…Сен-Жюст очнулся.

Леба все еще внимательно смотрел него.

– Я вижу, Антуан, ты все уже решил без меня, и мой совет тебе не нужен, – сказал он, а потом, помедлив, несколько смущенно добавил: – Но может быть, перед тем как отправиться в армию, полководец захочет что-нибудь передать Анриетте?

Сен-Жюст почти скрипнул зубами: Леба задевал то, что он хотел похоронить в своем сердце. Но Филипп был прав: Антуан сам объявил в узком кругу два месяца назад о своей помолвке с его сестрой.

Почему Сен-Жюст поступил так, он и сам не знал. Четыре года с самой своей «огненной» клятвы он служил только революции. И четыре года не знал женщин. Женщина разделила бы его душу, а он поклялся оставаться цельным. Записав когда-то в своем дневнике «Разделенное надвое сердце не может ни любить, ни быть любимым…», Сен-Жюст в выборе между женщиной и революцией сделал выбор в пользу последней.

С восемнадцатилетней Анриеттой Леба Антуан познакомился в день своего рождения – в 25-й день августа 1793 года, в канун свадьбы Филиппа и Элизабет Дюпле. Верный себе, Сен-Жюст сначала не обратил внимания на сестру друга (она вскоре вернулась из Парижа домой во Фреван), но в эти же самые дни получил из дома письмо Тюилье, в котором представитель блеранкурского муниципалитета сообщал ему, что брак Терезы Торен, который с самого начала был несчастливым (еще бы! – Антуан знал это лучше кого бы то ни было), теперь окончательно распался. Гражданка Торен приехала в Париж и остановилась в гостинице «Тюильри» на улице Конвента (Сент-Оноре) прямо напротив Якобинского клуба. В письме была приписка, выведшая Сен-Жюста из себя: «Здесь в Блеранкуре тебя по-прежнему считают ее похитителем…»

С этого момента у Антуана пропало всякое желание возвращаться в Блеранкур к своим выборщикам, которые, оказывается, так ничего и не поняли ни в нем самом, ни в том, что им двигало. Но понимал ли он себя сам? В те сентябрьские дни 1793 года Сен-Жюст как потерянный бродил по улице Конвента, все время возвращаясь к обшарпанному старому зданию гостиницы «Тюильри». Наступал вечер, и он, остановившись на противоположной стороне улицы, всматривался в освещенные окна гостиницы, надеясь увидеть там до боли знакомый силуэт. Тогда он как будто вновь проявил слабость, которая стоила ему недели, вычеркнутой из жизни. Беснование санкюлотов, штурмовавших Конвент как раз в эти дни с требованием «террора в порядок дня», встряхнуло Сен-Жюста, и он вторично вычеркнул бывшую возлюбленную из своего сердца.

Больше он не искал с нею встреч. До самого вантоза, когда через полтора года Тереза сама нашла его в номере гостиницы на улице Гайон. Это была последняя ночь их любви, которая испугала его самого [164]. Тогда-то Сен-Жюст, чтобы не будить в себе воспоминаний об этой встрече, и перебрался в гостиницу на улице Комартен, причем с такой поспешностью, что даже остался должен за старые комнаты приблизительно за месяц. В залог пришлось оставить голубой сюртук и еще кое-какую мелочь. Сен-Жюст, как сейчас, помнил ошарашенное лицо хозяина гостиницы, когда Антуан отдавал ему залог: кажется, этот хитрый мужичок так и не поверил, что всемогущий член правительства, проводивший в нескольких провинциях многомиллионные реквизиции, живет на одно жалованье, но сделал вид, что принимает «игру» своего бывшего постояльца за чистую монету.

В эти самые дни его душевного смятения Сен-Жюсту и подвернулась Анриетта Леба, с