1944 году, когда я приближался к двенадцатилетнему рубежу, тетя Котя достала мне путевку в пионерлагерь «Пустые Моркваши», что располагался в сосново-еловом лесу на высоком берегу Свияги.

В устье этой реки, впадающей в могучую Волгу, расположен был лагерный пляж с купальней и дощатыми причалами для лодок. Там мы, активисты отряда, читатели Купера, Лондона, Беляева, а также «Аэлиты» и «Гиперболоида» Алексея Толстого, проводили часы, валяясь на песке и загорая; стояла безоблачная пора; кормили плохо, но все-таки…

Однажды, когда мы с жаром обсуждали развитие второго фронта в Европе, а также и продолжение ленд-лиза, на пляж спустились директор лагеря Стручков и руководитель физвоспитания Крутоярова. Директор совсем еще недавно потерял в боях на Курской дуге свою правую руку. Он без конца курил своей левой рукой. Почти всегда был навеселе. Часто просил какого-нибудь пионера помочь ему снять рубашку. Культи своей не стеснялся. Говорил, что она участвует в воображаемых движениях несуществующей руки.

Эля Крутоярова была его моложе, почитай, на пятнадцать лет. Студентка факультета физкультуры. Игрок сборной Татарии по волейболу. Несмотря на безмятежно надменную юность, удостоена звания мастера спорта. Ребята старших классов ходили за ней по пятам.

Элька Крутоярова, подари мне ночку!

Возле дома старого, на блаженной кочке!

Про нее говорили кобельки, что у нее в связи с войной разыгралось так называемое «бешенство матки». Дескать, за неимением половозрелых парней Элька отлавливает старшеклассников. Не исключено, что это чистая правда. В сумерках после отбоя частенько можно было видеть, как по заросшим аллеям, под лапчатыми ветвями елей, в обществе длинного какого-нибудь хмырька удалялась или приближалась женственная Крутоярова в белой майке с короткими рукавами, что делало ее на фоне темного леса похожей на Венеру Милосскую.

Быть может, именно за это сходство ее приветил только что назначенный инвалид Стручков. Крутоярова стала с ним вместе все время ходить и не обращала внимания на племя младое.

Вот так случилось и в то утро, когда мы, детвора, пионерия, валялись на пляже и предавались болтовне о любимых книгах, когда по тропинке вниз сбежала с хохотом и вприпрыжку Эля в тренировочных штанах и в майке с короткими рукавами, а вслед за ней, откашливаясь и отхаркиваясь, появился в кителе с рукавом, заправленным в карман, директор Стручков. Он, как всегда, курил папиросы-«гвоздики», образуя над собой стойкое облако дыма, что соперничало с роем лесных комаров.

Элька тут же разделась почти догола, то есть осталась в купальнике. Профессорский сын Осиповский стал нашептывать профессорскому сыну Ратнеру: «Запоминай ее формы, Алька; вот уж на ночь подрочим возле корпуса!» Ратнер вспыхивал благородным гневом: «Да как же тебе не стыдно, Лев! Не позорь отца! Не позорь деда и прадеда!»

Казань и Булгары давно были известны профессорскими семьями, династиями и кланами, в которых новая поросль беспрекословно следовала по пятам родовых предшественников.

Пристыженный Ратнером Осиповский обычно изображал обезьяну, скакал и закрывал свою башку портфелем.

Директор до пляжа сразу не дошел, а присел в кустах и скрылся из виду. Можно было подумать, что присел по-большому, однако следующий за Крутояровой Осиповский потом нам рассказал, что герой Дуги обычно приседает в кустах, чтобы достать из портфеля поллитровочку.

Едва только он вышел из кустов, как там явился шпион Осиповский. У того обе руки были при деле. Одной он наводил театральный биноклик на Крутоярову, а другой что-то делал в нижнем этаже своего организма.

«Дрочит!» — сказал презрительно Ратнер и сплюнул.

Стручкова по дороге к пляжу слегка качнуло. Он ухватился за ствол сосны и удержал равновесие, после чего козлетоном пропел: «Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой» — и тем же козлетоном со странной игривостью подскакал к нашей компании: «Ну, пионерия, собирайся в плавание! Отправимся на баркасе в Свияжск за песком!»

Наш пляж песком был не богат. Пионеры там загорали на камнях и на досках, а вот через реку, возле заброшенного святого городка, простирались обширные песчаные пляжи. Все тут повскакали с энтузиазмом. На тот берег! Да еще на баркасе!

