подошло!…

— Дай-ка, голуба-душа, я тебе одну сумку подсоблю нести, а то, я вижу, ты вконец выдохся, — предложил Топоркову идущий рядом пожилой партизан.

— Э-э, нельзя, дорогой. Сумочки эти закреплены за мной навечно, как земля за колхозниками, и передоверять их я не имею права.

— Ишь ты!…

— Да, да. Точно.

Перейдя вброд грязную, мутную речонку, чтобы сократить путь, партизаны остановились на одиннадцатом километре от города.

На севере небо потемнело. Быстро надвинулись тучи, скрыли солнце. Начался дождь, порывистый, сильный, косой. Всех промочило до нитки. Но через полчаса небо опять прояснилось, и только обильные лужи кругом да мокрые гимнастерки партизан свидетельствовали о прошедшем ливне.

— Комедия какая-то. Зачем же мы в речонке полоскались?

— Ничего. Чище будем, чай, к городу подходим.

— Ребята! Дайте табачку на цигарку и побыстрее, — попросил маленький белобрысый партизан. Он сидел на корточках и натягивал на себя выжатую рубаху.

— Почему это побыстрее?

— Фашисты скоро покажутся. Предчувствие такое. Я уж знаю: как начинается у меня в животе урчание, — значит фашист близко.

— Тише! — раздался окрик Зарубина.

Все замерли.

По шоссе с автоматом в руке бежал партизан из отряда Бойко.

— Где майор? — он остановился, еле переводя дух.

— Ты что, малец, ослеп? — спросили партизаны.

— Где майор, я спрашиваю? — нетерпеливо повторил посыльный.

— Обалдел!… Да против тебя-то кто?

— Простите, товарищ майор, — увидев Зарубина, извинился посыльный. — Я от товарища Бойко. Во-первых, мы захватили семь офицеров и четыре легковые машины с документами. Как с ними быть?

— Что за офицеры?

— Эсэсовцы.

— Свяжите их и сохраните вместе с документами. А во-вторых что? — улыбнувшись, спросил Зарубин.

— Во-вторых, товарищ майор, из-за этих офицеров мы упустили целый обоз. Сюда идет. Сорок шесть подвод и все парные…

— Далеко обоз?

— За поворотом. Не больше как в двух километрах. Я прямиком резал, на третьей скорости.

— Много народу на подводах?

— Не особенно. Подводы нагружены доверху, с ними человек до полсотни будет. Все обозники, видать.

Зарубин приказал Веремчуку и Толочко захватить обоз.

Партизаны быстро замаскировались. Стали ждать. Вдруг послышался треск мотора, и из-за поворота показалась грузовая машина.

— Пропустить и не стрелять! — приказал Зарубин. Но как раз против того места, где лежали партизаны, машина вдруг остановилась и из кабины выпрыгнул Охрименко. Он внимательно оглядел местность.

Появление его было так неожиданно, что никто не произнес ни слова. Все лежали и не двигались. А Охрименко, продолжая осматриваться вокруг, проговорил:

— Что-то не видать. Наверное, дальше.

— А товарищ Бойко говорил, что здесь, на одиннадцатом километре, — раздался голос из кузова.

— Здесь мы… здесь… — рассмеялся Зарубин. — Откуда вы взялись?

— Э-э! Валентин Константинович! Как появился, говорить долго. Жарко там у нас.

— Подожди, подожди, — прервал Зарубин. — Ты обоз обогнал?

— Только что. — Охрименко оглянулся. — Сейчас покажется.

— Ну вот. Тогда отъезжай-ка на километр, а мы разберемся с обозом. Потом переговорим обо всем. Добре?

— Согласен. Только я останусь с вами.

Охрименко приказал шоферу отвести машину, а сам лег возле Зарубина. Он был весь в пыли, разгорячен и первым делом попросил закурить.

Из рассказа Охрименко стало ясно, что основные силы противника отходят по старому шоссе и бригаде Рузметова приходится трудно. У гитлеровцев — пулеметы, минометы, пушки. Сейчас отряды партизан держат шоссе на четырех участках, чтобы не дать возможности врагу выйти к переправам, но есть опасение, что партизан могут сбросить в реку. Уже имеются потери. Несколько человек убито и тяжело ранено. В числе раненых командир отряда Апресьян.

— Я сразу почувствовал, что основные силы идут там, — проговорил Зарубин. — Ладно.

Загрохотали колеса подвод, показался обоз. Подводы были нагружены доверху, укрыты брезентами и перетянуты веревками. За повозками шагали обозники, усталые, без головных уборов, с расстегнутыми воротниками. Только у некоторых за плечами висели винтовки, а у большинства оружие лежало на подводах.

Дружный винтовочный залп огласил окрестность.

Партизаны высыпали на дорогу.

— Хенде хох! Хальт!

— Бросай оружие!…

— Чем подводы нагружены? — спросил Добрынин.

— Это не так важно, Федор Власович, — сказал Зарубин и распорядился: — Сваливайте все в сторону, разгружайте подводы и поворачивайте их обратно.

— Кони действительно добрые, — заметил белобрысый партизан.

— Я же говорил, — подтвердил посыльный.

На подводах оказалось имущество офицерского госпиталя. Его свалили на небольшой полянке. Подвод оказалось сорок пять, — посыльный ошибся на одну.

— Где сейчас ваша бригада? — спросил Зарубин Охрименко.

Тот достал из-за пазухи потертую, свернутую в несколько раз карту, развернул ее и показал место расположения бригады.

— Ехать лесом?

— Все время лесом. Дорога хорошая.

— Так… — сказал Зарубин. — Пошлем половину своих людей. — Он взглянул на командира. — В общем, сколько усадятся на машину и на подводы, столько и пошлем.

— Замечательно! Просто замечательно! Мы шестнадцать километров за два часа покроем, — радовался Охрименко.

Бойцы Веремчука и Толочко разместились на подводах. Охрименко с группой партизан сел в машину. На нее погрузили девять пулеметов, два миномета, гранаты, патроны.

— Трогай! — дал команду Зарубин. — Счастливо!

— До вечера!

— Резерв главного командования в действии, — бросил на прощанье Веремчук.