ограблений.

Холмен неожиданно подумал: уж не казался ли он Ричи и Лиз похожим на сумасшедших налетчиков?

— Я грабил банки, — поспешно сказал он, — но таких дел никогда не творил. Никогда никого не ранил. Я был не такой, как эти ребята.

Выражение ее лица смягчилось.

— Я не то имела в виду. Донна рассказывала о вашем аресте. Ричард знал, что вы на них не похожи.

Холмен оценил ее желание сгладить ситуацию, но стена была увешана статьями, рассказывавшими о двух дегенератах, которые подхлестывали своих жертв автоматными очередями. Чтобы разобраться в этом, не требовалось ученой степени.

— Не хочу показаться грубой, — сказала Лиз, — но мне надо собираться, если я не хочу прогулять занятие.

Холмен неохотно отвернулся от стола.

— Так он над этим работал перед уходом? — неуверенно спросил он.

— Да. Он провел тут весь вечер.

— А те, другие ребята, они тоже занимались Марченко?

— Возможно, Майк. Он часто обсуждали с Майком эту тему. Насчет остальных — не знаю.

Холмен кивнул, бросив последний взгляд на рабочее место убитого сына. Ему хотелось прочитать все, что лежало на столе Ричи. Хотелось узнать, почему офицера с двухлетним стажем привлекли к такому серьезному делу и почему сын ушел из дома посреди ночи. Он явился сюда за ответами, но теперь у него накопилось гораздо больше вопросов.

— Мне ничего не сказали о приготовлениях, — выдавил он, повернувшись к Лиз. — К его похоронам.

Ему ужасно не хотелось задавать этот вопрос, и еще больше ему не понравилась тень, снова промелькнувшая на ее лице. Но Лиз переборола себя и покачала головой.

— В субботу в Полицейской академии состоится заупокойная служба в честь всех четверых. Полиция пока не разрешает хоронить их. Мне кажется, потому что они еще…

Она перешла на шепот, но Холмен понял, что она имела в виду. В морге, наверное, еще не окончили работу, и ребят не похоронят, пока не проведут все возможные тесты и экспертизы.

— Вы ведь придете, правда? Мне бы хотелось, чтобы вы пришли.

Холмен почувствовал, как у него гора упала с плеч. Он беспокоился, что Элизабет будет всячески препятствовать его присутствию на похоронах. Он отметил, что ни Рэндом, ни Леви ничего не сказали ему о заупокойной службе.

— Мне бы тоже хотелось, Лиз. Спасибо.

Она быстро взглянула на него, затем встала на цыпочки и поцеловала Холмена в щеку.

— Как было бы хорошо, если бы все сложилось по-другому.

Последние десять лет Холмен тоже думал, как было бы хорошо, если бы все сложилось по- другому.

Он снова поблагодарил Лиз, когда она отпустила его, и вернулся к машине. Интересно — будет ли Рэндом присутствовать на службе? У Холмена появились вопросы. Он полагал, что у Рэндома найдутся ответы.

Заупокойная служба проводилась в помещении департамента полиции в ущелье Чавес, пролегавшем между двумя холмами — от Стадиум-уэя до Доджер-стадиума. Несколькими годами раньше Доджеры возвели собственный аналог Голливудского знака на холме, отделявшем академию от стадиона. Он гласил: «ЖИВИТЕ В СИНЕМ ЦВЕТЕ», поскольку синий был цветом Доджеров. Когда в то утро Холмен увидел знак, то поразился — настолько уместно он напоминал о четырех погибших офицерах. Ведь синий был еще и цветом полиции Лос-Анджелеса.