Великолепная экспедиция! Баркасом тут называлась большая рыбацкая лодка с моторчиком и с веслами. Все начали хлопотливо готовиться в поход. К одной из левых уключин и к одной из правых привязали пустые ялики. В них побросали несколько лопат. Через несколько минут все были готовы — Сагдеев, Садовский, могучий мальчик Ратнер и дерзновенный Акси-Вакси, который на самом деле слегка бздел перед лицом довольно сильного потока, стремящегося к великанской Волге.

Эля Крутоярова между тем, закрыв глаза и вытянувшись всем своим длинным телом, загорала на причале. Директор положил на корме баркаса свой портфельчик и по причалу отправился к своей пассии. Между прочим, откуда Акси-Вакси мог почерпнуть такие словечки, как «пассия»? Ответ прост: из Тургенева. Итак, наш директор, похожий на актера Петю Алейникова, вихляя бедрами в тангообразных движениях, приблизился к лежащей «пассии» и залепил ее свежий рот безнравственным поцелуем.

Эля Крутоярова ответила на этот поступок ожесточенным сопротивлением: «Товарищ директор, что за манеры? От вас несет маринованным луком!»

Стручков сбросил пиджак и стал пальцами уцелевшей руки изображать игру на аккордеоне. Болталась из-под рукава «бобочки» разветвленная культя. Странным образом Эля вдруг приласкала эту культю. Он всхлипнул с жалкой иронией к самому себе: «До сих пор живой и здоровой ее воображаю… А-а, гори все огнем, давайте, что ли, споем, хлопцы?! Тихо вокруг, только не спит барсук…»

Эля взялась причесывать свое богатство — водопады волос: «Перестаньте, товарищ Стручков! Ведь с нами дети!»

Расхохотался Осиповский. Он был на два года старше наших пацанов и повсюду распространял не совсем проверенные данные о том, что бреется регулярно дважды в неделю. «Из этих детей, Эля, кого бы ты усыновила?»

Вся компания расхохоталась. Один только Алик Ратнер, большущий ребенок рентгенологического семейства Ратнеров, отвернулся с досадой. Какая пошлость!

Мы столкнули наши лодки с отмели, и караван тронулся в путь. Тихо, как примус, тарахтел запущенный директором моторчик. Мы все сидели на скамейках в несколько небрежных позах, как будто матросы фрегата «Астролябия», как будто подобные экспедиции для нас привычное дело, как будто мы уже самые настоящие юнги с Валаама, как будто нам и северные конвои ленд-лиза по плечу, однако у каждого наверняка чуть-чуть подрагивала селезенка.

Свияга в этом месте была слегка пошире своего обычного деревенского течения, однако за несколько минут мы уже достигли середины. Осталось метров сорок-пятьдесят до плоского берега и можно было вроде бы не волноваться, когда вдруг заплясали на волнишках пустые ялики, а затем и баркас стал как-то медлительно раскручиваться. Оказалось, что суденышки попали в какой-то сильный поток, напоминающий хребет осетра; он стал относить баркас, а за ним и ялики вниз по течению. Из-за холмов на берегу уже стали подниматься изувеченные купола и гнутые кресты оскверненного Свияжска.

«Ребята, все на весла!» — крикнула вроде бы спокойно, а на самом деле с небольшой ноткой истерии Крутоярова. Сама она прыгнула к носовой паре весел. Женственные руки превратились в сгустки героических мускулов. Ребята кое-как разобрались с оставшимися веслами, каждый тянул одно весло; видно было, что никто из нас не умеет грести, а только лишь видел это дело в кино. Осиповский, на которого весла не хватило, пробрался на нос, за спину физручки, и вытащил свой театральный бинокль. Директор на корме прибавил газку, и баркас худо-бедно пересек поток и стал скользить к спокойной бухточке.

Акси-Вакси, забыв о своей водобоязни, почувствовал вдохновение. И запел: «По морям и океанам злая нас ведет звезда» — то есть из кинофильма «Остров сокровищ». Все подхватили: «Бродим мы по разным странам и нигде не вьем гнезда!»

Наконец все три лодки уткнулись в песок. «Слава нашим капитанам!» — прокричала Эля и показала на директора. Все вылезли на пляж. Ратнер торжественно объявил: «Экспедиция Колумба высаживается на острове Сан-Сальвадор. Америка открыта, товарищи!» Интересно, что благодаря неожиданному месту высадки мы увидели весь полуразрушенный и полностью заброшенный город церквей и монастырей.