сам собой появился? Бедный Гаспар, нетерпеливый и нетерпимый к чужим ошибкам. Или думаешь, у меня нет своих счетов с иерархами? Но речь о том, чтобы принять ниспосланное нам свыше, как сделал распятый добрый разбойник. Я в монастыре уже больше сорока лет — ты только представь — и до сих пор не знаю, что значит быть монахом. А ты, наоборот, думаешь, что… Гаспар, Гаспар, бедный Гаспар. Ты еще молод, и у тебя впереди долгий путь, но есть урок, который ты должен затвердить побыстрее и вбить в свою