Лиз пригласила Холмена присоединиться к ней и ее семье, но Холмен отказался. Ее родители и сестра прилетели сюда с залива. Холмену было неловко находиться рядом с ними. Отец Лиз оказался врачом, а мать социальным работником; образованные, зажиточные и со всех точек зрения нормальные люди, они восхищали Холмена, но постоянно напоминали ему о том, кто он такой. Когда Холмен проходил через ворота Доджер-стадиума, ему пришло на ум, как они с Чи частенько прогуливались вдоль стоянок, прикидывая, какую бы машину увести, пока бейсбольный матч в самом разгаре. Отец Лиз, скорее всего, вспоминает о вечерах, проведенных над книгами, дружеских вечеринках и студенческих балах, а Холмен — об угоне машин и наркотическом кайфе.

Холмен удачно припарковался на территории академии и пошел вперед, следуя указаниям Лиз. Стоянка при самой академии уже была переполнена. Машины стояли по обе стороны улицы, и непрерывный людской поток тек вверх по холму. Холмен мельком оглядывал их лица, надеясь увидеть Рэндома или Вуковича. Он три раза звонил Рэндому, собираясь обсудить с ним полученную от Лиз информацию, но Рэндом не отвечал. Холмену стало казаться, что Рэндом вежливо игнорирует его. Это Холмена не устраивало. У него все еще оставались вопросы, на которые он хотел получить ответы.

Лиз сказала, что лучше всего встретиться в саду перед залом. Двигаясь в общем потоке, Холмен миновал парадный вход в академию и вышел к саду, где стояла, разбившись на группки, большая толпа. Операторы снимали ряды людей, пока репортеры брали интервью у местных политиков и высших полицейских чинов. Холмен почувствовал себя неловко. Лиз одолжила ему один из темных костюмов Ричи, но брюки жали, так что Холмен незаметно расстегнул их под ремнем. Костюм успел пропитаться потом, и Холмен чувствовал себя безработным в одежде из секонд-хенда.

Он увидел, что Лиз с семьей стоит рядом с командиром Ричи, капитаном Леви. Леви пожал Холмену руку и повел их всех знакомиться с семьями других погибших. Лиз, казалось, поняла, что Холмену не по себе, и, пока Леви вел их через толпу, обернулась к нему.

— Хорошо выглядите, Макс. Рада, что вы пришли.

Холмен вымученно улыбнулся.

Леви представил их вдове Майка Фаулера и его четверым сыновьям, жене Мэллона и родителям Эша. Пот со всех тек ручьями. Холмену почудилось, что вдова Фаулера находится под действием транквилизаторов. Все держались с ним очень вежливо и уважительно, но Холмену неизменно казалось, что на него косятся, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Он несколько раз ловил на себе пристальные взгляды и всякий раз вспыхивал, уверенный в том, что они думают: «А это отец Холмена, преступник».

Он испытывал большую неловкость за Ричи, чем за себя. Даже после смерти мальчика он умудрился остаться позорным пятном на его жизни.

Через несколько минут Леви вернулся, осторожно дотронулся до руки Лиз и провел всех внутрь здания через распахнутые двойные двери. В зале были плотными рядами расставлены стулья. На сцене на возвышении стояла кафедра, висели большие фотографии четырех офицеров, задрапированные американским флагом. Холмен замешкался в дверях, бросил взгляд на толпу и увидел Рэндома с тремя другими мужчинами в дальнем конце зала. Холмен мгновенно изменил курс. Он был уже на полпути к Рэндому, когда дорогу ему преградил Вукович в строгом темно-синем костюме и солнцезащитных очках.

— Печальный день, мистер Холмен, — сказал Вукович. — Надеюсь, вы уже получили права?

— Я три раза звонил Рэндому, но, похоже, он не слишком-то жаждет общаться со мной. У меня появились новые вопросы насчет событий той ночи.

— Мы все знаем о той ночи. Мы же говорили вам об этом.

Холмен смотрел мимо Вуковича на Рэндома. Рэндом бросил быстрый взгляд в его сторону, но тут же опять возобновил беседу. Холмен повернулся к Вуковичу.

— То, что вы мне рассказали, само себе противоречит, — заявил он. — Это правда, что Ричи работал над делом Марченко и Парсонса?